Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська
— Телегина из тридцать первого пришла?
Люська вздрогнула.
— Я здесь.
— Заходите.
Люська поднялась, поправила платье.
Маленький человечек перехватил ее у самых дверей:
— Вы из тридцать первого? Ну, как у вас там?
Так и впился в Люську глазами.
— Нормально!
— Нормально? — пробормотал человечек. — Ммм-да…
Люська обошла его и шагнула в кабинет.
Епишев стоял посредине кабинета. Несмотря на сутулость, он показался Люське очень высоким. На стуле возле стола сидел какой-то военный.
— Здравствуйте, товарищ Телегина. — Епишев протянул Люське руку.
— Здравствуйте.
Епишев смотрел на Люську, чуть склонив голову набок.
— Что ж это вы? Не успели начать работать, а уже выговор получили! Деньги присвоить пытались.
— Ничего я не пыталась.
— А две недели в подсобницах ходили.
— Мало ли…
— Кто ж вам поверит, Телегина, ведь в книге приказов записано.
«Конечно. Вы-то не поверите. Вы-то за Разгуляя будете горой!» — с горечью подумала Люська.
— Записано в книге приказов? — настойчиво переспросил Епишев.
— Ну и пусть записано!
— Это как же так?
— А так. Записано — и записано. Мало ли чего написать могут. Что ж, вы бумажке, а не живому человеку поверите?
Епишев вдруг улыбнулся.
— Очень у нас с вами веселый разговор получается, Телегина.
Люська покраснела. Сказала хрипловато:
— Ругать позвали — так ругайте. Только я никаких денег не собиралась присваивать. Это Разгуляй ваш — жулик самый настоящий. Вот он и думает, что на деньги всякий польстится. Еще бы: «Деньги — эквивалент!»
— Это кто же так сказал?
— Директор.
— Значит, жулики все в вашем магазине? — вмешался в разговор военный.
— Почему все? — Люська повернулась к нему. — Там и хорошие люди есть. А Разгуляй — жулик! — твердо заключила Люська.
— Знаем, — уже другим тоном заговорил Епишев. — И что опутать он вас пытался, тоже знаем. И что вы не виноваты, знаем.
Люська посмотрела на него удивленно.
— Знаете?..
— Я все-таки заведующий торгом и должен знать, что в моем хозяйстве делается.
— Конечно, — неуверенно проговорила Люська.
— Да вы садитесь, Телегина.
Люська подошла к столу и села сперва робко на краешек стула, потом подумала: «А чего в самом деле!» — и села прочно, облокотилась на спинку.
Епишев удовлетворенно кивнул и тоже сел.
— Разгулял вчера арестовали.
— А-рес-то-вали?.. — протянула Люська и подумала: «Это, наверно, Валерий Сергеевич».
— Он оказался одним из организаторов крупных хищений в нашей системе.
— Что ж теперь будет?
Епишев положил руки на стол ладонями вниз.
— Работать будем, товарищ Телегина. Так вы что ж, в нас, значит, усомнились? Думали, поверим, что нам комсомол жуликов поставляет на работу?
— Вы не сердитесь, товарищ Епишев. Только я про вас думала, что вы тоже жулик, как и Разгуляй.
Епишев засмеялся. И лицо его вдруг помолодело, будто смех стер с него морщинки и усталость. А потом стало серьезным, даже строгим.
— Нехорошо это, Телегина… Людмила, если не сшибаюсь? Нехорошо. Разве мы вас учили в людях сомневаться? Людям не верить? Я вот ни на секунду не поверил в то, что вы жулик. А ведь вы тоже с Разгуляем работали.
— Извините, — Люська заморгала растерянно.
— Да что уж. Бывает… Вы мне вот что скажите: как работу освоили?
— В общих чертах.
— Там ведь сложного ничего такого нет. Это жуликам сложно: они еще ко всему украсть должны, да и следы замести. А если честно работать, так ничего сложного. Вот, скажем, в накладных разберетесь?
— Разберусь.
— Справитесь, если мы вас, в порядке выдвижения молодых, назначим заведовать секцией?
— Секцией?!
— А что, боитесь? Вместо вашей этой Нины Львовны. Она ведь тоже торгового института не кончала. Однако бойкая женщина. А вот познакомьтесь — ваш новый директор, товарищ Кольчиков Степан Емельянович. Прошу любить и жаловать.
Люська вежливо поклонилась.
Военный встал и крепко пожал ей руку.
— Будем работать, хоть мое дело не торговать, а летать. Но что поделаешь! Против медицины, как говорится, не попрешь, против ветра не надышишься. — В голосе его послышалась затаенная печаль. — Посылают — будем пробовать.
— Да вы не бойтесь, Степан Емельянович. Мне в двадцатых годах довелось на большом заводе директорствовать. А я в технике — ни в зуб! Трудненько, конечно, пришлось, но надо было. Выучимся! Партия послала — значит, надо!
— Да вы меня, товарищ Епишев, не агитируйте. Раз я у вас в кабинете — заметано! Как птица без крыльев. Отлеталась — скачи!
— Приказ дадим с завтрашнего дня. И на вас, Телегина. И в напутствие скажу вам, Людмила: случись что — не бойтесь к начальству обратиться. Властью облечено оно для того, чтобы вам легче работалось. Желаю успехов!
В дверях Люська остановилась.
— Товарищ Епишев, а в магазине можно сказать, что Разгуляй арестован?
— Завтра в обеденный перерыв я приду и все объясню.
— А одной девушке можно? По секрету.
— Можно.
— Еще один вопрос. А как с Ниной Львовной?
— Пока будет работать продавщицей. Пока… А там разберемся во всем и решим.
Люська и новый директор вышли из торга вместе.
— Пойдете в магазин? — спросила Люська.
— В магазин я приду завтра, с Епишевым.
Галя пошатнулась. Лицо побледнело, стало пепельно-серым. В огромных неподвижных зрачках — ужас.
— А-рес-тован?.. — переспросила она, не разжимая помертвевших губ.
Люська тряхнула ее за плечи.
— Галя!.. Галя!.. Ты что?
— Аресто-ван…
— Не надо. Галочка. Черт с ним! Жулик он… Вор… И правильно, что его арестовали. Да он бы и нас всех запутал…
— Запутал… — повторила Галя, и вдруг лицо ее исказилось. — За-апу-тал… запу-тал… — забормотала она, озираясь испуганно.
Стены палатки — стены мышеловки. Сейчас, вот сейчас могут прийти и за ней. Что делать? Куда, куда деваться? Она закрыла лицо руками. Задышала часто и хрипло: не хватало воздуха.
— Галя, Галочка!..
«Надо бежать… бежать… незаметно… Чтобы никто… Бежать!»
— Нез-здоровится мне… Я пойду…
— Хорошо. Иди. Иди, Галочка.
— Я пойду…
«Скорее, скорее… Сейчас придут — и в тюрьму… В тюрьму…»
Она никак не могла развязать тесемки фартука. Руки стали как чужие… Люська помогла ей.
— Девушки, давайте работать! — шумела очередь.
— Я пойду… — повторила Галя жалобно.
— Иди, Галочка, иди. Я справлюсь.
Галя вышла на улицу, испуганно озираясь, и пошла, почти побежала, прижимая руки к груди, чтобы унять сердце. Ей казалось, что следом идет кто-то. Хотелось оглянуться, но страх сковал ее.
Она свернула в переулок, потом в другой. Под ногами зачавкала грязь, жадно хватала за туфли.
«Куда бегу? Куда?..»
Она устала. Ноги не хотели повиноваться, не хотели уносить ее от беды.
Тяжело дыша, обессиленная Галя прижалась к какому-то одинокому дереву. Заставила себя оглянуться наконец. Переулок был пуст. Только белые куры с чернильными пятнами на шее бродили у забора. Она закрыла глаза и замерла, будто срослась с деревом. «Куда идти? Домой нельзя. Домой придут… Уехать! К тетке в деревню… И там найдут. Везде найдут… Ах, дура, дура!.. Не надо было тогда деньги брать. В первый раз. А теперь конец…»
Из мрака вдруг всплыло улыбающееся лицо Разгуляя с веселыми ямочками на выбритых щеках. Протянулась длинная рука с тоненькой пачечкой денег. «Бери! Бери! Деньги — это эквивалент! Эквивалент счастья!»
Она открыла глаза. Вцепилась в ствол дерева, будто в нем было спасение, будто Разгуляй хотел оторвать ее от этого мокрого шершавого ствола.
В конце переулка показался кто-то. Галя испуганно встрепенулась, оторвалась от дерева, побежала, безотчетно выбирая места посуше.
«Куда же теперь?.. Куда?.. А может, самой пойти в милицию? Пойти и рассказать все. И про Разгуляя, и про Нину Львовну, и про себя. Всю правду. Ведь могут пощадить. Ведь могут!..»
Она вышла на асфальтированную улицу. Наклонилась, подняла тоненькую щепочку, долго и старательно счищала с туфель густую липкую грязь. Кружилась голова.
«Надо пойти в милицию и все рассказать. Всю правду. Надо пойти… Пойти и рассказать…»
Она свернула за угол, твердо решив, что идет в милицию. И вдруг увидела на почти обнаженных деревьях одинокие золотые листочки. И небо, низкое осеннее небо, все в хмурых бегущих тучах. И деловитых воробьев на мокром асфальте. И шагающие по лужам вдаль уличные фонари, с блестящими крышами. И людей…
И все это — в последний раз. Потому что, как только она расскажет всю правду, ее тут же посадят в тюрьму. И больше ничего не будет: ни деревьев, ни неба, ни мокрых крыш…
