Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 5
Да и знакомый милый голос звал Игоря, звенел из глубины парка:
— Игорь! Несносный мальчик… Иди чай пить!
Ах, этот чай… Мальчик повернул к дому. По дороге все его тянуло свернуть то вправо к высокой сторожке у ограды, то влево в буйные заросли ежевики. Но пудель не позволил.
В столовой, среди наставленных на большом круглом столе свертков, чашек и кувшинчиков, кипел медный арбуз-самовар, весело лопотал, точно и он обрадовался русскому мальчику.
Из-за стола встала полная дама в китайских очках, взяла голову Игоря в пухлые ладони и стиснула.
— Худышка какой! Набегался? Со сливками чай будешь пить? С вареньицем? Или с медом?.. Не беспокойтесь, пожалуйста. Отдыхайте. Уж я его сама и напою, и накормлю.
«Экономка», — решил Игорь. Посмотрел внимательно на ее пухлые щеки и локти и с уважением подумал: «Если бы на одну чашку весов посадить маму, папу и меня, а на другую ее, — она бы, пожалуй, перетянула…»
— Ты что же на меня уставился? Бывают, дружок, и полнее меня… Вот погоди, и у тебя к концу лета щечки нальются.
Игорь поперхнулся чаем, вспыхнул и быстро спрятался за самовар. «Мысли угадывает? Это, как в газетах, дама с совой и с черепом… Ни за что при ней думать больше не буду!»
Только зарекся, а в голове щелкнул, неизвестно как сложившийся, глупый стишок:
У толстушки экономки С треском лопнули тесемки…
Испугался ужасно: а вдруг угадает? Но сквозь толстый самовар мысли, должно быть, не проходили, — экономка сидела спокойно.
После третьего пирожка с мясом и второй чашки чая со сливками Игорю показалось, что пальцы у него распухли, как сосиски, — даже потрогал. А его двойник в самоваре совсем расплылся, будто его велосипедным насосом надули. Что ж это дальше будет?
Зажгли висячую спиртовую лампу. Белый колпачок засветился сквозным голубым сиянием, но глаза Игоря потухли. Растаращил их изо всех сил, ничуть не помогло. Слипаются, слипаются… Слиплись.
Экономка взяла его за руку и повела во второй этаж. Кое-как он умылся, размазал по рожице мыло, а она рассмеялась и щеки ему водой сполоснула. Стыд-то какой!
Отвела его в угловую спаленку с портретом какой-то расплывающейся бабушки на стене. Зажгла ночничок, взбила подушку.
И пока она возилась, Игорь про себя упорно думал, повторял одну фразу: «Я ни о чем не думаю! Ни о чем! Ни о чем…»
Простилась и ушла.
Мальчик быстро разделся, веером разложил на диванчике платье и белье и нырнул под холодную хрустящую простыню. Зеленой каруселью завертелся в голове парк: вот верхом на цементной лани промелькнула экономка с банкой варенья в руке, за ней пудель на коленях у мамы (хитрая какая собачка!), теленок в прудовой лодке, широкоплечий человек с рыжей коровой под мышкой, Альфонс Павлович на пыхтящем самоваре… Не обжегся бы! Постель Игоря, — что же ей отставать? — тоже тронулась с места и плавно понеслась по кругу за другими. Индюк внизу крикнул: «Не свались!» Не беспокойтесь, Ваше Превосходительство… Звезды над головой слились в искристый, брызжущий огнями хвост. Точно на гигантском точильном камне гигантский нож точат. И все кругом — темный парк, светлый пруд, дом, флигель, экономка, пудель, — сразу стало своим, родным, давно-предавно знакомым.
«Отчего к хорошему в один день привыкаешь, а к дурному — никогда?» — подумал мальчик, закрывая усталые глаза.
И звезды, блеснув сквозь закрытые веки, сложились в ответ в несуразное, сияющее слово:
«Глу-пы-шка»…
Ill. ИГОРЬ-РОБИНЗОН*
Отец уехал по делам в Париж. Мама с экономкой ушли в соседнее местечко за покупками. Игоря не взяли, — до местечка три километра, да обратно три. Жара, он «слабый», он устанет… И не надо! Слабый… А мама не слабая? Вчера по парку и вокруг пруда он километров восемнадцать рысью проскакал. Попробовала бы экономка за ним угнаться… И потом в сарайчике на вытянутой руке жестянку с краской десять секунд держал. Слабый…
Игорь заглянул на кухню, выпросил у кухарки кусок теста, вылепил из него бюст Гоголя и поставил на скамейку сохнуть на солнце. Но пришел индюк, выругался на своем индюшачьем языке, клюнул Игоря в кушак, а Гоголя съел. Дурак надутый!
На лужке за тополями паслась корова. Не очень-то с ней поиграешь в красном галстуке… У тореадора — шпага, а у Игоря только ореховый прут. И теленок ее тоже нелепое созданье. Чуть увидит мальчика, сейчас же подойдет боком, защемит губами угол курточки и давай сосать. Это новую-то курточку!
И вспомнил: у пристани на пруду — лодка. Можно покачаться, половить на английскую булавку рыбу, поднять адмиральский флаг — голубой носовой платок на пруте. Мало ли что можно.
Запрещено одному кататься в лодке. Но сидеть в лодке, когда она на замке и цепочке — разговору об этом не было…
Побежал-побежал, наискось через парк, сквозь цепкую повилику, колючую ежевику, кусачую крапиву. Продрался к пристани, влез в лодку и стал воду ржавой жестянкой вычерпывать. Флаг поднял, на скамейку газетный лист подстелил — неудобно же адмиралу на мокрой доске сидеть, — сел и давай лодку раскачивать. Волны справа, волны слева, по тихому пруду зыбь побежала… Зажигательное стекло из кармана вынул и стал сквозь него вдаль смотреть, будто в подзорную трубку: на горизонте тучи, корабль скрипит по швам, в парусах штормовой ветер гудит… «Свистать всех наверх!»
И докачался. Цепочка натянулась, вырвала из трухлявого столба крючок и вместе с замком хлопнулась в воду. Обернулся Игорь — пристань в пяти шагах качается — кланяется. До свидания, адмирал!
Адмирал, однако, не растерялся, схватил со дна весло, еле поднял, хотел за пристань зацепиться — далеко… А легкий ветерок залопотал в тополях вокруг пруда и боком понес лодку на середину прямо к тенистому островку. Игорь веслом в одну сторону поболтал, в другую, весло упрямое, все норовит из уключины выскочить и мальчика рукояткой на скамейку опрокинуть. Бросил весло, притих и стал ждать, куда Бог вынесет. А сердце на весь пруд колотится.
Зашипела над лодкой зеленая лоза, кролики по кустам брызнули; лодка вздрогнула и остановилась. Остров!
* * *Что делает в первые минуты мореплаватель, прибитый бурей к необитаемому острову? Осматривает свое владение. Игорь так и сделал. Со всех сторон вода. Посредине острова резная будка, в будке охапка старого сена. Под кустами можжевельника у самых корней притаились испуганные кролики, — это их садовник сюда перевез. Мальчик измерил остров: в длину двадцать пять шагов, в ширину — пятнадцать. Места много, очень много, — чем меньше мальчик, тем просторнее ему кажется каждый клочок земли… А вдруг там, под будкой, клад? Или вход в подземные катакомбы, которые тянутся до самого Парижа? Ай!..
Он побежал к лодке, но поздно. Ведь он же ее не привязал, — вильнула носом и отплыла!
— Настя! Я потерпел кру-ше-ни-е!!
Корова на лугу удивленно подняла морду. В парке насмешливо залопотал индюк… Кухня далеко, конечно, Настя не услышит.
Что же делать? Хныкать? Ни за что! Не могут же его здесь забыть надолго-надолго, пока у него не отрастет, как у Робинзона, большая борода… К закату вернутся родители… хватятся Игоря — ну и как-нибудь догадаются, где он… А если не догадаются? Ночевать в будке, в темноте, без ужина? Чтобы холодный уж под рубашку забрался! Уснуть, конечно, и на дереве можно. В первую ночь Робинзон всегда на дереве спит. Ну, а если он свалится в воду?
— Настя! Я потерпел…
Нет, не стоит кричать. Только индюку удовольствие, — ишь как передразнивает.
Сел Игорь на пень и задумался. К ногам, прыгая сквозь шершавые ветви, подобрались кролики, понюхали пятки. Странный мальчик, ничего им не привез — ни капусты, ни морковки… Игорь очнулся, хотел погладить самого маленького черного, а они опять во все стороны так и дернули. Один серый толстяк так перепугался, что запутался в узловатых корнях и стал задними лапами о землю хлопать…
Прилетела оса. Почему у мальчиков нет крыльев? Минута — и был бы дома… Прилетела и стала вокруг носа Игоря кружиться. И сверху и сбоку, — он пересел, а она снова и снова, хоть в воду от нее прыгай… Но Игорь догадался, — вынул из кармана сладкую конфетную бумажку, положил на пень, — и оса оставила его в покое.
О! Что такое? На пруду наискось от проточного канала заструилась полоска воды, точно подводная лодка под самой водой шла… Все ближе, все ближе к островку. Игорь всмотрелся: крыса. Ага! Значит, садовник прав, они, подлые, с мельницы приплывают сюда душить кроликов.
Он ей покажет! Схватил бесстрашно камень да в нее. Второй залп!.. Третий залп! Хитрая тварь быстро спрятала усатое рыльце под воду, и шагах в десяти заструилась обратная полоска к каналу. Удрала…
Ужасно. Вдруг она ночью приведет за собой целую флотилию крыс? Приплывут и обгрызут у сонного Игоря уши. Хорош он будет без ушей…
