Виктор Лихачев - Ангелы уходят не прощаясь
Неожиданно Арсений замолчал. Он смотрел на Наташу с таким видом, будто только что сделал открытие. Девочка кивнула:
— Правильно.
— Ты хочешь сказать, что знала об этом?
— Да, поэтому и попросила Лену уничтожить книгу.
— Послушайте, великие мыслители, может не будете делать вид, что меня здесь нет?
— Елена, сейчас все объясню. Просто я и сам поражен…
— Арсений…
— Простите, я хотел сказать, что сам недавно увидел в романе то, о чем сейчас вещал вам. А точку, последнюю, поставить не мог.
— Какую точку?
— Если хотите — последний кирпичик в стенке. Наташа, — обратился Арсений уже к девочке, — ты мне помогла?
— Самую малость, — улыбнулась та в ответ.
— Но как?
— Молилась.
— И все?
— Почему — «и все»? Это самое главное. Но ты закончи, пожалуйста. Для Лены.
— Конечно, конечно. Понимаете, ведь если мы признаем, что Булгаков исповедовал «евангелие от Воланда», тогда необходимо будет признать: весь роман оказывается судом над Иисусом канонических Евангелий, совершаемых совместно Мастером и сатанинским воинством. Ершалаим совместили с Москвой, которая некогда была «третьим Римом», а стала второй Голгофой. А это уже хула. Хула для духа. А это не прощается… Послушайте, а может мы все-таки сделаем то, что предлагала Наташа?
— Вы о чем, Арсений? — не поняла Елена.
— О книге. Уберем ее из нашей жизни.
— Сожжем?
— Легко.
— А кто-то помнится выговаривал Наташе…
— Да, это был я.
— Теперь вы думаете по-другому?
— Не надо иронизировать, Елена.
— Я совсем не иронизирую. Просто это отдает…
— Говорите, говорите. Про фашистов еще вспомните, которые книги жгли.
— Что вы за люди? — резко поднялась со своего места Наташа, — как только оказываетесь вместе, всегда спорите. Лена, с тем, что Арсений говорил о романе, ты согласна?
— Согласна. Говорил он убедительно.
— Ты хочешь держать ее у нас дома? Я бы не хотела. Другим отдавать…
— Наташенька, я понимаю, все понимаю, но жечь книгу…
— Лена, — Покровский старался говорить, как можно мягче, — получается, что никому из нас эта книга не нужна. Отдать ее кому-то, будет означать соучастие в соблазне других людей. Сжигание станет скорее символическим актом, важным для нас самих. Мы сожжем не просто книгу, а евангелие от сатаны.
— Ну, хорошо, а как вы это представляете?
Арсений и Наташа переглянулись.
— Костер?
— У нас в садике… Заодно и мусор сожжем.
— Тихона попросим подсобить…
Елена рассмеялась.
— Посмотрите на них! Поджигатели… Вам бы в средневековой Испании жить.
— Елена Евгеньевна, между прочим, есть один древний арабский трактат по медицине…
— Что, его надо тоже сжечь?
— Да мы больше ни одной книги в жизни не сожжем. Правда, Наталья?
— Правда, Арсений.
— Считаете, что таким как вы оба — можно верить?
— Конечно, считаем. Правда, Наталья?
— Правда, Арсений.
— О чем же я хотел сказать? Вот перебили вы меня, Елена Евгеньевна.
— Вы говорили о каком-то арабском трактате, Арсений.
— Спасибо, Наталья.
— Послушайте, последний раз предупреждаю: будьте серьезнее.
— А зачем? Помните, что говорил наш знакомый барон?
— У меня нет знакомых баронов.
— Один есть — Мюнхгаузен. Так он говорил…
— Знаю. Все глупости на земле свершаются с умным видом.
— Правильно.
— Вы решили сделать глупость с глупым видом?
— Хорошо сказано, Елена Евгеньевна.
— Спасибо, Арсений.
— Послушайте, последний раз спрашиваю, — это была уже Наташа, — с минуты на минуту к нам придет стихийное бедствие по имени Тихон, а потому надеюсь получить ответ: что было написано в арабском трактате?
— Понял. Отвечаю. В арабском трактате было сказано: пять действий рождают чудо — смотри на воду, на огонь, на зеленый цвет, любуйся красивым лицом и пей мед. Что вы так на меня смотрите, барышни? Мы будем — все заметьте! — приобщаться к чуду.
— То есть?
— Будем есть мед, он, надеюсь, у вас есть, смотреть на огонь, смотреть друг на друга…
Елена рассмеялась:
— Арсений, вы от скромности не умрете…
— Я знаю. Моя любимая поговорка: скромность украшает, но зачем мужчине украшения?..
— Понятно. Вы будете смотреть на мое лицо?
— Нет, на Наташино, а вы на мое.
— Спасибо, Арсений.
— Пожалуйста, Наташа.
— Не, ну вы даете. Скажите, а мне разговор про книгу Булгакова не привиделся?
— Отнюдь, Елена Евгеньевна. Более того, это была последняя гастроль артиста.
— В каком смысле?
— Утром я пообещал матушке, что больше не буду читать лекций. Но для вас решил сделать исключение. Оцените?
— Уже оценила. Только у вас нестыковка.
— То есть?
— Огонь имеется, красивые лица… по крайней мере, два имеются. Мед — найдем. А вот с зеленым цветом и водой — проблема.
— Не вижу проблемы. У Смирновых я видел мощную такую ванночку — видимо, совсем юного Тихона в ней купали. Мы с Михаилом быстренько ее заполним и поставим возле костра…
— Надо же… А кто с зеленым цветом поможет?
— Вы.
— Я?
— У вас очень красивые зеленые глаза. Мы будем время от времени в них заглядывать. Правда, Наталья?
— Правда, Арсений.
— Это комплимент?
— Отнюдь, — пожал плечами Покровский, — констатация факта.
— Понятно. А как мне быть?
— В смысле?
— Где мне найти зеленый цвет?
— Этого мы не учли, Арсений. Чудо будет не полным, — констатировала Наташа.
— Чудо будет. Мы так легко не сдаемся. Елена Евгеньевна будет смотреть на меня…
— Ну, это понятно, — хмыкнула Лена, — я буду есть ложками мед, смотреть на ваше лицо…
— Время от времени переводя взгляд с него на ванну с водой и костер…
— Понимаю. А зеленый цвет?
Покровский встал и прошелся по комнате.
— Вот, что нам нужно! — и с этими словами он снял с полки книгу. — Какой чудесный зеленый цвет. Что это у нас? Николай Рубцов. Чудесно — мой любимый поэт. Я буду держать книгу перед собой, Елена Евгеньевна. Кстати, обожаю открывать поэтические книги наугад. Давайте, попробуем?
— Зачем? Вы суеверны?
— Нет. Но я люблю знаки.
Покровский открыл книгу. Потом удивленно поднял брови.
— Что же вы молчите?
— Да как-то не скромно… Вот, прочтите сами, — и Арсений протянул книгу Елене. Та стала читать:
Брал человекХолодный мертвый камень,По искре высекалИз камня пламень.Твоя судьба не менее сурова —Вот так же высекатьОгонь из слова.Но труд ума,Бессонницей больного, —Всего лишь даньЗа радость неземную:В своей рукеСверкающее словоВдруг ощутить,Как молнию ручную!
— Интересно. А можно я тоже попробую?
— Конечно же.
Елена открыла небольшой зеленый томик. Арсений увидел, как женщина побледнела.
— Глупости все это. — И она захлопнула книгу.
* * * Галина Аркадьевна не любила время праздника. На границе осени и зимы одиночество и какая-то странная душевная тоска становились все нестерпимее. А когда это происходит с тобой в чужом, практически незнакомом городе… Нет, она была благодарна Ларочке и своим соседям, не обделена вниманием и даже заботой, — Галина Аркадьевна чувствовала доброе отношение к себе этих людей и была очень признательна им за это, но… Наступал вечер и подступала тоска. Наверное, если бы рядом был кто-то на чье плечо… Ах, уж это крепкое мужское плечо! Всю жизнь она мечтала о нем, и порой казалось: вот оно, сбылось! Галина Аркадьевна грустно усмехнулась: скоро на пенсию выходить, а как была она той наивной девчонкой с огромными доверчивыми глазами, так и осталась. Била ее жизнь, била, но все без толку…А потом, благо был повод — день рождения дочери, она впервые, в полном одиночестве, достала купленную четвертинку водки и … и тоска отступила. Пусть на какое-то время, но отступила. Потом, утром, Галина Аркадьевна дала себе зарок больше не повторять эксперимент, однако наступил следующий вечер, повода вроде бы не было, но только что ушел от нее чудесный и очаровательный Тихон, обезлюдили и без того тихие энские улицы, и она, быстро одевшись, пошла в магазин…… Галина Аркадьевна подошла к дому, так и не ставшему родным. Привычным движением, на автомате, открыла калитку, достала из сумочки ключи, но отпереть дверь в квартиру не успела. Она услышала голоса. Кто-то говорил тихо, но в воздухе стояла такая тишина, что Галина Аркадьевна слышала почти каждое слово, доносившееся из садика Ермоловых. Женщина замерла, прислушиваясь. Она быстро поняла, что разговаривают Елена и Арсений. Голос Елены:
— … и я очень беспокоюсь за нее.
