Юрий Томин - Повесть об Атлантиде
Первый день на острове не принес никаких изменений.
Утро второго дня — тоже. Виктор побродил в кустах, набрал пригоршню незрелой матово-зеленой черники. От нее было вязко во рту и болели десны. Они оба выспались на неделю вперед, и теперь Виктор, лежа на груде высохших водорослей, от нечего делать разглядывал в бинокль городские дымы. Где-то там, у рыбзавода, стояли на якорях два траулера, принадлежавшие заповеднику. Они-то могли выйти в море. Но Виктор не ждал помощи. Наблюдатели часто уезжали на несколько дней. Искать их не будут; во всяком случае, — так быстро.
Отложив бинокль, Виктор смотрел на спину орнитолога, обтянутую зеленой штормовкой. Он понимал, что сейчас можно было только ждать. Но то, что этот человек и теперь оставался самим собой и так же, как раньше, писал в блокноте, почесывая карандашом голову, вызвало раздражение.
Виктор поднялся и побрел в лес.
— Только не ходи к озеру, — сказал орнитолог.
— Как же!.. Там выводки, — с вызовом проговорил Виктор. — Они могут умереть со страху.
Орнитолог с удивлением посмотрел ему вслед и снова уткнулся в блокнот.
Виктор прошел несколько метров, и путь ему преградила упавшая береза. Она еще жила — листья были зелеными. Где-то он читал: если надрезать кору березы, то из нее потечет сладкий сок. Виктор сунул руку в карман, чтобы достать нож, и вынул… конфету. Он сразу забыл о березовом соке. Самая настоящая конфета в обертке, на которой была нарисована земляника! Медленно развернув конфету, Виктор положил ее на ладонь. Она пахла земляничным вареньем.
Виктор посмотрел в просвет между деревьями, где виднелась неподвижная, каменно-жесткая спина орнитолога. Пальцы Виктора сжались. Все так же глядя прямо на орнитолога, он сунул конфету в рот и с наслаждением, будто мстил, размолол ее зубами. В эту минуту ему очень хотелось, чтобы орнитолог обернулся.
Потом Виктор скатал бумажку в шарик, бросил его в черничный куст и вышел на берег.
— Иди сюда, — позвал орнитолог.
Виктор подошел.
— Смотри, — сказал орнитолог, — как оживают в воде водоросли. Видишь вон там, до них еще не дошел прилив, — они мертвы. И посмотри на те, что в воде. Они распускаются, как цветы.
Виктор изумленно взглянул на орнитолога.
— Вы говорите со мной, чтобы мне меньше хотелось есть?
— А тебе очень хочется?
— Нет.
— Тогда возьми, — орнитолог достал из кармана смятый кусок хлеба.
Чувствуя, что краснеет, Виктор заложил руки за спину.
— Я не возьму, — тихо сказал он.
— Послушай, мне приходилось голодать и больше. Ты понимаешь, я ведь все равно есть не буду.
Голос орнитолога был прежний. Он не просил и не требовал, но Виктор знал: орнитолог не будет есть этот хлеб. Виктор протянул руку и взял хлеб.
— Я думаю, до утра мы будем дома, — сказал орнитолог.
Виктор отступил на шаг, повернулся и быстро пошел вдоль берега, прижимая хлеб к груди. Вдруг окрепшие ноги несли его через камни легко, почти без усилий. Сейчас он не чувствовал ни голода, ни Усталости. Все заглушил нестерпимый стыд.
Виктор вышел на мыс. Ветер, свалившись с верхушек деревьев, ударил его в спину. Оступаясь на скользких, покрытых водорослями камнях, он подошел к воде. Отсюда была видна лишь крыша кордона.
Виктор размахнулся и швырнул хлеб так далеко, как только мог.
Потом он присел на камень и долго смотрел на двугорбую вершину за проливом. Семь километров вспененной воды лежало между ним и этим островом. Там было вдоволь хлеба. В двадцати метрах от мальчика все еще маячил на воде бурый комок. Его несло на камни Виктор подумал, что если хлеб прибьет к берегу, то будет очень трудно отказаться от него второй раз. Подумал он также и о том, что все-таки поступил честно, и от этой мысли ему захотелось плакать.
Виктор отвернулся и стал смотреть на луду, на которой их застал шторм. Она была совсем близко. Отсюда Виктор мог различить большой камень, возле которого его ударила клювом крачка. Там было ее гнездо. А в кустах можжевельника на макушке луды он нашел гнездо гаги: восемь больших теплых яиц в пуховой корзинке…
Внезапная догадка заставила Виктора подняться на ноги. Восемь крупных яиц! Триста метров до великолепной горячей яичницы! И он может это сделать потому, что остров защищает от ветра путь к луде и волна здесь не так велика.
Орнитолог сидел в лодке и вычерпывал воду консервной банкой. Солнце, проглянувшее в тучах, светило ему в лицо; лицо, обтянутое обветренной кожей, с желваками на скулах — лицо очень усталого человека. Виктор подобрал валявшуюся на берегу банку и тоже принялся вычерпывать воду. Он боялся, что орнитолог спросит его, зачем он убежал, но тот ничего не спросил.
— Через два часа полный прилив, — сказал, наконец, орнитолог. — Нужно столкнуть лодку. Мне кажется, ночью будет тихо.
Но Виктору сейчас не хотелось, чтобы утих шторм. Он привезет восемь крупных яиц… Они съедят их — по четыре на каждого. Виктор поплывет, даже если шторм разыграется еще сильнее…
Волны облизывали подсохшие камни и откатывались назад, в море. Каждая следующая волна заходила чуть дальше предыдущей, но все же прилив надвигался мучительно медленно. Виктор отвернулся. Когда он снова посмотрел на воду, первый ряд фукусов уже всплывал на волне. До полного прилива оставалось полтора часа.
И он пришел вовремя, возвестив о себе звучным шлепком но корме лодки.
— Взялись, — сказал орнитолог. — Только очень не напрягайся, у тебя закружится голова.
Виктор ухватился за колок. Он тянул изо всех сил, и голова у него закружилась, а перед глазами поплыли разноцветные шары.
— Теперь нужно ее постепенно сталкивать, когда вода будет уходить, — сказал орнитолог. — Я буду смотреть, а ты иди ложись. Я позову.
— Я сейчас лягу, — согласился Виктор. — Только я забыл вам сказать: я видел десять мертвых птенцов… Там, у озера… где кормушка… Они плавают в воде.
— Какие птенцы? Что за чушь?!
— Десять штук. Они плавают кверху брюхом, — упрямо повторил Виктор.
Это была заранее придуманная ложь.
— Идем, покажи.
— У меня кружится голова, — сказал Виктор.
И это не было ложью.
— У кормушки?
— Да.
— Я сейчас приду, — сказал орнитолог.
Как только орнитолог скрылся в лесу, Виктор столкнул лодку. Он греб, торопливо, чтобы выйти из бухты, прежде чем вернется орнитолог.
В бухте вода была сравнительно спокойной. С моря сюда приходил невысокий накат. У выхода в море Виктор придержал лодку. Совсем рядом, отделенные незримой чертой, шли вдоль острова разваливающиеся, шипящие волны. Они были неторопливы и неутомимы. Им не было конца.
Виктор нерешительно поднял весла, затем опустил, снова поднял и понял, что если промедлит еще несколько секунд, то уже не найдет в себе мужества и повернет обратно. Виктор взглянул на берег и увидел орнитолога. Тот бежал, оступаясь на камнях, и что-то кричал.
Виктор сделал гребок. Лодка пересекла черту.
Волна легко и цепко подхватила лодку, вздыбила ее и с наслаждением шмякнула носом об воду. Заплясал, наклоняясь и раскачиваясь, берег. Лодка опустилась в провал, и над бортом выросла зеленая стена с прожилками пузырьков и пены. Виктор, холодея, ткнул веслами в эту стену, и лодка медленно полезла наверх. Она взобралась на гребень и снова шлепнулась об воду обнажившимся днищем.
Вода уходила из-под весел. Виктор ловил веслами ускользающую воду, стараясь держаться вразрез волне. Ему было страшно. Так страшно, как никогда в жизни. И сейчас в голове у него проносились несвязные мысли о том, что раньше он делал много плохого: грубил матери, ссорился с друзьями из-за пустяков. Но теперь… Если все кончится хорошо, будет не так. Он станет жить справедливо и честно. И в то же время он видел все, что было вокруг: раскачивающийся берег, потеки смолы в пазах лодки, свои пальцы с посиневшими ногтями и белую фигуру человека, стоявшего на мысе.
А руки Виктора сами делали то, что нужно, и лодка почему-то не переворачивалась. Волна стала меньше. Виктор понял, что прошел самое опасное место — мелководье. Он рассчитал правильно. Остров прикрывал от ветра. Настоящий шторм начинался дальше, за лудой, к которой он плыл.
Но и того, что ему досталось здесь, было вполне достаточно.
Когда лодка, поднятая волной, вылезла на камни, Виктор не сразу нашел в себе силу выйти. Некоторое время он просидел неподвижно, не обращая внимания на гулкие удары в днище. Вылез он прямо в воду. Подтянул лодку. Опять закружилась голова.
На макушке луды Виктора атаковали крачки. Они поднялись в воздух и по очереди пикировали на него, злобно, не по-птичьи взвизгивая. Закрывая лицо руками, он подошел к гнезду. Гага тяжело вымахнула из куста. С отчаянной материнской храбростью она плюхнулась рядом и заполоскала крыльями, отводя Виктора. Виктор положил в шапку восемь тяжелых теплых яиц. Чувствуя, как странно подгибаются и слабнут ноги, он спустился к лодке.