Жаклин Уилсон - Моя сестра Джоди
– Послушай, Харли, ты же знаешь Джеда?
Харли хмыкнул.
– Как ты думаешь, между ним и Джоди может быть что-нибудь?
– Не знаю, – ответил Харли. – Почему бы тебе не спросить об этом у самой Джоди?
– Я спрашивала. Она говорит, есть. Но могла и соврать. Я никогда не понимаю, когда она говорит всерьез, а когда придумывает. Я волнуюсь за нее, Харли.
– Я бы на твоем месте не стал волноваться. За тебя Джоди так не переживает.
– На самом деле переживает, – возразила я и покраснела.
Хорошо, что было темно. Я бы умерла со стыда, если бы рассказала о том, с каким пристрастием Джоди расспрашивала меня о Харли.
– Я думаю, Джоди уже достаточно взрослая, чтобы самой о себе позаботиться, – сказал Харли.
– Да, наверное, но иногда она словно сходит с ума.
– Ох, Перл, ты сейчас меня с ума сведешь. Хватит говорить о Джоди. Мы слишком шумим, барсуков распугаем.
Я, конечно, замолчала, чувствуя себя уязвленной, тем более что и говорила-то я едва слышным шепотом. В тот раз барсуки не появились, хотя мы ждали их до самой полночи. Харли ничего не сказал, но я была уверена, что в этом он склонен винить меня. Он ничего не понял. У него же не было сестры, тем более такой, как Джоди.
Больше я с Харли о ней не говорила. Ничего не могла я сказать и папе с мамой. Проболталась об этом только в разговоре с миссис Уилберфорс.
В тот день я принесла ей назад книгу «Что делала Кейти». Миссис Уилберфорс угостила меня прекрасным лимонадом в розовом, с морозными прожилками стакане.
– Я приготовила его сама, из свежих лимонов и сахара. Когда-то я готовила такой лимонад литрами для родительского дня и подавала его после окончания крикетного матча между преподавателями и учениками. А к лимонаду были сэндвичи с огурцом, – миссис Уилберфорс вздохнула. – А теперь крикетные матчи у нас не проводятся. Половина родителей находятся за рубежом, и детей привозят сюда не они, а шоферы. Да и не приготовить мне теперь столько лимонада, однорукой, – она помахала своей единственной здоровой рукой. – Ты даже не представляешь, как трудно выжать несколько лимонов, когда у тебя действует только одна рука. Приходится придерживать лимон подбородком, словно в какой-то забавной игре.
– Лимонад все равно прекрасный. Большое спасибо, – чувствуя неловкость, ответила я. Мои зубы стучали о край стакана.
– Мне все теперь дается с трудом, – сказала миссис Уилберфорс. – Иногда я спрашиваю себя – стоит ли вообще трепыхаться? Не лучше ли просто лечь на спину и вообще ничего не делать? Прости, я не собиралась жаловаться, – она взглянула на книгу «Что делала Кейти». – Кузина Элен отчитала бы меня за такие мысли. Как она тебе? Лично меня от этой героини тошнит, так бы и отхлестала ее.
Я удивленно посмотрела на миссис Уилберфорс. Мне кузина Элен очень нравилась, казалась почти святой.
– Она очень… хорошая, – с запинкой ответила я.
– Слишком хорошая, до тошноты. А эти ее рассуждения о том, что нужно учиться с благодарностью принимать боль! Почему ты должна это делать? Почему, если ты в отчаянии от того, что вся твоя жизнь пошла под откос, нужно делать еще дополнительные усилия, чтобы быть со всеми ласковой, милой и ни на что не жаловаться?
– Да, это кажется очень несправедливым, – промямлила я.
– А что происходит в конце книги? – возмущенно спросила миссис Уилберфорс и посмотрела на меня так, будто это я написала книгу.
– Все кончается хорошо, – неловко пожала я плечами.
– А почему? – продолжала свой допрос миссис Уилберфорс.
– Потому что Кейти заново учится ходить, – прошептала я.
– Вот именно! Такое всегда происходит только в книгах! Кейти заново учится ходить. Колин заново учится ходить. Ты читала «Хайди»[10]?
– Кажется, это рассказ о девочке, которая жила в швейцарских горах? – покачала я головой. – Не читала, но слышала. А что, разве Хайди тоже упала с горы и оказалась в инвалидном кресле?
– Почитай сама и узнаешь, – сказала миссис Уилберфорс.
Она прокатилась вдоль полок, нашла нужную книгу и резко сунула ее мне. Я вздрогнула и расплескала на пол лимонад.
– О боже! – сказала миссис Уилберфорс.
– Простите, – испуганно воскликнула я. – Я бываю такой неловкой.
– Нет-нет, это я виновата. Временами я становлюсь ужасно раздражительной, знаю. В основном именно поэтому я больше не преподаю в школе. Я пыталась это делать, когда только села в инвалидное кресло, но эти приступы гнева… Дело доходило до того, что бедному Гарольду несколько раз приходилось увозить меня из класса. Ему тоже от меня доставалось, хотя он все еще считает меня чуть ли не святой. Я и на тебя злюсь в ожидании, когда же ты снова зайдешь ко мне. И кто сможет упрекнуть тебя, если ты вообще больше не захочешь прийти?
– Я приду, – ответила я, с трудом сглотнув. – И пожалуйста, вы можете сердиться на меня сколько захотите, если вам от этого становится легче.
Я старалась вести себя как взрослая и серьезная девушка, но миссис Уилберфорс неожиданно рассмеялась:
– Ты странная девочка, Перл Уэллс. Такая же яркая и необычная, как твоя сестра, только по-своему. А где она сейчас, кстати? Повела на прогулку сумасшедшего пса Френчи?
– Э… Возможно.
– Или волочится за Джедом?
Наверное, я выглядела ошеломленной.
– Видишь ли, мне целыми днями нечего делать, поэтому я сижу за занавесками и подсматриваю за людьми. Совершенно очевидно, что твоя сестра сильно увлеклась нашим Джедом. Дурная затея.
– Ужасная затея, я знаю, – сказала я.
– Этот молодой человек уже разбил сердце нескольким деревенским девушкам. Посоветуй сестре держаться от него подальше.
– Уже советовала, – ответила я. – Но она ничего и слышать не желает.
– Надеюсь, Джед не станет ее соблазнять, – сказала миссис Уилберфорс. – Но, возможно, мне стоит поговорить об этом с Гарольдом.
– Я думаю, вся проблема здесь в самой Джоди, – смущаясь, ответила я.
– Ну ладно, вскоре начнется новый учебный год и она сможет подружиться с мальчиками, которые ближе ей по возрасту, – сказала миссис Уилберфорс.
Я поежилась. Как же мне не хотелось, чтобы начинался новый учебный год! Длились бы летние каникулы бесконечно, чтобы можно было продолжать вести эту странную дремотную жизнь в пустом мельчестерском особняке! Почему моя жизнь была дремотной? Потому что я страшно не высыпалась и поэтому часто задремывала, стоило мне присесть. Мама уже начала тревожиться из-за того, что у меня под глазами появились темные круги, и даже стала требовать, чтобы я раньше ложилась в постель. И настораживалась каждый раз, когда я начинала зевать.
– Может, нужно показать Перл доктору? – сказала она папе. – Она все время выглядит такой утомленной. Я начинаю всерьез беспокоиться о ее здоровье.
– Да нет, со мной все в порядке, – поспешно ответила я.
– Конечно, с ней все в порядке, – согласился со мной папа. – Просто на нее так действует свежий воздух. Но я очень рад, что она стала много гулять, ведь раньше ее было не оторвать от книжки, – он обнял меня и спросил: – Взрослеешь, Жемчужинка, да? А это, само по себе, не просто, верно, солнышко?
– Она все еще маленькая, прямо девочка-веточка, – сказала мама.
– И очень похожа на свою мать, – улыбнулся папа, обнимая маму за талию. – Вот смотри, я тебя тоже могу обнять за талию как веточку.
– Если уж на то пошло, то самая тонкая талия у меня, – заявила Джоди. Она закинула руку за голову и встала в позу. Ее футболка задралась, и стал виден плоский живот с блестящим стеклянным шариком в пупке.
– Это еще что такое? – ужаснулась мама при мысли о том, что Джоди каким-то образом сумела улизнуть из дома и сделать себе пирсинг на животе.
Я не всегда могла понять Джоди, хотя знала ее всю свою жизнь. Она не задумываясь влипала во всевозможные неприятности, можно сказать, сама накликала их на свою голову. Интересно, что она будет делать в сентябре, когда начнутся занятия? Сможет ли она вообще здесь учиться? Харли не раз насмехался над уровнем преподавания в Мельчестере, но он был самым умным человеком, которого я когда-либо знала, поэтому ориентироваться на его оценки не имело смысла.
Я была уверена, что в частных школах типа Мельчестера учили по-особому, включая такие заумные предметы, как латынь или греческий. А если Джоди чего-то не понимала, она начинала лодырничать и дурачиться и была только счастлива, если ей удавалось доводить учителей до белого каления. Ее дважды исключали из общеобразовательной школы Муркрофт за плохое поведение. К счастью, мама и папа об этом не знали.
Мне было тревожно за Джоди, но за себя я беспокоилась вдвойне. Каждый раз, когда я думала о пафосных подростках, вместе с которыми должна буду учиться, мне становилось не по себе. Я просто представить себе не могла, как буду чувствовать себя рядом с ними. Они будут смотреть на меня свысока, пихать своими виолончелями и задевать своими хоккейными клюшками. В старой школе я была лучшей ученицей, зубрилой и любимицей учителей, но здесь, возможно, окажусь на самом дне. Если все учителя в Мельчестере такие же, как мистер Уилберфорс, мисс Френчи и мисс Понсонби, мне придется туго, потому что я, похоже, не нравлюсь никому из них.
