Владислав Гравишкис - Под уральскими звездами
Такова была первая встреча Сергея Дунаева с мисяжским богачом Шмариным. Теперь казалось просто невероятным, чтобы этот чванливый, вздорный человечишка мог иметь такое влияние на судьбы людей. И даже жизнь богача, которой так завидовала беднота, помнится, не особенно Сережке понравилась: было в ней что-то нечистое, бессмысленное, животное, что он уже тогда понял своим детским умом.
По мрачноватому коридору Дунаевы торопливо пробирались к выходу. Одна из дверей была открыта, и около нее толпилось несколько человек прислуги. Из комнаты неслись пронзительные вопли. Беспомощный старческий басок, должно быть, того самого толстого дядьки, которого они видели в кухне, кого-то уговаривал:
— Побойся бога, Николай Кузьмич! Да я тебе такого пса приволоку! Дай только срок...
Дунаевы заглянули в дверь. Слова дядьки были обращены к восьмилетнему мальчишке в нарядном костюмчике. Мальчишка лежал на полу, болтал ногами и кричал:
— Хочу-у! Дайти-и!
Это и был Николка Шмарин. Тот самый бандит Шмарин, или как его называли китайцы — Нико Шмари, которого тридцать лет спустя задержал патруль лейтенанта Дунаева в далеком Харбине.
Глава 5
ЗАГАДОЧНАЯ ИСТОРИЯ
В тот вечер до полуночи в домике Дунаевых горела лампа. Обескураженная неудачей, Анна Михайловна всплакнула. Сыновья смотрели на вздрагивающие плечи матери и по-мужски нескладно пытались ее успокоить: «Брось, мама! Проживем и без него. Чего ты в самом-то деле, как маленькая...»
Анна Михайловна долго не могла успокоиться. Потом обняла своих мальчишек, разговорилась и в порыве досады рассказала ребятам историю золотопромышленника и его богатства. Темная была история, и у Вити не раз загорались глаза, — он все больше убеждался, как скверно, нечисто живут богачи...
Когда в Мисяжской долине было обнаружено золото, сюда со всех концов России хлынули любители легкой наживы. Приехал и Антип Шмарин со своими двумя сыновьями — могучего телосложения и добродушным на вид Афанасием и хилым, вертлявым Кузьмой. Еще помнили старики — угрюмый, замкнутый, молчаливый Антип в Мисяже сидел мало, все больше шатался по горам, отыскивал золотые места. Видимо, находил: построил домик средней руки, обзавелся лошадьми, скотиной.
Вел хозяйство твердой, властной рукой, работать всех заставлял много, потачки никому не давал. Высохший от непосильного труда младший сын Кузьма не вытерпел, потребовал выделения. Кое-что ему дали, Кузьма был рад и этому. Ушел на квартиру и стал шить рукавицы, которых в то время для шахтерской работы требовалось великое множество.
Дело уж не такое прибыльное, жилось неважно. А в это время некоторые богатели в одночасье. Одни находили богатое золотом место и умели удержать его за собой. Другие ухитрялись выгодно расторговаться и тоже начинали ворочать большими капиталами. Были и такие, кому удавалось встретиться в безлюдном таежном месте со старателем-одиночкой, расправиться с ним втихомолку и заполучить склянку с желанным желтым песком.
Труд старателя тщедушному Кузьме был не под силу. Расторговаться он сумел бы, но с пустыми руками не начнешь, а капиталы взять неоткуда. Была надежда на наследство после смерти отца. Помешал Афанасий. Воспользовавшись тем, что Кузьма был выделен еще при жизни отца, он забрал в свои руки все хозяйство, и Кузьме ничего не досталось.
Злоба на брата стала еще сильнее, когда Кузьма узнал, что Афоня «натакался» на богатое золотом место. Сам Афоня никому об этом и словом не обмолвился, жил средне, как и раньше, но об его удаче поговаривали многие.
Как узнали люди — трудно судить. Может быть, сам Афоня «промахнулся», сдав однажды золота больше, чем обычно. Может, и жена его Даша проболталась. Или по составу песка определили, что он взят с места, богатого содержанием золота, — и такое бывает. Но как бы там ни было, а о находке Афони знали все. Даже шахту, принадлежащую ему, уже окрестили «Пудовая»: там часто встречались крупные самородки.
Кузьма решил помириться с братом. В воскресенье на последние деньги купил вина, закусок и отправился в отцовский дом. К приходу Кузьмы Афоня отнесся равнодушно. Он догадывался, зачем пришел брат. Выставил Афоня свое угощенье, да такое, что у Кузьмы дух захватило — богато живет брат, ничего не скажешь. Значит, правду люди говорят...
Но Афоня ни в чем не признался и в компанию Кузьму принимать не хотел. Так и ушел тот ни с чем.
Между тем всем уже стало заметно, что Афоня работает куда меньше, чем прежде. Уедет на недельку в тайгу и возвращается с кошелем, полным золота. Нашлись охотники последить за ним. Афоня предвидел и это: купил себе хорошее двуствольное ружье. Отчаянному мисяжскому парню Гришке Шерстневу пришлось поплатиться за свое любопытство: нарвался на засаду, устроенную Афоней, получил картечь в ногу, еле ускакал с сапогом, полным крови.
Афоня работал один, никого не нанимая. Не было у него и охраны, как у других богатых золотопромышленников. Жить было трудно и страшно: люди ласкались, заискивали перед ним, но они были рады тут же наброситься на него, придушить. Афоня знал это. За несколько месяцев он стал угрюмым, нелюдимым мужиком. Ворота его дома были днем и ночью наглухо закрыты, по двору метались две свирепые собаки.
Однажды Афоня пропал. Уехал на старательские работы, а через неделю неподалеку от Мисяжа поймали его стреноженную лошадь. Перепуганная жена стала собирать соседей на поиски. Появился Кузьма, стал горевать, сочувствовать, вызвался сам вести поисковщиков. Да так удачно повел, что к вечеру мертвого Афоню обнаружил на дне им же самим пробитой шахты. В полуверсте от шахты в глубокой горной расщелине нашли телегу с задранными кверху оглоблями. Под нею лежали одежда, одеяло, харчи.
По всем приметам, погубил Афоню камень, отвалившийся от стенки шахты и упавший прямо на голову старателю, когда он находился на дне. Правда, камней подле трупа лежало много. Было похоже, что кто-то метал их сверху, но первое время люди поверили в нечаянную гибель.
Потом некоторые из мужиков стали сомневаться: место глухое, за Афоней охотились... Кузьма совсем разволновался:
— Верно, верно, ребята! Врагов у братана много было. Долго ли до греха?
Он сам обратился в полицию, сам повез урядника, писаря и понятых на место гибели. Вернулись через неделю, никаких следов преступника не нашли.
Потом у Кузьмы был разговор с женой брата. О чем договорились — сначала никто не знал. Заметили только, что Дарьюшка стала ходить с крепко заплаканными глазами. Что ж тут такого? Ведь погиб муж-кормилец, как бабе не плакать? Кузьма засвидетельствовал у нотариуса бумагу — Дарья Шмарина отказывалась от всех прав на шахту «Пудовую» в пользу Кузьмы. И тут ничего не скажешь: может ли непривычная женщина одна управиться с таким богатейшим месторождением?
И Шмарин стал полновластным хозяином шахты. Повел дело совсем по-другому: из башкирских аулов пригнал толпу молодых контрашных, запроданных ему волостными старшинами джигитов, устроил для них землянки, приучил к работе. Страшен был их подневольный труд: утром загоняли в шахту, закрывали на замок, а выпускали поздним вечером.
Добыча золота на «Пудовой» увеличилась. Через год здесь поставили локомобиль для откачки воды. Шахту начали углублять, и чем глубже, тем больше драгоценного металла она давала. Кузьма прикупил новые месторождения, пробил еще несколько шахт...
Известно, богатство спеси сродни. Мало стало Шмарину довольства, стал он почета добиваться. Да не тут-то было! Свой брат — купцы-торговцы еще уважали золотопромышленника, а вот образованные — горные инженеры, доктора, учителя — общались с новоявленным толстосумом не очень-то охотно.
Стал Кузьма и эту стену пробивать. Поехал в Екатеринбург, потолкался среди людей, заимел знакомства, жертвованиями отличился — назначили его попечителем приходских школ. Не по душе пришлось такое местной знати. Да ничего не поделаешь: начальством поставлен. Красуется, теперь Кузьма на экзаменах, и всякий ученик знает: хочешь жить хорошо — смело подходи к руке попечителя, целуй, в обиде не останешься.
...Анна Михайловна с укоризной посмотрела на Виктора — и его мать упрашивала, да не пошел Виктор, заупрямился... Верно, тем и прогневил Кузьму...
Витя в ответ блеснул глазами:
— Не поминайте про то, мама! Не пошел и не пойду никогда! — Помолчал, добавил: — Как к такой руке прикладываться, мама? Он той рукой, может, брата убил.
— Отмыл уж, поди, давно, — вздохнула Анна Михайловна. — Сколь годов прошло...
Помолчали, стали укладываться спать. Ребята залезли на полати, долго лежали молча. Сережа шепотом спросил брата:
— Думаешь, он Афоню убил?
— Кузьма. Неужто не понял?
— Я понял...
Сережа прикрыл глаза и вдруг очень ясно представил, как из леса к шахте с камнем в руках крадется Кузьма Шмарин. Прислушается и метнет, прислушается и опять метнет. А тот, в шахте, жмется к стенке, закрывает. голову руками — деваться ему некуда. Камни падают и падают...
