Евгений Астахов - Наш старый добрый двор
Он не преувеличивал, шашлык и впрямь получился на славу. Если и могло с ним что-то сравниться по вкусу, то разве только суп, состряпанный тем же Ромкой на этом же самом месте четыре года назад.
— Давайте, — сказал Минас, — помянем Алика. — Он налил вино в стопки, молча раздал их. — Я не знаю, что в этих случаях говорится…
— Не знаешь, не берись! — перебил его Ромка и встал. — Этим маленьким бокалом, — начал он…
— Садись! — Джулька сердито посмотрела на брата. — Тоже тамада нашелся! Ничего не надо говорить, и так понятно.
Все обмакнули в стопки кусочки хлеба, положили их на краешек скатерки; осторожно, чтоб не расплескать вино, прикоснулись друг к другу пальцами.
— Вечная память!..
— Бедный Алик!..
— Бедный дядя Павел!..
У Минаса чуть-чуть покраснели глаза, а Ромка не удержался и добавил к сказанному:
— Смерть немецким оккупантам!..
В лощину зябкой волной сбежал ветер, как бы напоминая, что весна еще не наступила, что просто выдался погожий денек, а завтра может сорваться с цепи холодный дождь с мокрым снегом вперемешку и надо, не надеясь на обманчивое тепло, быть готовым к последним ударам зимы. Где-то еще не растаял снег, поэтому рано ждать тех, кому суждено будет вернуться…
— Можно, я буду ждать тебя? — тихо спросила Иву Джулька.
— Конечно! — ответил он и почувствовал, как загорелись у него уши, точно их кто-то натер шерстяными варежками.
— И письма буду писать, хорошо?
— Да. Мне будет… очень приятно получать их от тебя. — Ива совершенно не знал, что следовало говорить в подобных случаях.
Но Джульке было достаточно и того, что он уже сказал…
— Как называется это озеро? — поинтересовалась Рэма.
— Несторина лужа, — тут же отозвался Ромка.
— Ничего подобного! — Минас решил вступиться за озеро. — Сорочье. Или вообще Безымянное.
— Раз Безымянное, то давайте дадим ему свое собственное название, — предложила Рэма.
— Какое?
— Ну хотя бы… озеро Доброй Надежды.
— Хорошее название, — похвалил Минас. Но так как он во всем любил полную ясность, то решил все же уточнить: — Надежды на что?
— На то, что у нас с вами все обойдется счастливо. И мы снова когда-нибудь придем сюда, к этому месту, где горит сейчас наш костер. Придем живые и невредимые…
На обратном пути они остановились у каменной чаши родника, чтобы сфотографироваться на память. Пока Минас устанавливал треногу и отлаживал автоспуск, Ромка забрался на край чаши и, умостившись там, свесил вниз длинные ноги.
— Аоэ! — закричал он. — Давай быстрей, а то камень мокрый!
Джулька встала рядом с Ивой, взяла его за руку, и он вновь почувствовал, как начинают гореть уши, хотя к ним никто и не прикасался шерстяными варежками.
Иве очень хотелось посмотреть на Джульку, но он почему-то не решался сделать это.
Если у Минаса получится фотография, Ива обязательно возьмет ее с собой в армию.
«Кто из них твоя девушка?» — спросят Иву однополчане. И он покажет на Джульку.
Можно, конечно, показать на Рэму, та тоже стоит рядом; правда, не держит его за руку. Можно, но он покажет на Джульку.
«Вот эта, — скажет Ива. — Ее зовут Джулия. Она ждет меня и каждую неделю пишет мне письма…»
О чем думала в эти минуты Джулька, сказать трудно. Она просто стояла, сжав Ивину ладонь своими тонкими теплыми пальцами, и закатное солнце зажгло в ее глазах маленькие прозрачные огоньки…
— Улыбайтесь! — крикнул Минас.
— Сколько можно улыбаться? — огрызнулся Ромка. — Давай быстрее, ну! Мокро сидеть!
— Сейчас, сейчас… — Минас взвел автоспуск, подбежал, занял свое место. Сухо щелкнул затвор ФЭДа.
— Готово!..
— Вот мы и остались навсегда вместе, — сказала Рэма. — Пройдет сто лет, а мы все равно будем вместе.
— Только пожелтеем немножко, — Ромка спрыгнул на землю, потер ладонями намокшие сзади штаны. Потом напился из жестяного ковшика — раз около родника были, значит, надо воды попить, — и сказал Минасу строго: — Смотри, чтобы карточки хорошо вышли!..
Они пошли дальше. Южный склон горы был уже совсем зеленый. Небольшая отара паслась возле тропы; отощавшие за зиму овцы жадно щипали молодую траву. Женщина в черном платке стояла у края отары и, опираясь на пастуший посох, смотрела из-под руки на идущих по тропе незнакомцев.
— А помните, тогда старик был, — сказал Минас. — К роднику с хорошей водой нас проводил.
— После того как я из-за тебя воды с лягушками напился! — проворчал Ромка. — Умер тот старик, наверное, а сыновья на фронте, вот она и пасет…
Уже у самого города Рэма вдруг остановилась и, тряхнув коротко остриженными волосами, воскликнула:
— Да, я же вам забыла сообщить самую главную новость!
Все повернулись к ней. Как-то странно прозвучала эта фраза. Похоже было, что не забывала она ничего, а просто не решалась или не хотела рассказать.
— Что же за новость такая?
— Послезавтра… послезавтра приезжает Вадим.
— Какой Вадим? — не поняла Джулька.
— Тот самый, которого вы непочтительно прозвали Кубиком.
Это было до того неожиданно, что Минас даже присел на корточки, словно его ноги не держали.
— Ва! — Ромка так и остался стоять с раскрытым ртом.
«Как она назвала его — Вадим, — подумал Ива. — И смотри — покраснела при этом… Выходит, Ромка не врал тогда про них. А что? Кубик же совсем молодой еще…»
— Откуда ты знаешь, что он приедет?
— Телеграмму из Москвы прислал. Ему дали отпуск. У него будет здесь целых пять дней!
— А потом что, назад вернется?
Ива понимал всю нелепость своего вопроса, но надо же было хоть что-то сказать. Ничего другого в голову не пришло, вот он и брякнул первые подвернувшиеся слова.
Однако Рэма восприняла этот вопрос вполне серьезно.
— Конечно, назад в свой полк, — ответила она. — И знаете… мы уедем вместе, уже решено.
— Так ведь ты…
— Последние экзамены за спиной, ребята! На днях будет приказ о присвоении нам воинских званий. Я теперь младший лейтенант медицинской службы. Можете поздравить меня!
Визит в Кенигсберг
Кенигсберг произвел на Вальтера странное впечатление. Он просто не узнал город, в котором прожил в общей сложности более пятнадцати лет. То был совсем другой город, непохожий, замерший в напряженном ожидании неизбежной опасности. И с какой-то покорностью обреченного готовящийся к встрече с ней.
Сырая ночь висела над спящим Кенигсбергом, густо обволакивая его пустынные улицы, старые, сложенные из кирпича дома. Со стороны Балтики дул ровный холодный ветер, усиливающий ощущение одиночества и обреченности.
Город спал беспокойно. Казалось, что он тяжело ворочается во сне, стонет, как страдающий удушьем человек, и снятся ему тревожные длинные сны, тусклые и бесконечные…
Вальтер недолюбливал Кенигсберг. К нему трудно было привыкнуть после беспечного южного города, в котором он родился и провел детство.
Но тогда, в двадцатом году, отец выбрал именно Кенигсберг и не хотел слышать ни о чем другом.
— Мы, Крюгеры, — говорил он торжественным тоном, — уроженцы Восточной Пруссии, колыбели германского могущества. Все великое в истории фатерлянда связано с Пруссией и только с ней! Как же я могу забыть о моих доблестных предках? И разве виновен был мой дед, Франц Мария Крюгер, в том, что злая судьба заставила его покинуть родную землю и поселиться в России? Нет, нет и еще раз нет!.. И вот мы возвращаемся к корням своим, и, видит бог, то самый счастливый миг в моей жизни!..
Вальтер слушал высокопарные отцовские речи и никак не мог понять, что задумал его родитель. Дело, конечно, не в корнях и прочей ерунде. Что-то другое тянет папашу Крюгера именно в Восточную Пруссию.
Как выяснилось позже, бывший кишинево-одесский галантерейщик не ошибся в своих расчетах. Именно здесь, в Пруссии, начнет оживать оправившаяся от потрясений последних лет немецкая военщина. Какая широкая клиентура для коммерсанта, умеющего учитывать вкус и запросы своих покупателей!
Карл Крюгер начал скромно, с небольшого магазинчика в Понарте — южном предместье Кенигсберга. На большее зашитых в жилет империалов не хватило.
Он строил свою торговлю таким образом, чтобы основные покупатели всегда могли б найти в его магазине все нужное им: от бритвенных лезвий до подусников, от целлулоидных холостяцких воротничков до сигар. А следовательно, им нечего идти в другой магазин, если в этом есть все и к тому же недорого. А при желании можно и в кредит.
На первых порах Крюгер-старший старался не жадничать. В конце концов, твердая сложившаяся клиентура — это те же деньги.
Дела пошли неплохо. Через несколько лет он расширил магазин, потом открыл еще один, ближе к центру города.
