Эдуард Веркин - Друг-апрель
Чугун поплыл. От удара, и от самогона, от всего. Он поднялся и, матерясь, двинулся на Аксёна. Тот не стал терять времени. Левой в печень, затем сразу правой в подбородок. Коротко и плотно. Чугун рухнул вперед, лицом на ступеньки. Попробовал подняться, но Аксён добавил еще. Так, чтобы было завтра что вспомнить. Чугун расплылся.
Затем ногой. Аккуратно, в ребра. Чтобы болело долго, а повреждений не случилось. А если бы и случилось – плевать, Аксён добавил еще.
Чугун сел.
– Я тебя прощаю, – сказал он. – Я слишком устал сегодня, не хочу драться…
Чугун дотянулся до самогона.
– Знаешь, брателло Аксель, возле железной дороги что-то происходит… необъяснимое…
На крыльце появился дядя. Отобрал у Чугуна бутылку, отхлебнул.
– Мы тоже всегда дрались, – сказал Гиляй. – С братаном. У него характер был… тоже. Иннокентий очень похож… Знаешь, Иван, с возрастом люди меняются.
Дядя налил самогона в ладонь, протер шею и добавил:
– Но не все.
Тюлька поднялся на следующий день. Дядя Гиляй снял бинт, нога выглядела уродски – синяя, в кровоподтеках. Но по краям раны уже начала нарастать молодая кожа, короста не загнила – Гиляй потыкал пальцем в кость ниже раны, удовлетворенно хмыкнул и сказал, что на Тюльке заживает все, как на жирафе. Мать выглянула из-за плеча дяди и вспомнила, что в два года Тюльке прищемили руку, да так, что слезли все ногти – и ничего, через неделю выросли новые.
Это все от экологии, заметил Чугун, экология у нас хорошая. Дядя Гиляй взглянул на него через щур, и Чугун растворился.
Мать притащила зеленку, дядя Гиляй и на нее посмотрел. Он сказал, что никакой зеленки не надо, мух сейчас нет, пусть так хромает, заживет быстрей, на воздухе-то. И вообще лучше больше ходить, для кровообращения. Тюлька тут же начал ходить, как робот, нога у него не сгибалась, все вместе – несгибающаяся нога, короткое пальто, грязная шея – все производило унылое впечатление. Нога скрипела. Громко скрипела, Аксён понимал, что скрипит совсем не нога, а половицы, но от впечатления отделаться не мог, и жить не хотелось. Туго было жить, через стену, прилагая усилия.
Потом Тюлька устроился на крыльце и разглядывал свою новую ногу с интересом. Аксён сидел рядом, молчал, смотрел в лес и совсем ни о чем не думал. Через полчаса появился Чугун, он притащил Тюльке игрушку. Непонятно откуда, вряд ли он успел бы в город смотаться, раздобыл где-то здесь. Китайские гонки. В смысле, сделанные в Китае. Автодром. Машинки маленькие, в четверть спичечного коробка, они с верещанием бегали по спирали, а внутри самого устройства шизоидно завывали китайские голоса. Тюлька включил свой адский агрегат, уставился на карусель и впал в транс. Аксён тоже впал, машинки бегали по кругу с тупым ослиным упрямством, – вверх медленно, вниз быстро, вверх медленно, вниз быстро.
Очнулся Аксён минут через пятнадцать, на крыльцо вышла мать и отключила аппарат. Тюлька поднялся и отправился к себе, лег. Аксён остался. Три дня. Возможно, четыре.
Чугун. Здоровехонек, отметил Аксён. Как новенький даже. Вчера я его неплохо разрисовал, а сегодня уже ничего – ни фонарей, ни ссадин. У Чугуна морда такая – крепкая, коричневая, шкура толстая, как у монгола, будто всю жизнь в седле провел. В Аксентьевых Чугун не пошел, смугленький. Бабушка его и сейчас Чугунком зовет. Только не Чугунок он уже.
Чугун сел рядом, закурил.
Кажется, у них еще был брат. Аксён точно не знал, с матерью бесполезно разговаривать, Чугун говорил, что брат был, но его забрали в космонавты. Бабушка как-то проговорилась, что тоже. Старший, старше, чем Чугун. Что-то с ним стало, точно неизвестно. Давно уже. Аксён иногда представлял его. Ну, самого старшего брата.
Как они бы с ним жили. Как он бы уходил с утра на работу и приходил бы вечером. Нет, даже не приходил, приезжал на мотоцикле. И они на рыбалку бы. И в Кострому. И еще куда.
Чугун закашлялся, но сигарету не бросил, затягивался в промежутках, плевался желтой слюной. Кончилось это тем, что сигарета сломалась, Чугун разочарованно вздохнул и сказал:
– Короче, Аксён, тут дело есть…
Глава 22
Мороз. Пар изо рта, в умывальнике вода покрылась льдом, Аксён разбил его тюбиком от пасты. Достал неровную пластинку, похрустел. Стал чистить зубы.
Чистил долго, с кровью, пока не стало больно, а на щеке с правой стороны вздулся пузырь.
Руки дрожали. Аксён с удивлением на них поглядел. Руки у него не дрожали уже давно. Он закрыл глаза и потрогал себя за нос. Получилось. И день дрожал. Не дом, не воздух, дрожал весь день. Аксён потянулся, хрустнул плечами.
Возник дядя Гиляй, втянул воздух. Звук получился как пылесосный – такой «псыыы», хищный и жадный.
– Тушенка, – сразу определил дядя Гиляй.
И, пропылесосив воздух еще, добавил:
– Говяжья. Высший сорт, его слышно… Много взяли?
– Не знаю… Я не ходил, Чугун сам. Варит…
– Отлично! – Дядя похлопал себя по брюшку. – Жрать хочу! У меня тоже – ночка была не из легких. Ты как, Иван? Перекусим?
– Не хочу…
С утра Чугун готовил. Сбегал к Крыловой, купил рожков. Много, килограммов пять. Развел во дворе костер, поставил эмалированное ведро, залил водой, вскипятил, засыпал макароны, тушенку и пачку какой-то перечной дряни. Макарон и тушенки в котелке было поровну, макарон даже меньше. Стоял, мешал палкой. Потом Чугун ел.
Так тупо ел, накладывал черпаком в миску, заливал кетчупом, майонезом и ел. Четыре миски, живот у него выпятился, пришлось распустить ремень, Чугун сделался добрым и медленным. Вечером он собирался продать пару ящиков Крыловой и теперь пребывал в хорошем настроении. Сидел в зале, слушал телик. Вскрытые банки стояли вокруг, из некоторых торчали вилки.
Пахло мясом.
– Нормально взяли, – сказал Чугун дяде. – Пять ящиков, да еще вдоль дороги валяется… Завтра пойдем собирать…
– Не боишься? – Дядя Гиляй обвел взглядом великолепие.
Чугун отмахнулся.
– А, – он плюнул в пустую банку, – дорога длинная, где разгрузили – и не найдешь… Тамга.
– Что? – не понял Гиляй.
– Пошлина, – пояснил Чугун. – Они по нашей земле ездят, вот мы и прикрепляемся… Плата, короче. Все должны платить…
– А если охрана?
– Да нет никакой охраны… Уже давно нет никакой… И вообще, расходы на разворовывание включены в стоимость продукта, это тебе каждый экспедитор скажет… Мы же по-человечески берем, не упыри…
Дядя Гиляй достал из коробки банку, с сомнением потряс, разрезал поверху ножичком, стал выковыривать желе.
– Хорошо здесь у вас жить, – дядя Гиляй щурился, – железная дорога рядом бежит, а ты только руки подставляй. Нет, раньше все не так было просто…
– Раньше всех в психушку сажали, а теперь наоборот, – заявил Чугун. – Теперь лучше, главное, с мозгами…
Он утвердительно постучал себя по голове.
– В марте Косой со своими уродцами тоже лазил, – сказал он. – Скинул восемнадцать ящиков. Притащили домой, а там ананасы рубленые.
Чугун рассмеялся.
– Ну, они сначала обрадовались, давай жрать. Целый день жрали, отравились на фиг: ананасы, оказывается, нутро разъедают, ну, если много съесть. Потом на самогон пришлось переделывать. Так что с умом надо. Я вот с умом, я по бульку могу различить, даже не по бульку…
Чугун рассказывал, как он умеет различить даже не по бульку, а по смещению внутри, что в банке – ставрида в масле, свинина тушеная, зеленый горошек или каша с говядиной. Но даже этот навык часто не требуется, Чугун может определить содержимое по первому прикосновению, по структуре жести, если, конечно, не фальшак…
Аксён поежился. В животе шевельнулся жгучий кулак. Давно его не было, и даже почти забылся, а сейчас вдруг опять…
Гадость.
– …Брателло накормит, – разглагольствовал Чугун, – брателло знает дело…
– Тюльке тушенка не помешает вообще-то, – заметил дядя Гиляй. – Ему сейчас питание усиленное нужно, кровь нужно восстановить…
Чугун согласно помотал головой и свистнул. Тюлька появился через минуту. Сначала в дверь просунулся облезлый костыль, затем перемотанная нога, затем Тюлька. Он тут же облизался и уставился на тушенку.
– Мой дорогой младший брат, – Чугун сделал приглашающий жест, – заходи, угощайся. Тебе ведь кровь нужно восстанавливать, кушай.
– Много ему не давайте, белковое отравление может случиться, – напомнил дядя Гиляй.
Тюлька быстро прихромал к столу, схватил банку, схватил вилку, принялся есть. Чугун наблюдал с ехидцей.
– Пора тебе, Тюлька, поменять родовое имя, – сказал он. – Что ты у нас все Тюлька да Тюлька, детский сад какой-то… Теперь ты у нас будешь Говядо… Говя…
– Чугун, – перебил Аксён, – хватит, пусть поест просто.
– Вот и я говорю, пусть поест… Ешь, Тюлька, ешь. Могу поспорить, больше пяти банок не съешь…
– Да я десять могу…
– Слабо тебе, хромыга…
В сердце опять погорячело. Аксён осторожно потрогал грудь ладонью, кожа была холодной. Душно, слишком много мяса вокруг.
