Новые чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев
Впрочем, этим вечером Пушку не спалось. Тайка уже надела любимую пижамку с единорогами и залезла под одеяло, когда коловерша приполз к ней под бочок и заныл:
— Тая, мне страшно.
— Чего ты боишься, глупенький?
— А вдруг эта косматая опять придёт? Я выяснил, кто она такая, — моровая ведьма. Самая страшная колдунья на свете!
Тайка приподнялась на локте. Хотела сострить, что сейчас сама превратится в страшную ведьму, если ей продолжат мешать спать, но язык не повернулся: Пушок смотрел на неё как на последнюю надежду.
— Тай, ты меня спасёшь?
— Ну конечно, — она почесала коловершу за ухом. — С чего ты взял, что это именно моровая ведьма? Звучит знакомо…
— В книжке вычитал, — Пушок указал взглядом на тумбочку, где лежал потрёпанный томик русских народных сказок. — По описанию всё сходится.
— Ой, мне её ба в детстве читала, — обрадовалась Тайка.
Воспоминание о бабушке отозвалось теплом в душе. Как же здорово было тогда залезать под одеяло и засыпать, слушая о чудесах.
— Во! Семёновна ерунду читать не станет! Там написано, что моровая ведьма приходит в дома, просовывает в окно руку с бутылочкой и кропит мёртвой водой всех, до кого дотянется. А люди наутро заболевают или вовсе того… не просыпаются, в общем.
— Пушок, моровой ведьмы не бывает, это сказка.
— Ага! Ещё скажи, что леший — это сказка. Или мавки с кикиморами. Забыла, в каком месте мы живём? В волшебном! Сколько раз уже было: ты думаешь, что-то не существует, а оно есть! И хочет тебя съесть, — Пушок с головой забрался под одеяло, поэтому его голос звучал приглушённо.
— Даже если и так, у нас обереги по всему дому развешаны. И окно закрыто.
— Это всё без толку, Тая. Чтобы спастись, сабля нужна. В той сказке был солдат, который караулил у окна, а когда ведьма руку просунула — хрясь!
— Успокойся. Я с кладенцом не расстаюсь, он лучше сабли. В случае чего, ещё и предупредит об опасности, — Тайка сжала в кулаке висящую на шее подвеску.
— А ты сможешь сделать хрясь? — из-под одеяла показались рыжие уши.
— Да запросто! Я и с упырями уже билась, и со злыднями, — Тайка была уверена, что ей не придётся сражаться. Кладенец в её кулаке оставался холодным и не думал превращаться из подвески в меч. Значит, им ничего не угрожало. По крайней мере, сейчас.
Но Пушок не зря слыл паникёром.
— Тая, а что, если твой кладенец сломался?
— С чего бы ему ломаться?
— Ну, холодильник же у нас на той неделе сдох?
— Пф! Ну ты даёшь! Сравнил кладенец с холодильником.
— Тая, тише! Под окном кто-то ходит. М-м-мамочки… — он снова юркнул под одеяло и захлюпал носом.
— Я ничего не слышу.
— Это потому, что у тебя слух человеческий. То есть несовершенный. Чхи! Не то что у нас, коловершей. — Теплый бок прижался к Тайкиному бедру. Пушок дрожал. От страха или от озноба — без градусника не поймёшь.
— Спи давай, — Тайка зевнула. — Можешь остаться со мной, если тебе так будет спокойнее.
Пушок только того и ждал. Свернулся калачиком и захрапел. А вот у Тайки весь сон как ветром сдуло. Коловершу успокоила, сама разволновалась. Вдруг он прав? Оберегов от моровой ведьмы у неё точно не водилось. Те, что от упырей или оборотней, вряд ли подойдут. Да кто такая эта моровая ведьма из сказки? По описанию на трясовицу похожа. Из тех, что на болотах живут и насылают на людей лихорадку. В бабушкиной тетрадке наверняка написано, как с ними справиться, но за тетрадкой надо было вставать. А темнота вдруг стала пугающей: даже нос из-под одеяла высунуть боязно. Может, позвать Никифора, как в детстве? Чтобы взял веник и разогнал ночные страхи.
Нет, она уже не маленькая. Сама справится. Надо вспомнить: что не любят трясовицы? Вроде бы петушиный крик, собачий лай и звон колокольчиков. В прикроватной тумбочке у Тайки лежала заколка с звенелками, за которую Никифор дразнил её «козочкой». Пожалуй, сойдёт.
Осторожно, чтобы не потревожить Пушка, она потянулась к ящику. Вдруг оконная рама скрипнула и медленно приоткрылась. Занавеска заколыхалась от свежего ночного ветерка, а сердце ухнуло в пятки. В спальне запахло влагой и болотом. Неужели правда трясовица?!
Тайка схватила мобильник и включила фонарик — нечисть же не любит яркий свет. Значит, можно выиграть немного времени. Если, конечно, это был не сквозняк, помноженный на игру воображения…
И — нет, не сквозняк. В свете фонарика Тайка разглядела ту самую девицу с бельмами, о которой говорил Пушок. Незваная гостья сидела на корточках прямо на подоконнике, сжимая в когтистой руке баночку. Сомнений не осталось: сейчас будет кропить.
Кладенец, словно очнувшись ото сна, шевельнулся на груди.
— Превращайся уже! — шепнула Тайка, но верный клинок не спешил слушаться. Ох уж эти разумные мечи! Всегда себе на уме.
Трясовица подняла руку, закрываясь от света. Тайке показалось, что та замахивается. Как же быть? У неё же ни колокольчиков, ни заговора, ни петуха свободного под рукой… И Тайка сделала первое, что пришло в голову: сама залаяла, как собака. Наверное, получилось похоже. Потому что в её бок вдруг вцепились острые когти, и Пушок прошипел:
— У-у-у, пёсье племя! — кажется, он ещё не проснулся.
Трясовица ахнула и выпала из окна спиной вперёд. Фуп — послышался глухой удар о землю. Сомлела, что ли?
Сжав зубы, чтобы не заорать, Тайка отцепила от себя Пушка. На всякий случай ещё пару раз гавкнула, и окно само захлопнулось. Кладенец на шее снова стал холодным. Значит, опасность миновала. Уф!
Кстати, вредный меч так и не принял истинное обличье. Тайка хотела пожурить ленивый клинок, но тут наконец проснулся Пушок и завопил:
— Спасите-помогите!
— Тише ты, — Тайка щёлкнула его по носу, чтобы привести в чувство.
— Где эта страшная собака? — Пушок взмыл под потолок, повис на люстре и шумно принюхался. — Хм… а пёсьим духом-то и не пахнет.
Тайка встала, включила свет, и коловерша ахнул.
— Божечки-кошечки, Тая, ты ранена! У тебя на пижаме пятно. Кто этот супостат? Ух я ему наваляю!
— Этот супостат — ты! Не коловерша, а коршун какой-то. Дождёшься, куплю когтерезку. Будем тебе маникюр делать.
— Ой. Я принесу йод, — смутился Пушок.
Пока он летал на кухню за аптечкой, Тайка осмотрела подоконник: обнаружила затхлую лужу и следы. Сомнений не осталось — их навестила трясовица. Не заболеть бы теперь. Хотя… она же кропилом своим не дотянулась. Значит, бояться нечего.
— Ты
