Ключ-город - Александр Израилевич Вересов
В какое-то время он мог испытать страх при поражении армии, гибели своего любимого детища — «большого огневого наряда», артиллерии. Но присутствия духа не потерял.
«Шведы бьют нас. Погодите, они выучат нас бить их», — сказал он сразу после «нарвского невзятия».
В походном «юрнале», который писался нередко под диктовку Петра, сказано о тех горестных днях:
«Полки в конфузии пошли в свои границы, велено их пересмотреть и исправить…»
Карл XII, который почти всегда делал противоположное тому, что от него ожидали, остался верен себе и на этот раз. Он оставил многотысячные войсковые заслоны против русских. Главные же силы направил против Польши, другого союзника России. Он был уверен, что там его ждет более ценная добыча.
Такого трудного года в жизни Петра давно не было. Он появлялся то в Москве, то снова в Новгороде, то в Архангельске.
Надо переучивать всю армию, от ратника до генерала. Надо отливать пушки; их должно быть вдвое больше, чем под Нарвой. Триста штук. Не меньше.
Именно тогда, наверное тогда, задумал он прорваться сквозь шведскую линию, замыкающую путь к морю, с другого ее края. И в мыслях Петра предстал маленький остров, который, по странному совпадению, был создан господом богом по всем правилам фортификационной науки, — древний Орешек, шведский Нотебург. Остров так стоит, что мимо него в Неву не то что корабль — малая ладья не проскользнет. У кого Орешек — у того Нева, путь к морю.
Правда, есть на реке, в низовье еще одна шведская крепость. Она не в пример слабее Нотебурга. Взяв одну крепость, легче будет управиться с другой.
Но за Нотебург шведы будут драться не менее упорно, чем за Нарву. Надо так все наладить, чтобы не случилось новой «конфузии».
Нужна медь для литейных дворов, которые дымят в Москве и в Новгороде. Нужен строевой и мачтовый лес для верфей. Нужны деньги, много денег, чтобы накормить и одеть армию.
Петр не щадит себя. Не щадит Россию. Он ходит в заштопанных чулках и сношенных ботинках. Иной раз, в поспешности, сам кладет на них заплаты. Забывает сменить пропотевшую рубаху. Он становится скупым и жестоким. Случается, лошадей загоняет до смерти. Денщики при нем не знали покоя ни днем, ни ночью.
Все, что надобно было для армии, для чаемой победы, он просил, требовал, выколачивал дубьем и кулаками.
Главнейшая же его забота — добыть новых солдат. Армия без хорошего солдата — ничто. Солдат — он и есть армия.
Самых верных людей Петр посылает во все края Руси верстать холопов и вольных в полки.
Среди этих людей — сержант Сергей Бухвостов.
Его послали в Вышний Волочек.
3. ОГЛОБЛИНО
В ночь на 1 января кончился год 7208, и вслед за ним, вопреки обычаю и счету, наступил год 1700.
По городам и селам разослан был царев указ отсчитывать лета не от «сотворения мира», и не с 1 сентября, как велось исстари, а от новой эры, от «рождества Христова», и с 1 января, как принято у многих народов.
«В знак же того доброго начинания и нового столетнего века» приказано в церквах служить молебны, а жителям друг друга поздравлять с Новым годом.
В Москве дымно и трескуче лопались огненные хвостатые шары. Полную неделю палили пушки. По всей России били в колокола. Люди с поклоном говорили веленое «новогодие». Но, отворотясь и приметя, что поблизости нет «ясных пуговиц», крестились, плевали через плечо.
Пошли по Руси тайные грамотки. Церковным письмом и слогом они поносили Петра. Слова казались раскаленными ненавистью. Это он, проклятый вероотступник, «собра весь свой поганый синклит в 1-й день генваря месяца и постави храм ветхоримскому Янусу… и все воскликнуша ему: виват, виват, новый год!»
Грамотки вопрошали со скорбью и гневом: «Оле, благоразумные чада, вонмите здесь, кому празднуете новый год? Все господние лета истреблены, а сатанинские извещены…»
Листки эти — как огонь, поднесенный к сухой стружке. Многие ненавидят Петра. Всю страну взнуздал железом. Никому нет покоя — ни знатным людям, ни холопам. У одних вытряхивает мошну, у других — душу из тощего тела. Затеял царь войну с сильными свеями. Подавай ему то хлеб, то подводы, то деготь, то пеньку. Поборы такие, что люди стоном стонут. Потаенно бурлит Россия.
В селе Оглоблино, близ Вышнего Волочка, вот уж год как получены те грамотки. Приехал и поселился в боярских хоромах безвестный инок, тихонький, в скуфейке; елейным голосом говорил страшное. Дескать, государь свою землю всю разорил и выпустошил. Да и не государь он вовсе. Когда Петр ездил в немецкую землю, подменили его там… Писано о нем в книге валаамских чудотворцев, что он головою запрометывает и ногою запинается, и что его нечистый дух ломает… И солдаты все басурманы, поста не имеют… Дьявол, и семя дьявольское…
В первый день, как Бухвостов приехал в Оглоблино, приглянулось ему село. Серые избы прячутся среди вязов. За овинами петляет речушка. Берега овражистые, теряются в густолесье.
Для жилья сержант выбрал дом, стоявший с краю села, на речном обрыве. Дом был старый, но крепкий, сложенный из позеленевших от времени бревен.
Видно, давно уже здесь никто не жил. На припечье стыла холодная зола. Из светца торчала обгорелая лучина. Черепки разбитой глиняной посуды хрустели под ногами. Сквозь рассохшееся, до половины затянутое бычьим пузырем окно летел ветер, шевелил лежалую солому в углу.
Солдатский обиход проще простого. Сергей Леонтьевич раздобыл ведерко, скатил пол водою. Вбил колышек в щелистую стену. Повесил на него походный мешок. На пол, поближе к печи, набросал упругие еловые ветки. Вот и готов приют.
К вечеру Бухвостов вышел из хаты, сел на поросшую травой завалинку. От оврага, от реки наплывал холодный туман. Перед сержантом заметалась чернорясая тень, затрясла седыми патлами, разлетавшимися из-под скуфейки.
— Ох, недоброе же место выбрал ты, — проверещала тоненько, с гнусавинкой, — тут нечистая сила ходит, на разные голоса стонет. Свят, свят, свят! — и тень попятилась от порога.
Шагнул вперед Сергей Леонтьевич. Разглядел слезливые, испуганно-умильные глаза.
— Не тревожься, отче. У меня от всякой нечисти зарок.
Наутро сержанта позвали на боярский двор. Владел селом окольничий Иван Меньшой Оглоблин. По всему видно было — хоромы богатейшие, и живет в них боярин — сам себе владыка. Бухвостова встретила челядь, приживалы, шуты, пронзительно верещавшие. Егери на длинных ременных поводках держали беснующихся псов.
На крыльцо, почесывая грудь, вышел в меховом халате нестарый мужчина, рыхлый, с висячими, наеденными щеками. Он
