Бардовские сказки - Рино Кроу
Еще один взмах руки, и снова незримые кони взмывают ввысь. Но теперь они летят почти над самой землей. А пригнувшиеся к развевающимся, пахнущим морозным ветром, конским гривам, всадники словно выискивают кого-то пронзительными взглядами своих темных и, одновременно, сияющих глаз. И никто и ничто не укрывается от этих проницательных взглядов.
Всадники пролетают над землей и проникают всюду. Мчатся они над ледяными полянами, над иссушенными пустынями, над огромными многомиллионными городами и крохотными — всего в несколько дворов — селами. Проникают они и в крохотные подвалы, где обитают те, кто не может найти другого укрытия в темноте; и в роскошные хорошо охраняемые апартаменты; и в, продуваемые холодными снежными ветрами, пещеры; и в, заносимые песчаными бурями, хижины. И везде, где бы они не увидали человека — будь то седой, беспокойно бормочущий старик или младенец, глубоко ушедший в свой младенческий сон; болезненная старуха или крепкая молодая женщин; и многие, многие тысячи иных людей — везде незримые всадники подлетают к спящим, раскрывают над ними свои плащи, с которых сыплется звездная пыль. На каких-то людей сыплется сине-серебристая или сине-золотистая пыль. Это — хорошие, добрые сны, которые дарят радость, спокойствие, и даже порой исцеляют. На других же — пыль серо-желтая или бурая с темно-красными вкраплениями. Такие сны — пугающие, дурные, беспокойные. После таких снов люди иногда задумываются о том — почему снится такое? А если понимают, то, бывает, что-нибудь меняют в жизни.
Лишь когда высокий купол небес окрашивается золотисто-розовым — сначала алеющим, а затем вновь светлеющим лучом солнца, и очередной взмах Господина Ночи дает сигнал, ощущаемый лишь всадниками — невесомые кони взлетают в светлеющий небосвод. Но все же — не все. Ведь некоторые люди всю ночь мучаются бессонницей и засыпают только под утро, или просто любят поспать подольше. И только лишь когда дневное светило взбирается в самую высокую точку зенита, исчезают и прочие.
И только некоторые из них возвращаются в самый разгар дня; те, кто прилетают к заболевшим людям и маленьким детям, которым надо спать и днем.
Конец
Лови искру мечты
Комната была полутёмной из-за подкрадывающихся сумерек, без включённого электрического света, оклеенной серо-голубыми обоями, и казалась сейчас очень тихой и скучной. Мальчик сидел на подоконнике, и смотрел в звёздное небо. Он не любовался проплывавшими в небе облаками, открывающимся из окна видом, не был заворожён поблёскивающими в вышине огоньками звёзд, не слушал тихий шелест листьев и вечернее попискивание птиц в кустарнике неподалёку от окна; даже доносящиеся со двора крики ребят и звонкий собачий лай не вызывали в мальчишке интереса. Он прислушивался к себе, к своей душе, и пытался понять — что же с ним происходит? Прежде мальчик очень любил сочинять сказки и рассказывать их другим ребятам, а, порою, и взрослым, любил рисовать картинки к своим сказкам. Но вот совсем недавно он перестал сочинять. Перестал фантазировать. Ему было грустно, а отчего — он и сам не понимал. И сейчас сидел и думал — что же с ним случилось?
От размышлений мальчика отвлёк тихий и мягкий стук в оконное стекло. Мальчик перевёл взгляд в ту сторону, откуда слышался звук, и увидел большую… нет, огромную темно-синюю с золотисто-зелёными краями крыльев, от которых будто отлетали огненные искры, бабочку. Пожалуй, впервые за несколько последних дней мальчик удивился. Он встал обеими ногами на подоконник и, дотянувшись до ручки, открыл форточку. Бабочка влетела в комнату, осыпая подоконник и пол искрами. Одна из искр попала на руку мальчика.
— Ой! — вскрикнул он, невольно отдёргивая руку. И тут же понял, что сделал это напрасно: искра вовсе не была горячей и не жглась; хотя мальчик и ощутил, как по его коже бегут покалывающие и щекочущие мурашки. Мальчик поёжился и засмеялся: — Что ты за чудо такое? — Спросил он бабочку, не надеясь, впрочем, на ответ. Ведь животные разговаривают только в сказках. И это очень… Нет — очень-очень-очень жаль. Вот если бы звери и птицы говорили бы по-настоящему — он узнал бы — ругаются ли белоснежный с черными пятнами соседский далматинец с невзрачной бродяжкой-дворняжкой, или обсуждают новости своего собачьего мира — собаку, лишь на днях въехавшую в дом; о чем чирикают воробьи на соседнем с домом кусте; что говорит голубь, ухаживая за подругой; и на что жалуется или чего просит бабушкин кот?
— Ты прав, я — чудо. — Неожиданно ответила бабочка звонким и мелодичным голосом. — То чудо, в которое ты захотел поверить и поверил.
— Я? Захотел? — В голосе мальчика послышались недоверие и сомнение. — Я уже давно ничего не хочу. — Он грустно вздохнул. — И у меня ничего не получается. Прежде я рассказывал ребятам сказки и рисовал; а сейчас — и слова не складываются, и образов нет. — Он снова сел на подоконник, а затем и вовсе спрыгнул на пол. Оглянулся по сторонам.
— Но ведь ты сейчас захотел, верно? — Уточнила бабочка. — Вот и получилось.
— Но ведь я и прежде хотел. — Возразил мальчик. Теперь он отчего-то вовсе не удивлялся не только размерам бабочки, но и то, что она говорила. Это показалось ему… совершенно естественным. Так, как будто он разговаривал с бабочками по пять раз на дню.
— Очень хотел? — Полюбопытствовала необычная гостья.
Мальчик помолчал, как следует подумав, а затем помотал головой: — Нет, не очень. — Вынужден был признать он. Огорчённо вздохнул. Ему, и правда, нравилось рассказывать сказки, но вот так, чтобы ОЧЕНЬ — нет. Или да, но он просто не замечал, не понимал этого?
— А чего ты очень хочешь сейчас? — Крылья бабочки теперь переливались всеми цветами радуги, и казалось, что в комнате — прежде унылой и серо-скучной — кто-то включил цветомузыку.
— Я… Я хочу… — Мальчик снова задумался. Было довольно необычно — мысленно перебирать свои возможные желания и невозможные мечты — будто стеклянные цветные шарики и яркие камушки в коробке. И отчего-то знал, был уверен, что если сейчас чего-нибудь пожелает, то исполнится самая безумная, самая отчаянная и заветная мечта его сердца; вспыхнет искрой, загорится маленьким, но ярким согревающим пламенем — как свеча, и — исполнится! Вот только… Сейчас все «шарики» и «камушки» потускнели, утратили яркость. И, значит, их надо как-то зажечь.
— Я хочу… — Мальчик замолчал, будто испугавшись своих мыслей, а потом сказал быстро, словно боясь не успеть,
