Александр Власов - О вас, ребята
— Мало прыгал, — сказал Шурка.
Климка подумал, что дружок смеется над ним, но ответить не успел. Заскрипел снег на крыльце, хлопнула дверь.
— Отец? — спросил Шурка.
Климка отрицательно замотал головой: отец никогда так не хлопал. Шурка дернул за нитку — хотел выпустить воздух из шара, но нитка затянулась в узелок. Мальчишки растерялись. Климка с перепуга попытался засунуть надутый шар за рубашку.
— За елку! За елку его! — подсказал Шурка.
Шар запихнули в угол, за елку, прикрыли ветками и плюхнулись на пол. Климка схватил кузнецов и заставил их бить по наковальне.
Вместе с матерью в комнату вошел городовой — не из тех, что приехали по приказу полицмейстера, а свой, местный.
— Сама беспокоюсь! — говорила мать взволнованно. — Нет и нет его! И куда запропастился?.. Да вы присаживайтесь, Николай Кузьмич!
Городовой сел, положил фуражку на соседний стул.
— Может, чайку или… покрепче чего? — предложила мать.
— Спасибо, Варвара. Не до чаю! Генерал гневается!.. Это ж надо — весь праздник к чертям!.. Твой-то с утра ушел?
— Не то чтоб с утра, а рано — часиков в двенадцать…
В комнате наступила неловкая тишина. Городовой посмотрел на мальчишек, увидел игрушку.
— Покажи-ка!
Климка молча подал ему кузнецов.
— Отец сегодня подарил, — пояснила мать.
Городовой несколько раз нажимал на пружинки, усмехался, когда молоточки били по наковальне, и вдруг насупился. Его поразило сходство кузнецов с тем рабочим, которого он видел на шаре Деда Мороза.
— На ярмарке был? — спросил он у Климки.
— Бы… был! — заикаясь, произнес мальчишка и зачем-то оглянулся на дружка.
Шурка сидел под елкой и боялся пошевелиться. Какая-то сила так и хотела повернуть его голову в ту сторону, где за густыми еловыми ветками матово поблескивал шар с рабочим.
— Был, значит? — переспросил городовой. — И что же ты видел?
Климка подвинулся к матери.
— Н-н-ничего!
Мать положила руки на его плечи, прижала к себе.
— Что он мог там видеть, Николай Кузьмич!..
— Погоди, Варвара! — остановил ее городовой. — Ты лучше выйди, а мы тут разберемся.
Он подмигнул матери: мол, не бойся, не съем твоего сына, иди спокойно. И она, доверившись ему, пошла к двери. Только в ее глазах, как смутное предчувствие несчастья, опять появилось грустное выражение.
Городовой за руку подтянул Климку к себе.
— Деда Мороза видел?
— Не видел! — ответил мальчишка, чувствуя, что вместо страха и растерянности в нем пробуждается упрямая злость.
Городовой подтащил его еще ближе, сжал коленями и поверх головы Климки посмотрел на Шурку и поманил его пальцем. Когда тот подошел, городовой поставил и его между своих угловатых коленей.
— А ты видел?
— Конфеты видел… Большущие! — срывающимся голосом ответил Шурка.
Глаза у городового были бледно-голубые и какие-то липкие. Он по очереди смотрел на мальчишек и молчал. Может быть, на этом все бы и закончилось, но Климка допустил ошибку. Мальчишки стояли бок о бок, плотно прижатые друг к другу коленями городового. Климка чувствовал, как дрожит рука Шурки, и, чтобы подбодрить дружка, быстро пожал ему пальцы.
Городовой заметил это движение. Его правая рука потянулась к лакированному ремешку, поблескивавшему на Климке. Городовой расстегнул его и сложил вдвое. Левой рукой он пригнул головы мальчишек к своему животу.
— Начнем с богом! — услышал Климка и по движению руки городового догадался, что тот крестится.
Шурка захныкал тихонько и жалобно. Климка сердито боднул его головой.
— Скажете, когда хватит, — предупредил городовой и хлестнул ремнем по спинам мальчишек.
Климка рванулся, но рука городового, как прессом, давила его сверху. Тогда Климка размахнулся ногой и стукнул валенком по сапогу городового.
— Ах ты, звереныш!
Ремень со свистом опустился на мальчишек — раз, еще раз… И вдруг рука с ремнем остановилась. Климка не услышал, а скорей догадался, что кто-то вошел в комнату. Мальчишка выпрямился и оглянулся. В дверях стоял отец. Он был страшен: лицо перекошено злобой, без шапки, волосы припорошены снегом, на полушубке — кровавое пятно. Пальцы все еще сжимали обрывок веревки. Сзади стояла мать, боязливо трогала его за плечо и повторяла со слезами:
— Петруша! Уймись!.. Петруша! Родной!..
Все, что было потом, Климка помнил плохо. Звенели игрушки на елке, когда отец выбрасывал городового из комнаты. Плакала мать, прислонившись к стене. Захлебываясь, надрывались на улице полицейские свистки. Климка каким-то образом очутился на крыльце. Рядом под окнами отец дрался уже с двумя городовыми. Потом их стало больше. Отца скрутили и поволокли со двора на улицу. А Климка вбежал в дом, вытащил из-за елки шар и опять выскочил во двор. Ему казалось, что все еще можно уладить. Стоит только отдать шар — и отца отпустят, и все будет как прежде: мирно, спокойно и празднично. Он выбежал с шаром за калитку на темную улицу и крикнул:
— Возьмите!
На него никто не обратил внимания.
Окруженный городовыми, отец стоял около саней. В них Климка увидел генерала. А вокруг в быстро наступавших сумерках густела толпа. На крыльце кабака Климка заметил Шурку, его отца и еще несколько подвыпивших рабочих.
Один из городовых докладывал что-то генералу. Климка слов не слышал, но видел, как генерал взял у кучера кнут и хлестнул отца по лицу.
— Возьмите! — снова закричал Климка и высоко поднял руку с шаром. — Возьмите! Вот он!
На этот раз его услышали. И городовые, и толпа вокруг — все посмотрели на шар, на рабочего, замахнувшегося тяжелым молотом.
Шуркин отец, пошатываясь, сбежал с крыльца.
— Ты что ж это? — Он укоризненно помотал головой. — Это не игрушка! Это вроде флага получается! А ты его — врагам! Не положено!
Он взял шар.
Генерал прокричал что-то. Городовые, оставив Климкиного отца у саней, ринулись к шару. Но и толпа пришла в движение. Шуркин отец и Климка оказались в гуще людей. Какой-то мужчина басовито сказал:
— Пьяным флаг тоже несподручно! Дай сюда!
Климке показалось, что этот голос ему знаком. Он даже подумал, не Дед ли это Мороз? Мужчина поднял шар над головой и крикнул:
— Гони фараонов!
Подталкивая друг друга, тесня городовых, люди пошли вперед. Умчались сани с генералом. Полицейские разбежались.
— Расходись! — прокричал знакомый бас.
Становилось темней с каждой минутой. На тракте замелькали силуэты рабочих, торопливо расходившихся по домам. Подошла Шуркина мать, молча увела мужа и сына. Климка со своей матерью остались у калитки вдвоем. Она уже не плакала, сцепив в отчаянье пальцы, тоскливо смотрела в темноту. Увидев двух мужчин, приближавшихся к калитке, она вздрогнула и подалась вперед. Климка тоже узнал отца и того, чей голос был похож на голос Деда Мороза.
Они остановились рядом с калиткой.
— Мой тебе совет, — сказал мужчина, — когда придут за тобой — не рыпайся, иди. За драку штрафом отделаешься, а больше грехов за тобой не числится. Подержат и отпустят.
— А корова? — спросил отец и потрогал рубец на щеке — след генеральского кнута.
— Корова не по моей линии! — усмехнулся мужчина. — Придумаешь что-нибудь поумнее — приходи, потолкуем.
И он ушел.
Зазвонили в колокола. Церковь созывала людей на вечернюю службу. Кончался первый день Нового года и нового века.
Пятая операция
В Питере за Невской заставой про Пецу слышали все подростки. Не было мальчишки, который бы не завидовал его громкой славе. Взрослые называли Пецу и его дружков шпаной. Когда нужно было сказать точнее, говорили «кнутиковская шпана», потому что Пеца и его приятели жили на берегу Невы в большом пятиэтажном корпусе, который принадлежал домовладельцу Кнутикову. Этих ребят побаивались, хотя старшему из мальчишек — атаману Пеце — было всего тринадцать лет.
Однажды к кнутиковскому дому подъехала подвода с тяжелыми мешками. Пеца в это время мастерил в сарае дальнобойную рогатку. Большой иглой он пришивал к резиновой полоске кожаный язычок — «пуледержатель». Сами «пули» уже лежали в кармане. Это были квадратные кусочки чугуна от настоящей гранаты-«лимонки», найденной на заводской свалке. Семянниковский завод в то время снабжал русскую армию оружием, и на свалке валялись бракованные корпуса гранат, головки снарядов.
Пеца с любопытством посмотрел на подводу. Она стояла поперек узкой набережной, рядом с крутым спуском к Неве.
Возчик подложил камни под колеса телеги и ушел во двор.
В сарай к Пеце прибежал Венька Шустиков. Он был растрепан. Одно ухо у него подозрительно краснело. Пеца окинул дружка понимающим взглядом и спросил:
