Сергей Баруздин - Первое апреля — один день весны
Красиво стоит Голубинка, на высоком косогоре. Слева лес, видно, большой — края его не достанешь глазами. Справа — сосны и елки малой рощицей. Деревня вынесла свои дома между лесом и рощицей как бы специально, напоказ: мол, глядите, люди приезжие и по дороге проезжие, на нас, голубинских. Вот как мы на земле стоим — красиво и прочно!
Дома многие в Голубинке и впрямь голубые. То ли синькой выкрашены, то ли еще какой небесной краской, но со стороны глаз радуют.
— Это здесь давно так повелось, — объяснил отец. — Бабка твоя рассказывала, что и в молодость ее в Голубинке дома в синий цвет красили.
Бабку свою Гошка знал по единственной фотографии в альбоме. Да еще по разговорам о том, что вскоре после смерти избу ее спалило грозой.
Представить бабушку молодой Гошке было трудно. Наверно, это было очень-очень давно.
— А ты здесь жил? — спросил Гошка.
— Немного, года два, говорят, как родился. Мы в городе жили с отцом нашим, значит, с дедом твоим…
Они подъехали к большому мосту.
— «Река Глубокая», — вслух прочел Гошка. — Вот покупаемся!
— Купаться здесь летом хорошо, — сказал отец. — Не утонешь! По пуп всю речку перейти можно. Одно название «Глубокая»!
Сейчас река казалась широкой, внушительной. Лед еще не сошел, но по краям река разлилась талыми водами, вплотную подходившими к косогору, на котором стояла деревня, и к лесу с противоположного берега. В середине реки на льду еще виднелись лыжни и лунки.
Около одной из лунок сидел неизвестно как попавший сюда через водные преграды рыбак с удочкой и книжкой. Может, он так и сидит здесь с зимних времен и не видит, что весна настала и вот-вот реку вскроет?
Миновав мост, отец вышел из машины и стал прикидывать, как лучше подъехать к деревне:
— Зимой все не так было. А сейчас по этой грязи, пожалуй, и не проберешься.
Пришлось справиться у прохожих. Лишь третий наконец объяснил:
— А вы вперед проезжайте. Метров триста. Там дорога в Голубинку как раз через лес. Отменная дорога. Проедете!
«Отменная дорога» оказалась не совсем отменной. Распутица и грузовики сделали свое дело: разбили дорогу как могли. Отцу пришлось порядком покрутить баранку, чтобы не засесть.
В лесу стояла сырая, промозглая прохлада. Пахло прелой листвой, мхом, хвоей. Птиц в лесу пока не слышно, а может, они просто остерегаются дороги! Только тяжело прошумел крыльями взлетевший с ближней ели ворон да где-то вдали раздалась барабанная дробь дятла.
Дорога стала светлеть — впереди появилось солнце. Лужи блеснули в его лучах. Молодая сорока испуганно взлетела с дороги, спугнув стайку воробьев. Воробьи тут же возвратились, но услышали шум машины и опять подались в сторону, чтобы переждать. Хоть и не ахти какая штука идет, а все же машина. Лучше не рисковать!
— Кажется, выкрутились! — сказал облегченно отец, когда они выбрались из леса на относительно сухую часть дороги.
Теперь слева лежали бесконечные поля, покрытые довольно заметной зеленью озимых. В двух-трех местах женщины разбрасывали лопатами остатки снега, притаившегося возле кустарника и в канавах.
Трактор тащил по полю прицеп, груженный сероватым песком. На песке сидели девушки и, задрав головы, смотрели в небо. Прямо над ними тянулся облачной струйкой след самолета. Девушки следили за невидимым самолетом и вовсе не замечали, как кувыркаются в воздухе жаворонки. Трактор тяжело кряхтел, пробираясь с прицепом по неровной мокрой земле, и песен жаворонков Гошка не услышал. И все же, видно, они пели. Уж очень здорово кувыркались жаворонки! Кувыркались, взлетали вверх, падали вниз, делали круги! Как тут без песен!
Дорога свернула вправо, и машина легко покатила к деревне.
— Ну, вот мы и у цели! — весело сказал отец.
Деревенская улица встретила их непривычной тишиной.
Гошка заметил, что теперь, вблизи, дома в деревне уже не выглядели так красиво, как издали, с дороги. Дома были всякие: и новые, и старые, и совсем покосившиеся под соломенными крышами. И голубой краской не все покрашены. Но были и голубые, и новые, и по-настоящему красивые.
Воскресный день в городе — это толпы людей, шум, гам, а тут на улице пусто, дома будто замерли. Только птицы щебечут да малые ребята, даже для Гошки совсем малые, возятся возле домов.
Отец подогнал машину к одному из палисадников и заглушил мотор. Прямо перед домом на улице стоял новый сруб — обычная коробка из свежеотесанных бревен с пробитыми в стенах окнами и дверью.
— Вот она, будущая хата наша! — сказал отец и добавил: — Если договоримся, конечно. Нравится?
Гошка довольно безразлично посмотрел на сруб («Что тут такого: коробка недостроенная — и все!»), почесал нос и, чтобы не огорчать отца, сказал:
— Ничего!
— А теперь пойдем, — поторопил отец.
Они вошли в калитку, поднялись на крыльцо и открыли дверь. За полутемными сенями была еще одна, обитая войлоком, и отец потянул ее на себя:
— Можно? Есть кто?
В избе за столом сидела старушка. Толстая, с редкими седыми волосами, розовая на лицо. Она читала журнал «Пионер». Увидев отца, старушка сбросила с носа очки и суетливо захлопатала:
— Никак, Барсуков Васятка! Заходи, заходи!
Гошке было чудно, что его отца, такого взрослого человека, старушка называет по-мальчишески Васяткой и что сама она читает журнал «Пионер».
Тут Гошка заметил на шее у старушки цепочку от креста, а на пиджаке, который был наброшен на плечи, значок с портретом Гагарина, и ему стало совсем весело.
— Здравствуйте, Анастасия Семенна! — прокричал отец довольно громко. Видно, старушка плохо слышала. — Вот приехали, как зимой обещали. А Николая Петровича нет?
— Да нет, нет! Где ж ему сейчас дома сидеть! — сказала Анастасия Семеновна. — И Надя его в поле, и ребятишки куда-то с утра сорвались. На подкормку, что ль, или еще куда, не ведаю. Время такое — весна! Весной без дела не сиди! Сам побегаешь, тогда и она тебя накормит! А это небось внучок? Какой ладненький! Как звать-то тебя? — спросила она у Гошки.
— Гоша, — смущаясь, сказал Гошка.
— Это сын мой, Анастасия Семенна, а не внучок, — пояснил отец.
— Знаю, знаю, что тебе он сын, а матери-то твоей, Вере Прохоровне, — внучок. И похож он на нее. А ты ведь, Васятка, так и не сходил тогда на могилку-то к матери. Хоть теперь сходи! И так уж не частый гость был, а она-то, бедная, все тебя поминала, все поминала. Про отца-то твоего и слышать не хотела, а о тебе маялась, всей душой маялась.
Анастасия Семеновна говорила с явным укором.
— Сегодня схожу, — пообещал отец. — А ведь мы, Анастасия Семенна, по делу приехали. Насчет сруба…
Гошке показалось, что, услышав про сруб, старушка сразу изменилась в лице и даже всхлипнула. И верно, она достала платок и поднесла к глазам:
— Уж брал бы ты его скорее, а то и смотреть на него тошно. Как взгляну, так сердце за Ванюшку нашего обливается! Никак свыкнуться не могу! Ведь сынок, хоть и взрослый был. Знали ли, ведали, ему дом готовя, что не вернется.
Тут Гошка вспомнил: как раз об этом рассказывал отец, когда зимой из деревни приехал. Сруб этот готовили для старшего сына, летчика, который вот-вот должен был вернуться домой. Но сын не вернулся, погиб. Самолет, что ли, его разбился или еще что — Гошка не понял.
— И впрямь, видно, не к добру дом затеяли Ванюшке строить! — продолжала старушка. — Глядишь, не строили бы — возвратился невредимый…
Анастасия Семеновна опять всхлипнула, вытерла платком лицо и как-то виновато посмотрела на отца:
— Бери его, голубчик, скорее! Бери!
Отец помялся минуту и опять спросил:
— Где же нам Николая Петровича твоего найти?
— А кто ж его знает, где его теперича носит! Делов-то по всему колхозу, а он вон ведь какой стал, колхоз, — пять деревень, — сказала Анастасия Семеновна, уже явно успокоившись. — Я вот вам сейчас горячего чайку с дороги налью. Молочка бы предложила, да нету в доме. Не брали уж неделю. Все дела.
— Чаю не надо, не хлопочите! Лучше потом! — сказал отец. — А не знаете, где председателя нам найти, чтоб о земле с ним договориться? Не говорил с ним Николай Петрович, не слышали?
— Насчет разговору не слыхала. Может, и был разговор, раз Николай обещал, — ответила Анастасия Семеновна, опускаясь опять на лавку. — Да вы садитесь, садитесь! Чего в дверях-то стоять! А председатель? — Она задумалась. — Правление-то у нас в Сергиевке. Это соседняя деревня. Пять верст отсюдова. Может, там он или еще где? Время уж больно горячее. Только таким, как мы, старым, сидеть…
Речь Анастасии Семеновны звучала для Гошки как-то совсем необычно. Старушка словно не говорила, а пела и многие слова произносила по-своему, не так, как их говорят в городе.
Отец спросил еще про комнаты. У кого бы лучше снять? Да поближе чтоб?
— Так это у всех тут можно, — сказала Анастасия Семеновна. — Хоть к Солянкиным зайди, тут рядом, хоть у магазина — Окуневы, у Стражновых тоже… У кого ребятни поменьше, у всех можно. Дачников-то к нам немного набегает. Далеко…
