Нина Артюхова - Светлана (журнальный вариант)
— Наталья Николаевна, вас какой-то военный спрашивает… молоденький совсем… с девочкой.
Наталья Николаевна вышла в переднюю и увидела лейтенанта с подвязанной рукой и черноглазую девочку в ватнике. Костя, козырнув, почтительно сказал:
— Разрешите обратиться, товарищ директор!
— Пожалуйста.
К ней совсем не подходило официальное слово «директор». Серебряные волосы, белый пушистый платок, накинутый на плечи. Спокойное, внимательное лицо. Она казалась бабушкой в большом и тихом доме, странно тихом, потому что ведь это был детский дом. Но дети набегались днём и теперь спят, а бабушка охраняет их сон.
— Зайдите сюда, — движением руки она приглашала Костю зайти в кабинет. — А вы, Тоня…
В передней было несколько стульев. Няня ласково наклонилась к Светлане:
— Садись, милок. Тебя как зовут?
Войдя в кабинет, Костя хотел прикрыть за собой дверь, но вдруг почувствовал, что дверь сопротивляется и не даёт себя закрыть.
Светлана стояла у него за спиной и даже за косяк ухватилась, всем своим видом показывая: «Вы не будете говорить обо мне без меня!».
Костя был обескуражен таким явным неповиновением. Но не только резкие, а даже обыкновенные строгие слова сейчас, при расставании, были невозможны.
Наталья Николаевна сказала: «Я вас слушаю», — с таким спокойствием, как будто не было вовсе упрямой девчонки около двери.
После первых же коротких фраз Костя почувствовал, что Наталья Николаевна знает уже о Светлане, а может быть, и о нём самом гораздо больше, чем он мог бы ей рассказать. В её глазах мелькнуло сожаление.
— Вы прямо с вокзала?
— Нет, я заходил ещё в наркомат, потом мы искали долго…
— Видите ли, товарищ лейтенант, жалко, что вы не оставили девочку на вокзале, в детской комнате. Её бы направили в приёмник, а оттуда ей дали бы путёвку… Дело в том, что мы не имеем права сами, помимо гороно, принимать ребят. В приёмнике они проходят врачебный осмотр, оттуда их посылают в детские дома, в зависимости от возраста, состояния здоровья…
Костя и сам понимал, каким ребячеством было с его стороны понадеяться на случайный адрес, данный случайным дорожным спутником.
Он нерешительно посмотрел на директора.
— Как же теперь быть?
Наталья Николаевна спросила:
— Вы говорите, ваша семья за городом живёт? Так что вам сейчас на вокзал нужно?
— Да, на вокзал.
Костя подумал, что ведь на каждом вокзале есть детская комната… И вдруг ему вспомнились слова капитана:
«Костя, будь другом, устрой её в детский дом!»
— Нет! — сказал он, как бы возражая самому себе. — Я хочу знать, куда она попадёт. Где этот… как его, приёмник?
— Довольно далеко, на двух трамваях ехать… боюсь, вы застрянете, не поспеете на поезд.
— Что ж делать, переночую в Москве. Пойдём, Светлана.
Наталья Николаевна посмотрела на костину забинтованную руку, потом встретилась глазами с девочкой.
— Светлана, сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Тринадцать? — удивлённо переспросила Наталья Николаевна. — Я думала гораздо меньше… Тебе хочется у нас остаться, да?
Светлана ничего не ответила.
— Поезжайте, товарищ лейтенант. Девочка останется здесь.
— Но вы же говорили…
— Ничего. Сегодня переночует у меня в кабинете. Тоня, — она повернулась к девушке, открывшей им дверь, — будьте добры, затопите ванную.
— Спасибо вам! — горячо сказал Костя.
Он дал ей свой адрес — домашний и номер полевой почты.
— Ну, Светлана…
И тут случилось неожиданное. Когда Костя, радуясь, что всё наконец так хорошо уладилось, подошёл к девочке попрощаться, Светлана метнулась к нему, прижалась лицом к его шинели и зарыдала отчаянно, в голос. Невозможно было разжать цепкое кольцо маленьких рук. Костя повернулся к Наталье Николаевне, молчаливо взывая о помощи.
Наталья Николаевна сказала серьёзно, как взрослой:
— Голубчик, ведь ты же не хочешь, чтобы лейтенант опоздал на поезд? Вы зайдёте ещё к нам, товарищ лейтенант, правда? И писать нам будете?
Слёзы прекратились так же внезапно, как и начались.
Светлана крикнула:
— Поезжайте скорее, Костя! Передайте от меня привет вашей маме!
* * *Через полчаса, одетая в пушистый байковый халат, Светлана вышла из ванной. В передней было темно, а дверь в зал приоткрыта. Там горел свет. Светлана заглянула туда. Комната показалась ей огромной. Здесь было холодновато. Холодным блеском сиял гладкий паркетный пол. Гладкие стены холодновато-голубого оттенка. Гладкие холодные листья фикусов.
Тёплая рука взяла Светланину руку. Ласковый голос сказал:
— Пойдём, тебе уже всё приготовили. Сегодня ляжешь у меня на диване…
VI
…Иван Иванович всегда входил в класс со звонком. Ни на полминуты раньше, ни на полминуты позднее.
А в конце урока последняя фраза объяснения, короткая пауза, и вместо точки звонок, возвещающий перемену. Каким образом, ни разу не взглянув на часы, Иван Иванович умел так точно рассчитывать своё время, было загадкой для всей школы.
Девочки из старших классов спорили, даже пари держали: может ли Иван Иванович опоздать или пропустить урок?
Утверждали, что может, только новички. Все хоть немного знавшие Ивана Ивановича понимали, что это случай невероятный.
Светлане казалось, что Иван Иванович иногда даже немного кокетничает своей аккуратностью.
Вот и сегодня: оборвался на высокой ноте звон, производимый в раздевалке старательной и старенькой тётей Маришей, а Иван Иванович уже в дверях.
Девочки как-то особенно дружно и чётко встают, садятся…
Вот уже неделю Светлана встаёт и садится вместе с почти ещё незнакомыми девочками, и каждый раз это доставляет ей острую радость.
Сначала было трудно привыкнуть к строгому распорядку дня и к тому, что она почти всё время на людях. Слишком долго Светлана была предоставлена самой себе, слишком большой перерыв был в ученье.
Поражала, трогала, а порой и утомляла забота о ней. О Светлане заботились не просто из жалости или по доброте, как было в эти страшные годы.
Воспитательницы и няни в детском доме, учителя в школе жили заботами о детях, — это было их любимое дело.
Ребята выходили каждое утро стайкой из детского дома — все, кто учился в первую смену. Уже в переулке мальчики сворачивали направо, а девочки налево — в свою школу. В широких, светлых коридорах, в просторных, светлых классах девочек из детского дома уже невозможно было отличить от других школьниц: они становились школьницами, как все. Почти все эти девочки уже давно жили в детском доме, у них не было такого большого пропуска в ученье, как у Светланы. Её сверстницы учились в шестом или седьмом классе. В четвёртый «А» вместе со Светланой входили только Аня и Валя Ивановы, неразлучные близнецы, тихие, скромные, похожие друг на друга.
Светлану очень угнетало, что почти все девочки в классе были на два, а то и на три года моложе её. Хорошо ещё, что ростом невелика, но она чувствовала себя настолько взрослее их! Ей сразу понравилась её соседка по парте — Галя Солнцева, с нежным профилем, ясными голубыми глазами и толстенькой короткой косой с золотистым завитком на конце.
Понравились Лена Мухина и Маруся Пчёлкина, объединённо называемые «Мухи», — ещё одна неразлучная пара.
Галя Солнцева тоже очень дружила с ними. В классе Галю любили, её называли Галочкой, Солнышком, иногда «Мухой третьей».
На перемене Галя рассказывала Светлане о том, какие замечательные отличницы обе «Мухи». Туся Цветаева стояла в дверях, заглядывая в коридор, чтобы во-время крикнуть: «Иван Иваныч идёт!»
Эта румяная живая девочка тоже казалась Светлане очень привлекательной.
— Тебе нравится Туся? — спросила она.
Галя деликатно ответила:
— Не очень…
Если Галя говорит «не очень нравится», значит, «очень не нравится». Почему бы это? А тут как раз зазвенел звонок, вошёл Иван Иванович. Пришлось поскорее выбрасывать из головы всё, кроме арифметики. На уроке Ивана Ивановича не может быть никаких посторонних мыслей.
Даже на стул не присел, раскрыл записную книжку и прямо с места в карьер:
— Мухина.
Лена Мухина — «Муха чёрная», — невысокая девочка с умным и энергичным лицом, — отвечает на вопрос, как всегда, толково и точно.
— Цветаева!
Туся подскакивает и говорит, глотая слова: ей хочется рассказать как можно больше, даже то, о чём её не спрашивают.
Иван Иванович останавливает её движением руки.
— Пчёлкина!
Маруся Пчёлкина — «Белая муха» — всегда так страшно стесняется, отвечая урок… И до того она светленькая, голубоглазенькая и кроткая…
К доске Иван Иванович не вызывает. В начале урока ему отвечают с места, по вопросам, в разбивку. Весь класс в напряжении. Ивана Ивановича боятся, но любят.
