Лидия Чарская - Большая душа
Лиза рассказывала с таким горячим воодушевлением, что Досе и Вене Лизина деревня и впрямь казалась какой-то обетованной землей.
Однажды Дося попросила ее:
— Слушай, Лиза, пусти меня как-нибудь к себе, ради Бога, когда утром не будет дома твоей старухи. Я тебе помогу окна мыть; вместе и песни петь будем, тебе же веселее станет. Ладно? Пустишь, Лизонька?
Лиза звонко, весело расхохоталась в ответ на эти слова.
— Куда тебе, ты же барышня; да нешто сумеешь ты мыть окна? Сказала тоже!
Дося вспыхнула:
— А по-твоему, не сумею? Как же! Да я! я у нас дома все сама делаю. И пыль стираю, и обед разогреваю, и…
— Ну, пыль-то стирать да обед разогревать не велика трудность, — оборвала ее Лиза, — пыль-то я тебе и у нас стереть позволила бы. Хоть и сама-то я едва-едва с этим делом справляюсь. Подумайте, миленькие, ведь каждую-то вещичку перетереть надо; а вещиц этих самых у старухи — гибель. Особенно хрупкие вещи, одна беда с ними. Есть у нас, к примеру, часы бронзовые, под стеклянным колпаком, а над ними китаец сидит, глазами раскосыми водит. Часы тикают, а он словно маятник, глаза то вправо, то влево, тик-так, тик-так.
— Живой? — не то восторженно, не то испуганно вырвалось у одного из маленьких слушателей.
— Сказал тоже! — усмехнулась Лиза маленькому восьмилетнему сыну прачки, Сене. — Будет тебе под стеклянным колпаком живой китаец сидеть — небось, задохнется. Кукла, понятно, только так уж эта кукла, скажу я вам, хитро сделана, что как есть живая, да и только.
— Лизонька, душечка, миленькая, сведи ты нас с Ваней как-нибудь в квартиру твоей старухи, покажи нам китайца! — неожиданно взмолилась Дося.
— И меня! — вторил ей Сеня.
— И меня! — слышался еще чей-то молящий голос.
— И меня, и меня, Лизонька! — присоединились к ним остальные дети.
Но Лиза только улыбнулась в ответ на все эти просьбы и покачала головой.
— Никак этого невозможно сделать, миленькие, потому хозяйка во всякое время нежданно-негаданно вернуться домой может. Скандалу тогда не оберешься, ей-ей! Лучше слушайте, что я вам про другие вещи, какие у нас есть, рассказывать буду.
И, все больше и больше заинтересовывая своих маленьких слушателей, Лиза описывала детям имевшиеся в квартире старой ростовщицы диковинные вещицы.
Кроме китайца с живыми бегающими глазами, были там и две другие забавные вещицы: чучело медвежонка, совсем живого на вид, по уверению Лизы, и прелестный старинный сервиз с картинками.
— А сервиз этот из нашего дома, от здешнего жильца. Музыканта-скрипача в четвертом этаже видали? Так еще в конце зимы принесла евонная сестренка, Асей звать, такая щупленькая, в окошке когда видели? — пояснила Лиза.
Многие из детей, действительно, видели не раз в одном из окон четвертого этажа смуглую черноглазую девочку. Видели ее и Дося с Веней, но мало обращали на нее внимания.
— Так, значит, и он тоже бедный? — с загоревшимися от любопытства глазами допрашивала рассказчицу Дося.
— А то как же! Были бы богатыми, с нашей бы не знались. Говорят, он еще учится, скрипач-то этот, не дошел еще до заправского музыканта, значит. Ну вот деньги-то зарабатывать и нет времени. А сестренка в пансионе у него зимой живет; летом только домой приезжает. Страсть иной раз как в деньгах они нуждаются! Ихняя прислуга сказывала, когда к нам за утюгом приходила.
— А сервиз, ты говоришь, их же? — заинтересовался Веня, которому как-то чудно и странно было услышать все эти новости.
Незнакомый юноша, так божественно игравший на скрипке, казавшийся им с Досей каким-то особенным, неземным существом, оказался таким же бедняком, как и они сами — и он, и Дося. И даже больше того: бывал и голоден, и нуждался в самом необходимом. А между тем, его игра на скрипке делала самого юношу каким-то особенным, недоступным, могущественным, по крайней мере, в глазах их, детей. Но таким бедным и нуждающимся он показался много милее и ближе сердцу Вени.
Он хотел поделиться своими впечатлениями с Досей, но та о чем-то оживленно шепталась в это время с Лизой, удалившись в сторону от других детей. Когда же Дося шла провожать маленького горбуна до дверей квартиры Дубякиных, девочка сообщила своему другу:
— Послушай-ка, горбунок, а ведь она согласилась! Согласна пустить меня помогать мыть окна в первое же утро, что я проснусь рано. А еще, горбунок, еще, миленький, велела она нам с тобой прийти к ней завтра, вечером. Она нам китайца с часами и медвежонка, и сервиз — все, все, все покажет. Только просила никому, никому об этом не говорить.
* * *Как нарочно, на следующий вечер Дарья Васильевна, приходившая всегда в половине восьмого, опоздала домой. «Конечно, мачеха не знала, какой интересный вечер предстояло провести сегодня ему, Вене! А если бы знала, то уж, разумеется, поспешила бы домой, чтобы отговорить его, Веню, идти в чужую квартиру», — нередко проносилась не совсем приятная мысль в голове мальчика.
Старуху Велизариху недолюбливали жильцы большого дома. Уже благодаря своему ремеслу старая ростовщица не внушала никому симпатии, ремеслу, успех и прибыльность которого зависели от несчастия другого. Но, помимо этого, Велизариха была вообще несимпатична, и редко у кого из жильцов не происходило стычек со взбалмошной и строптивой старухой, готовой браниться изо всяких пустяков. То ей не хватало в общей прачечной места или в общем леднике, то поднимала она шум из-за нескольких поленниц дров, которые у нее «бесстыдно украли». Немудрено, что люди всячески старались избегать квартирантку с третьего этажа. И, конечно, знай Венина мачеха, куда идет Веня в этот вечер, она удержала бы пасынка от этого необдуманного поступка.
Наконец, Дарья Васильевна вернулась домой, к полному удовольствию Вени.
— Наконец-то, мамаша, а я уж думал, что вы не вернетесь, — вырвалась у него первая фраза, как только он открыл мачехе дверь квартиры.
— Ну и глупенький, ежели так думал; на кого же я тебя одного оставила бы? На вот, покушай лучше. Это мармелад. По дороге тебе купила. С Досей своей поделишься. Ты ведь у меня не лакомка, больше о подруге хлопочешь. Знаю я тебя. А это — чайная колбаса да сыр зеленый и два пеклеванника к ужину. Самовар — то у нас кипит?
Дарья Васильевна была еще далеко не старая женщина, с добродушным лицом, какие встречаются часто у нас, на родине.
— Попьем, поедим да и на боковую. Заработалась, устала я нынче; долго не высижу. А ты, небось, к ребятам еще во двор играть отправишься? — наливая чай себе и пасынку, спросила она.
Веня, густо краснея за свою подневольную ложь, пробормотал чуть внятно:
— Пойду, если позволите.
— Отчего не позволить — ступай себе. До десяти играть можешь. Только ключ от квартиры захвати с собой. На воздухе тебе быть полезно. Ишь, ты у меня бледнуша какой. Вот вернется отец осенью, непременно скажу ему — захватить тебя с собой в море после зимовки. Может, и укрепит тебя плавание на чистом воздухе — поправишься, поздоровеешь, а может — и местечко тебе отец на судне какое найдет. Вот тогда и совсем ладно будет.
— Не дадут мне места, я убогий, мамаша, — грустно произнес Веня.
— Понятно, что тяжелого не дадут, которое не по силам, потому ты еще дитя, мальчик, летами не вышел. А что-нибудь подходящее — почему бы не подыскивать, Веничка?
Все это Дарья Васильевна говорила между едой, то и дело поглядывая на пасынка, который ни жив ни мертв сидел нынче за столом.
«Вот она какая добрая и заботливая, — думалось в это время Вене, — даром, что никогда не приласкает, не поцелует по-матерински; а я-то ее обманывать собрался. Сказал, что к ребятам иду, а сам — в квартиру Велизарихи вместо этого!» — томился мальчик.
Веня был прав. Действительно, в сдержанной и замкнутой натуре Дубякиной не было нежности и ласки. Не было их по отношению к пасынку, но и без этого Веня знал, что мачеха любит его чуть ли не больше всего в мире и более, чем кто-либо другой, скорбит над его убожеством.
Наконец, кончилось мучительное для Вени чаепитие и, наскоро перемыв чайную посуду и убрав со стола, мальчик вышел из квартиры.
* * *— Ну вот, а уж я думала, что ты не придешь, надуешь. Ведь уже девять часов без малого, — встретил Веню взволнованный шепот Доси, ожидавшей приятеля на нижней площадке лестницы. — Гляди-ка, вон Лиза из окошка нам знаки какие-то подает. Бежим же скорее, горбунок, пока не хватилась меня дома крестная. Что это — мармелад? Спасибо! От Абрикосова? Вкусный какой! Прелесть. И как раз мой любимый — желе!
И, запихивая в рот лакомство, Дося потащила своего друга за собой. Перебежать двор, вбежать в подъезд напротив, подняться в третий этаж, где находилась квартира Велизарихи, было делом нескольких минут для Доси и Вени.
— Т-с. Тише, ради Господа! А то, чего доброго, соседи услышат и моей старухе нажалятся, — встретила гостей на пороге Лиза.
