Юрий Томин - Витька Мураш - победитель всех

— О мопеде ты и не мечтай. Пойди лучше корове пойло отнеси.

— Некогда, — говорю, — я математикой занимаюсь. Пускай Людка отнесет.

— Ей тоже некогда, — сердито говорит мать, — она в носу ковыряет.

Людка, конечно, в носу не ковыряла, но сидела у окна и лбом в стекло уперлась, как статуя. Мечтала, наверное, о сапожках или о женихе своем лохматом. Она недавно курсы какие-то закончила кулинарные и теперь целыми днями на диване валяется — мечтает: куда ее на работу направят? Делать она ничего не делает, но замечаний жутко не любит, потому что считает себя страшно взрослой.

— И не стыдно тебе, мама, — говорит Людка. — Я же тебя не оскорбляю!

Мать как шваркнет тряпкой о плиту.

— Ах, вот как! Еще бы тебе меня оскорблять! А что у матери руки отваливаются, а ты пальцем не шевельнешь — это как понимать?

Я увидел, что такое дело начинается, и стал потихоньку выползать из кухни. Матери под горячую руку лучше не попадаться, тогда уж мопед может точно сгореть.

— Что ты так долго? — спросил отец. — Три минуты. Неужели и зубы чистил?

— Нет, — говорю, — это Людке там сейчас зубы чистят. А я с мамой разговаривал. Ты скинь две минуты.

— Две много. Одну скину. Дальше поехали.

— Учебники собирать? Тетради?

— Ноль минут тебе на это дело. Все должно быть с вечера собрано. Теперь — завтракать.

Только я подумал, как это я сейчас буду завтракать, если недавно поужинал, из-за двери послышался шум. Слов полностью не слыхать, но кое-что разобрать можно. Мать на Людку кричит: «Кобыла ленивая!», а Людка что-то насчет того, что из дому уйдет.

Отец молчит, слушает. Потом спрашивает:

— Что они там не поделили?

— Людка ведро корове не понесла.

— А почему не понесла?

— Что ты, Людку не знаешь?

Отец вздохнул:

— Что с ней творится — не пойму. Как она на эти курсы поездила — не узнать девку. Грубит, своевольничает… Ни лаской ее не взять, ни сказкой, ни с какого боку не подойти.

Я говорю:

— Курсы тут ни при чем. Знаешь, она из-за чего психует? Она со своим женихом лохматым поссорилась.

— Это с кем же?

— Женькой Спиридоновым.

— До жениха-то ему — как мне до министра!

— А все равно из-за него.

— Ну, а родители тут при чем?

— Пап, — говорю я, — почему ты меня спрашиваешь?

Отец почему-то вдруг разозлился:

— А кого же мне спрашивать, как не вас?! Ты вон тоже через год лохмотья на башке отрастишь и будешь на меня поплевывать. Может, ты и сейчас… Может, ты говоришь одно, а сам думаешь: дурак у меня отец, несет всякую ахинею про часы да минуты… А мне его слова — фьють. Все вы теперь одинаковые! Думаешь ведь, скажи честно? Думаешь, что я глупее тебя?

Тут и я разозлился. Я взял и заорал:

— Нет, не думаю!

Отец посмотрел на меня с удивлением и вдруг засмеялся:

— Хорошо ты на меня заорал. Очень искренне. Теперь верю, что не думаешь.

Злость у меня еще не прошла, я и говорю:

— Тогда я на тебя всегда орать буду.

Отец смеется:

— Ладно, не пыхти. Проехали уже. Давай расчеты кончать. Пятнадцать минут тебе на завтрак хватит?

— Хватит!

— Ну, и до школы — десять минут, если волоком тащиться. Десять плюс пятнадцать… А там две и полторы минуты… Считай — полчаса. Ставь будильник на половину девятого и дрыхни полчаса лишних. Вот что значит расчет и организация времени. Понял?

— Понял, — говорю, — только мама все равно будильник на восемь поставит.

— Это мы уладим, — говорит отец. — Давай звук вруби, будем телевизор смотреть.

По телевизору уже показывали фигурное катание. Не люблю я его смотреть. Катаются и катаются. То ли дело — хоккей. Сидишь и ждешь, когда шайбу забьют. Самое интересное, когда шайбу эту повторяют: медленно, медленно — игроки будто плавают или по Луне ходят. А то — о борт кого-нибудь треснут. Или подерутся. Тогда совсем хорошо. А фигурное интересно только когда падают. Но падают они редко.

Надоело мне это фигурное до смерти. Но приходится смотреть, раз показывают.

Ждал я, ждал, когда кто-нибудь упадет, да так и не дождался. Пошел спать.

Прохожу через кухню. Людка и мама сидят за столом. У Людки глаза зареванные, но вид довольный. И мать на нее смотрит как-то так, что мне не понравилось. То есть смотрит она хорошо, и вот это как раз плохо. Вид у нее был такой, будто они о чем-то договорились. А о чем Людка может договориться — известно.

Выревела, кажется, Людка свои сапожки.

Если Людке сапожки, то я без мопеда.

А ЗАДАЮТ ЖУТКО МНОГО…

Осенью у нас жутко скучно.

Идешь в школу — темно не темно, а так: серость какая-то. На уроках посидишь, выйдешь — светло не светло, а так: видно, что скоро темнеть начнет. Дома посидишь за уроками — трах! — снова темно, пора телевизор включать. Телевизор посмотришь — уже спать пора.

Осенью сидишь и только думаешь: скорей бы зима пришла!

А зимой у нас тоже скучно. На улице делать нечего, потому что темно, одно остается — уроки. От уроков, по-моему, никто еще не развеселился — задают жутко много. Отец, например, с работы приходит в четыре, а я сижу. Мать приходит в пять, а я все сижу. Если все учить как полагается, то и телевизор не посмотришь.

Умник нам объяснял, что времена года меняются потому, что земная ось наклонена. Если ее выпрямить, то у нас будет всегда лето, а на полюсах — зима круглый год, а на экваторе — сплошные тропики. Но сейчас, сказал Умник, выпрямить ее нельзя потому, что в других странах климат тоже изменится, а это не всем понравится. Одни страны будут тянуть в свою сторону, а другие — в свою, и ничего не получится. Выпрямить можно только тогда, когда будет коммунизм на всем земном шаре.

Вот такой у нас Умник умный. Его даже учителя боятся, потому что он всегда знает чего-нибудь такое, чего они сами не знают. Умник все время чего-нибудь читает. Даже когда ест или уроки делает. Слева у него лежит книжка, а справа учебник. Для книжки у него есть специальная обложка, которую можно переставлять с одной книги на другую. Эту обложку он содрал с хрестоматии по литературе. Если мать зайдет посмотреть, как он занимается, у него — полный порядок: учебник, тетрадка и «хрестоматия». Мать уйдет — он свою «хрестоматию» открывает. Зато уроки Умник запоминает с одного раза и двойки получает только тогда, когда ему попадется интересная книжка и он не успеет учебник перелистать.

Зимой у нас только Умник не скучает, а остальным вроде и делать нечего. Катка нет, кино нет, гор тоже нет, а по ровному месту на лыжах кататься неинтересно.

Мать мне говорит:

— У тебя одна забота — учиться. Ни о чем другом думать тебе не надо.

А я возражаю:

— Ты попробуй хоть один раз выучить, что нам на день задают.

— У меня своих дел хватает.

— Тогда не говори.

Отец наш разговор слышал и утерпеть, конечно, не мог.

— В любом деле главное — организация труда, — сказал он. — Хоть даже и в учебе. А если ты не справляешься, то, значит, не умеешь сосредоточиться. Смотришь в книгу, а видишь фигу.

— Может, попробуешь? Может, на спор?

— Давай, — сказал отец. — Два часа — и всем твоим урокам крышка.

— Хватит тебе чудить, — сказала мать. — Не мешал бы заниматься парню.

— Ничего, мам, — говорю я, — историю и химию я уже выучил. Пускай теперь он поучит. А потом будут ему еще алгебра и физика.

Показал я отцу параграфы, он забрал учебники и ушел в кухню.

Когда я решил задачки по алгебре и выучил физику, было уже семь часов. Я заглянул в кухню. Отец сидел в расстегнутой рубахе и ерошил пятерней волосы.

— Прибавь еще полчасика, — попросил он. — Вообще-то я выучил, только вот значки эти химические я начисто позабыл.

— У тебя еще алгебра и физика, — напомнил я.

— Вот и давай их сюда.

Я принес ему задачник по алгебре и учебник по физике, а сам пошел смотреть телевизор. Там уже сидели Людка с матерью. Мать держала на коленях стопку тарелок, вытирала их по очереди полотенцем и не глядя ставила на стол.

Показывали, конечно, фигурное катание. Выступали мужчины. Мужчин я еще смотреть могу, потому что они иногда падают. Я сел на диван и стал ждать, когда кто-нибудь из них грохнется. Ждать пришлось долго. Наконец один упал — и Людка с матерью охнули. Но он, конечно, тут же вскочил, и все мое удовольствие продолжалось одну секунду.

Людка вздохнула.

— Мам, а он красивый, верно?

— Мальчик еще совсем… — отозвалась мать.

— А все равно красивый…

Я наклонился к Людке:

— Замуж за него хочешь?

— Дурак, — ответила Людка не оборачиваясь.

Мать посмотрела на меня, но ничего не сказала, только вздохнула.

А я пошел на кухню, к отцу.

— Что, уже? — спросил отец.

— Уже три часа прошло.

— Да я бы раньше мог, вот формулы подзабыл…