Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова
Много событий минуло с той поры, когда он, калужский комсомолец Евгений Дунаев, уехал на фронт. Сначала воевал с Деникиным, был ранен, лежал в госпитале. И вот поручили ему трудное дело: бороться с голодом, с преступностью, с горем человеческим.
А горе — вот оно, лежит на полу, укрытое лохмотьями, и надо решать, как развеять его, согреть измученные детские души, разжечь в них огонек жизни…
Дунаев подошел к столу и взял папку. Сверху лежало только вчера полученное из губчека письмо:
«…Положение детей, особенно беспризорных, тяжелое, несмотря на то, что Советская власть не щадила для этого ни средств, ни сил. Приходилось сплошь и рядом передавать заботу о детях людям, которые оказывались врагами пролетарской революции… в детях не только не развивали коммунистических идей и чувств, но обкрадывали их… оставляли без призора и заботы…»
Дунаев уже не первый раз перечитывал это тревожное письмо, полное любви к детям и участия в их судьбе.
«Сейчас пришло время, когда, вздохнув легче на внешних фронтах, Советская власть может со всей энергией взяться и за это дело, обратить свое внимание в первую очередь на заботу о детях, этой будущей нашей опоре коммунистического строя…»
За окном начинался рассвет, но в дежурке еще было темно. Дунаев подвернул фитиль керосиновой лампы, и она стала коптить — керосин кончился. В тусклых бликах пламени Дунаев дочитал последние, как ему казалось, самые главные слова письма:
…Районные, транспортные ЧК обязаны взять под свою защиту беспризорных детей на вокзалах и поездах… Забота о детях есть лучшее средство истребления контрреволюции…
Председатель ВЧК Ф. Дзержинский.
Дунаев разбудил своего помощника Пашку и велел принести кипятку.
Проснувшись, Пашка прежде всего поискал глазами вчерашнего пленника и, убедившись, что тот на месте и спит, взял жестяной чайник и побежал к начальнику станции за кипятком.
Дунаев тормошил Илюшу. Зашевелились лохмотья, выглянуло из-под помятой буденовки заспанное детское лицо.
— Эй, пассажир, подымайся, — ласково проговорил Дунаев и помог Илюше подняться.
С чувством жалости оглядывал он мальчика. На нем женский салоп со сборками на плечах, как видно подаренный сердобольной барыней. На всклокоченной голове буденовка с малиновой звездой. Большие испуганные глаза смотрят недоверчиво.
— Ты чей, как попал сюда?
— С Киева.
— Отец, мать есть?
— Нема.
— Значит, один на свете?
— Брат есть.
— Где он?
По замызганным, бледным щекам мальчика потекли слезы.
— Чего плачешь? Где брат?
— Не знаю. Мы в кубовой были, когда облава началась.
— Вор у тебя брат?
— Нет, он маленький.
— Откуда вы родом?
— С Юзовки.
— А сюда как попали?
— В Киеве жили.
— В приюте?
Илюша вытер глаза рукавом и ответил:
— Под лестницей мы жили.
Явился Пашка с чайником.
— Принимай кипяток, товарищ Дунаев, горячий до невозможности. Жена начальника не хотела давать, кричит: «Нанялась я вам кипятить воду?» А я говорю: «Не для меня кипяток, гражданочка, для революции!» Сразу замолчала.
По заплаканному лицу Илюши Пашка догадался, что между чекистом и беспризорным произошел серьезный разговор. Хмуро оглядывая своего пленника, Пашка спросил:
— Чего он тут брехал?
— Паша, этот малец потерял брата. Ты вчера другого пацана, без шапки, не видал?
— Разбежались, гады.
— Что будем делать с ним? — спросил Дунаев, глядя на Илюшу.
— Расстрелять его соленым огурцом, — пошутил Пашка.
Илюша заплакал. Пашка не ожидал такого оборота и сказал примирительно:
— Ну чего слюни распустил, чудак? Я шутю… Еще пулю на тебя тратить, когда кругом столько врагов рабочего класса ходют.
— Давай отправим его в Белую Церковь в детприемник, — сказал Дунаев.
— Можно, — согласился Пашка.
— Между прочим, этот шкет из твоих мест, Паша, из Юзовки.
Пашка недоверчиво покосился на Илюшу:
— С Юзовки? А как фамилия?
Илюша ответил таким слабым голосом, что Пашка не расслышал и переспросил:
— Ты что, глухонемой? Говори громче.
— Барабанов, — повторил Илюша.
— Не слыхал такого, — решительно заявил Пашка и отвернулся. Не любил он вранья.
Зато Дунаев, услышав фамилию мальчика, остановился и с удивлением в раздумье повторил:
— Барабанов… Интересно! — Он положил Илюше на плечо руку и спросил: — У тебя родных в Калуге нет?
Илюша молчал.
— Петра Николаевича Барабанова, случаем, не знаешь?
— Нет.
— Отца твоего как звали?
Илюша посмотрел на окно и опять захныкал:
— Дяденька, отпусти меня! Я пойду брата искать, а то он уедет куда-нибудь…
— Погоди! Отвечай: как звали отца?
Пашка хмыкнул в кулак.
— Забыл, как родного отца зовут. Чудеса твои, господи!
— Николаевич, — назвал Илюша отчество отца, а имя в самом деле забыл.
— Ты смотри, и отчество сходится… — в раздумье повторил Дунаев. — А твой отец где работал?
— Шахтер.
Дунаев, волнуясь, зашагал из угла в угол, потом остановился и сказал помощнику:
— Понимаешь, Пашка, тут невероятное совпадение. Я сам родом из Калуги. У моих родителей есть зять, Барабанов Петр Николаевич. Я точно помню, что у него в Юзовке был брат-шахтер. И у того двое ребятишек… Чует мое сердце, что этот пацан — один из них.
Пашка счел нужным усомниться:
— Брешут они, товарищ Дунаев. У этого шпаненка, наверно, и отец есть, и фамилия другая… Знаем мы этих сявок! Буденовку, наверно, стырил, а спроси, где взял, скажет — купил. Если ты с Юзовки, — неожиданно обратился он к Илюше, — то говори: на какой шахте отец работал?
— Шахтер он…
— Нет, ты шахту назови.
Илюша не отвечал. Пашка подмигнул Дунаеву и заключил:
— Этот шкет с Юзовки, как я с Америки… Если у меня отца в шахте задавило, разве я забуду?
— Я могу документ показать, — сказал Илюша, обиженный тем, что ему не верят.
— Пачпорт? — засмеялся Пашка.
— Не пачпорт, а документ…
— Ну брешет, ну брешет! — заливался от смеха Пашка.
Илюшу задело, но все-таки он не показал Ванин «документ» — еще отберут. И тут опять соленый ком застрял в горле Илюши: ведь Ваня остался без шапки и даже «документа» у него нету. Пропадет совсем…
Дунаев продолжал допытываться:
— Неужели твой отец никогда не упоминал Петра Николаевича из Калуги? Может быть, братишка твой знает его?
Илюша пожал плечами.
— Брата как зовут?
— Ваня, — с трудом выговорил Илюша. — Дяденька, отпустите меня…
— «Отпустите»… — ворчал Пашка. — А он опять пойдет воровать…
Все же Пашка стал помягче: наверное, почуял, что встретил земляка, и стало жалко мальца.
— Товарищ Дунаев, нехай он пошамает, а я поищу его брательника.
Дунаев убедился окончательно, что случай столкнул его с одним из племянников Петра Николаевича Барабанова. Вывод напрашивался сам собой: отправить мальчишку в Калугу, а там видно будет.
— Вот что, Илья, — сказал Дунаев, — поезжай-ка в Калугу, вон и Пашка советует… Иначе отдашь ты богу душу. Смотри, сколько ребятишек гибнет. Поезжай и будешь жить с дядей. А братишку твоего мы найдем. Сейчас война кончилась, будет легче…
Однако Илюша оставался безучастным к этим разговорам. Он бродил по станции и не верил, не хотел верить, что Вани нет.
Лишь с наступлением темноты Илюша возвращался в дежурку. Пашка кормил его. За короткое время маленький чекист так привязался к Илюше, что не оставлял его одного. Уединившись где-нибудь в темном уголке, он воспитывал своего земляка:
— Хочешь, я тебе про Ленина расскажу?
— Хочу.
— Буржуи знаешь как боятся его!.. Как увидят, так со всех ног улепетывают… Ленин живет в Москве, в маленькой комнатке, кровать у него железная, а подушки нема.
— Почему?
— Всем сейчас бедно живется, вот и он тоже… Ничего, теперь барона Врангеля в море утопили, хорошая жизнь начинается…
6Торопилась весна. Дни заметно прибавились, солнце светило горячее. Грачи на станции горланили, качаясь на голых ветках тополей.
Целую неделю прожил Илюша у чекистов. Он уже сам понимал, что искать Ваню бесполезно.
— Поезжай в Калугу, друг ситный, — продолжал уговаривать его Дунаев. — Эх, какой у нас город красивый! Речка Ока, бор на Яченке. Будешь рыбу ловить, а в лесу орехи собирать… А еще тебе скажу: может так случиться, что твой брат Ваня уже в Калуге. Вспомнит про дядю и поедет туда. Может такое случиться? Может. Вот будет у вас встреча!
Дунаев убеждал Илюшу, а сам думал, что, если ошибся и Петр Николаевич Барабанов не приходится мальчику дядей, все равно надо отправить его в Калугу. Мать и отец догадаются, кто прислал его, и приютят.
