Эдуард Успенский - Зима в простоквашино
Когда папа об этом менеджере думал, ему самому хотелось колготки на голову натянуть и с опасным оружием — с вилами — в подвал Дома журналистов явиться для выяснения отношений. Но он быстро себя успокоил и говорит:
— А у меня такая мысль есть прогрессивная. А давайте мы к себе на Новый год всех простоквашинских позовём.
— Да у нас тут простоквашинских только и осталось, что бабка Евсевна с дедом Сергеем с горушки да бабка Сергевна с дедом Александром за церковью, — говорит Печкин. — Да сторож Шуряйка хромой с лесопилки, который гармонист свадьбешный.
— Вот всех их и позовём.
— Все не придут. Шуряйка хромой ни за что не придёт.
— Почему?
— Он стесняется. Он негром стал.
— Как так негром стал? Разве неграми становятся?
— Становятся, да ещё как. К нам морилку завезли венгерскую для мебели. Он её выпил заместо спирта на одной гулянке. Наутро весь окрасился в коричневый цвет.
Вот, не пей что ни попадя.
— Ну и пусть он коричневый. Всё равно позовём, — говорит папа. — В нашей стране все равны, независимо от цвета кожи.
Он взял лист бумаги из своего чемоданчика и стал рисовать пригласительные билеты:
Уважаемый дед Сергей с горушки!
Приглашаем вас с супругой (Евсевной) на торжественный банкет — встречу Нового года. Форма одежды нарядная. Лучше всего приходить со своим стулом или табуреткой.
Встреча состоится в доме дяди Фёдора.
— Почему дяди Фёдора? — спрашивает Печкин. — А моя почта на что? Там помещение побольше будет. Там можно даже танцы устраивать.
— А телевизор там есть? — спрашивает папа. — Ведь мы должны нашу маму видеть. Её будут из подвала передавать.
— Есть там, есть телевизор! Мы всё дадим. И там большая ёлка прямо перед окном растёт.
Папа все пригласительные билеты на почту переписал. А Печкин их быстро по адресам разнёс.
Потом они все, кроме папы, взяли всё нужное и пошли на почту, чтобы почту в зал приёмов переоборудовать. Папа в избе остался, ему надо было к празднику узбекский плов готовить из гречки.
Глава седьмая НЕПРИЯТНОСТИ В ПОДВАЛЕ ДОМА ЖУРНАЛИСТОВ
В подвале Дома журналистов было очень светло и много музыки. Кругом были участники художественной самодеятельности. Один участник был художественнее другого.
Это были пластичные ребята и девушки из самодеятельного цирка. Они были все в блёстках и купальниках. А некоторые были только в блёстках, потому что купальники у них были незаметные, под цвет загара.
Они принесли огромное количество резиновых гирь. Мама взяла одну резиновую гирю и упала, потому что гиря была настоящая.
Там ещё были певцы во фраках напрокат. Один певец, например, мог в своём фраке, как в дачном туалете, вертеться. Потому что такой большой был у него фрак. Но пел он прекрасно. Он пел известную арию «Не счесть алмазов каменных в пещерах…».
А танцоров всяких танцев — украинских, испанских, молдаванских и цыганскиx — было столько, что они весь Дом журналистов заполнили от подвала до чердака. И все везде всё репетировали. Одних кадрилей репетировалось три: подмосковная, подпсковская и подсанкт-петербургская. Мамина аккомпаниаторша — менеджер но колготкам тётя Валя — так волновалась, что ноты с песнями вместо пригласительного пропуска на входе милиционеру отдала. А дежурный милиционер сам так волновался, что эти ноты вместо пропуска взял.
И вот режиссёр Грамматиков, ответственный за концерт, закричал:
— Внимание, до начала трансляции осталось два часа! Начинаем прогон.
Прогон — это не тогда, когда прогоняют ненужных людей, а тогда, когда идёт последняя репетиция.
Операторы схватились за камеры, осветители — за фонари, прозвучали фанфары, и концерт пошёл. Вернее, не концерт, а репетиция концерта.
Песни сменялись гирями, гири — кадрилями, кадрили — художественным чтением. Маме дяди Фёдора было интересно и страшно.
И вот очередь дошла до неё. Ведущий программы, такой манекеноподобный гражданин Маслёнков, таким специально объявлятельным голосом говорит:
— Выступает продавец отдела женской галантереи и духов певица Римма Свекольникова.
(Мама из застенчивости свою первую фамилию назвала, ещё допапину.)
— Что вы будете петь? — спрашивает маму манекеноподобный Маслёнков.
— Я буду петь казачью песню про ракитовый куст. Это любимая песня моего мужа.
— Но это же совсем не новогодняя песня, — говорит ведущий. — Она очень грустная.
— Да, — согласилась мама. — Но мой муж её очень любит! И казаки тоже.
— Хорошо, — сказал ведущий. — Раз так, пойте. А кто вам будет аккомпанировать?
Мама ему прошептала на ухо. Он громко объявил:
— Аккомпанирует менеджер по колготкам из того же магазина Валентина Арбузова.
А Валентина Арбузова аккомпанировать не может, — она ноты милиционеру отдала.
Пришлось номер мамы — песню про ракитовый куст — снять и временно заменить танцем народов Сибири.
Мама даже в сумочку полезла за платком — слёзы утирать. Видит, в сумочке какой-то свёрток лежит.
— Валя, — говорит она своему менеджеру по колготкам, — смотри. Мне кто-то в сумочку мину подложил!
Тут к маме режиссёр Арифметиков подходит и говорит:
— Нам в нашей новогодней программе обойтись без казачьей песни никак нельзя. Казаки могут восстать. И тогда такое в стране начнётся!!! Я вам выделю нашего лучшего пианиста Диму Петрова. Идите с ним репетируйте. Он без всяких нот любую музыку может играть. Его ноты только обижают.
И мама немедленно в репетиционный зал пошла.
Глава восьмая НОВЫЙ ГОД В ПРОСТОКВАШИНО
Вся деревня была погружена в метель, в снег, в новогоднюю морозную ночь. Ни огонька. И только почта почтальона Печкина вся светилась с ног до головы.
Перед почтой стояла наряженная живая ёлка. На ней висело всё, что можно было отнести к игрушкам: блестящие банки из-под пива, игрушки, сделанные из серебряной фольги, и конфеты.
Внутри стоял длинный стол, составленный из нескольких столов, покрытый зелёной скатертью.
Время приближалось к двенадцати.
Постепенно стягивались участники банкета: бабушка Евсевна с дедом Сергеем с горушки, дедушка Александр с бабушкой Сергевной из-за церкви. Все приходили в валенках, замотанные платками, со своими стульями и с горячими чугунками с едой.
Скоро и папа пришёл, котёл узбекского плова принёс из гречневой крупы.
Ждали хромого гармониста Шуряйку с лесопилки. Все волновались: «Придёт или не придёт? Придёт или не придёт?»
Всё-таки очень интересный человек: во-первых, гармонист, а во-вторых, негритянско-русской национальности.
Наконец он прихромал.
— Пришёл! Ура!
Гармонист был очень коричневым и очень нервным. От застенчивости он всё время играл на гармошке и смотрел в потолок. Папа усадил всех за праздничный стол и сказал:
— Дорогие друзья простоквашинцы! Беритесь за бокалы с шампанским. Сейчас начнётся самый торжественный момент, по телевизору будет петь наша мама, и наконец-то мы увидим… менеджера по колготкам.
Он хотел сказать: «Наконец-то мы увидим сюрприз, который она нам готовила», а сказал про менеджера.
Гости взялись за бокалы с шампанским. Они никогда не видели менеджеров по колготкам, и им очень было интересно узнать, что это такое.
По телевизору уже показывали подвал Дома журналистов и всех участников будущего концерта.
Как дядя Фёдор, Матроскин и папа ни всматривались, они не видели мамы Риммы.
Папа сразу приуныл: где это их мама?
И тогда он сказал:
— Дорогие гости, у меня грустное настроение. Давайте петь песни.
Все участники банкета как обрадуются! (Они не знали, куда руки, ноги девать, чем надо узбекский плов есть: вилками, ложками или половником, а тут им дело предложили.) Они все как запоют!
Но никто из них ни одной песни до конца не знал. И у них вот что получилось. Сначала Печкин запел:
Степь да степь кругом,Путь далёк лежит…Там в степи глухой…
Дальше он не знал, что там было, поэтому замолчал. Тут Евсевна с горушки начала:
Расцветали яблони и груши,Поплыли туманы над рекой…Выходила на берег Катюша,На высокий берег, на крутой…
Получилось, что в глухой степи расцветали яблони и груши и текла речка. Ев-севна стала петь дальше:
— Выходила, песню заводила… — и, как назло, тоже забыла слова.
Тут уже дядя Фёдор запел:
Пусть бегут неуклюжеПешеходы по лужам,А вода по асфальту рекой…
Получилось, что Катюша на берегу крутом поёт песню крокодила Гены. Вышло складно, но неправильно. Потому что когда Катюша выходила на берег крутой, песни крокодила Гены ещё на свете не было.
