Зинаида Шишова - Джек-Соломинка
Купец снова внимательно посмотрел на него.
— По этому счету у меня нет никаких претензий, — сказал он.
«Значит, дело обстоит еще не так плохо», — подумал Аллан весело.
Купец снова пододвинул к нему блюдо. Старик отломил кусок хлеба и густо посыпал его солью. Вина Аллан пить не стал, боясь, как бы оно не свалило его с ног.
— В тысяча триста семьдесят седьмом году, — прочел купец, — за сэром Бёрли числилось две тысячи ливров, взятых им на снаряжение отряда на шотландской границе, и триста ливров, уплаченных за дом на Шельской набережной. Дом приобретен на имя Марии Боссом. Тоже под залог драгоценностей. Следует ли мне их перечислять?
— Они тут у меня переписаны полностью, и ваша подпись — в конце, сказал Аллан. Он, правда, не знал раньше, что триста ливров пошли на покупку дома, но не хотел этого показать купцу.
— Весь этот долг так же перекрыт залогом, — сказал купец.
Кровь бросилась в лицо Аллану. Ему показалось, что он ослышался.
— Что такое?.. — спросил он хрипло.
— Мы сочлись с твоим господином, и контора Траппани согласилась принять в счет погашения долга и процентов заложенные драгоценности, опись которых у тебя имеется.
— Это неприкосновенное имущество моей госпожи, леди Джоанны Друриком, — сказал Аллан тихо. — А что же он сделал с деньгами, посланными ему на уплату процентов?
— Не знаю! — отрезал купец.
Не нужно было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, на что могли уйти деньги при этом блестящем и расточительном дворе.
— Нет! — произнес Аллан поднимаясь. Ноги его дрожали. — Христом богом заклинаю вас, неужели он отдал половину шкатулки в уплату за свои долги?!
— Запись ведется на латинском, французском и английском языках, ответил купец холодно, — это для того, чтобы нас могли рассудить в любой стране. Читай. Только ты ошибаешься: он отдал не половину шкатулки, а все, что там было. Кроме маленького колечка, которое он тут же надел себе на мизинец. Вот видишь: кольцо узкое, испанского золота, вычеркнуто из списка.
Аллан для видимости заглянул в книгу, но он ничего не мог разобрать, строки путались одна с другой.
— Мы четыре года подряд отправляли ему все замковые деньги, — почти крикнул он. — Что же теперь будет с госпожой?
— Это еще не конец, — продолжал итальянец вздохнув. — В нынешнем, тысяча триста восьмидесятом году Саймон Бёрли получил от нас снова две тысячи ливров. Поручителем его был лорд Лэтимер, королевский откупщик. В благодарность за сделку сэр Саймон передал ему право участия во всех своих манориальных доходах.
«Ну, доходы-то небольшие, — подумал Аллан. — Коптильни да арендные деньги по одному только Друрикому. Ведь в своих поместьях этот волк и не додумался сдавать землю в аренду».
Доходов почти не было. Госпожа его продала материнские платья, чтобы выручить вот эти деньги, — он тронул мешочек на груди.
— Моя леди… — начал Аллан и вдруг всхлипнул. — Этот человек хуже волка!
«Мы дадим теперь немножко передохнуть мужикам, — сказала ему леди Джоанна на прощанье. — Королевская подать собиралась уже два года подряд, десятая и пятнадцатая деньга внесены. Теперь мужики немного передохнут». Вот тебе и передохнули! Теперь снова им с Мэтью придется рыскать по избам. И хоть бы один пенни с этих доходов пошел на пользу его леди! Бедняжка вынуждена была покинуть старый Друриком и поселиться в разрушенном Тизе, в Эссексе, чтобы не видеть, как обирают ее кентцев.
— Только не можете ли вы мне объяснить, что это за лорд Лэтимер и не придется ли еще нам, пожалуй, платить и ему какие-нибудь проценты? спросил он на всякий случай.
Купец чувствовал необычайную усталость. Как он объяснит этому бедному старику, в чем дело? Осторожно, останавливаясь на каждом слове и подбирая выражения, итальянец рассказал все.
Словом, получалось так, что хозяйничать в замке с мая месяца будет не леди Джоанна Бёрли, а лорд Лэтимер: сэр Саймон запродал ему все свои доходы на три года вперед.
Он с тревогой посмотрел на старика.
Однако, к его удивлению, слуга как будто повеселел.
Да, прощаясь, он уже не походил так на мертвеца, как это было минуту назад.
— Лорд Лэтимер? — бормотал Аллан, идя к выходу. — Ну, пускай он пожалует за своими деньгами, этот лондонский молодчик. В Тизе народ гол, как сокол, а Друриком, Дизби и Эшли… Любопытно, как он будет управляться там, — он ведь еще никогда не имел дела с кентцами. Ну, пускай поступают, как знают… Зато этот волк уже больше никогда и ничего с нас не будет требовать!
И старик даже хихикнул, проходя мимо удивленного привратника.
…Большие окна в доме итальянца были завешены суконными занавесями, и поэтому яркое ноябрьское солнце больно ударило по старческим глазам, когда Аллан вышел на улицу.
Черные пятна заплясали перед ним в воздухе, и он прислонился к стене.
В городе сегодня народу было больше, чем когда-либо. Аллан еле протиснулся через толпу, но на соседней улице было еще хуже. Женщины, вопя, тащили за собой детей; мужчины бежали вперед, точно обезумев, не глядя под ноги и расталкивая встречных.
— Ты с ума спятил! — крикнул Аллан, отброшенный изо всех сил к стене. — Да что это за наваждение!
Его снова сбили с ног. Люди бежали, как будто их догонял огонь или вода.
Скот мычал и блеял, из ворот домов лаяли псы, визжали попадавшиеся под ноги свиньи.
Над городом стоял вопль. Аллан вспомнил молодость: такое он видел в 1339 году, когда на город Фолькстон напали бретонцы и сожгли его дотла[73].
Вот так же точно отчаянно вопили женщины, а мужчины, обезумев от ужаса, молчали, глядя, как пираты выбрасывают на улицу их добро, жгут дома и уводят скот.
Но откуда в Норземтоне было взяться французам? После того как Калэ попал в руки англичан, случаются, конечно, грабежи, но о таком наглом разбое уже давно не слыхать[74].
Стражник, положив алебарду на землю, сидел на камне, безучастно глядя вперед, точно он не был нанят для того, чтобы поддерживать в городе порядок.
Но разве это порядок? Аллана самого три раза сбивали с ног. А вот сейчас упала молодая женщина и по ней пробежало не меньше тридцати человек, а стражник даже в ус не дует!
«Нет, эти ребята слишком обнаглели на городских харчах!»
Аллан подошел к стражнику и тронул его за плечо:
— Послушай-ка, малый…
Стражник даже не пошевелился.
— Ты оглох, что ли? — крикнул Аллан над самым его ухом.
Стражник поднял на него глаза. Они были почти белые от ужаса. Только в глубине мутно темнели точки зрачков.
— Новый королевский налог! — сказал он. — Третий налог за четыре года! Только что разрешил парламент. Нельзя доводить до исступления народ: камня на камне не останется от этого города! — сказал он, пряча лицо в колени.
Аллан боялся не так за себя, как за хозяйское золото. Он постарался выбраться из Норземтона засветло.
Однако нагнавшие его в дороге мелочные торговцы, возвращавшиеся в Сент-Олбанс, сообщили Аллану, что все страхи его были напрасны: мужики и ремесленники пошумели и разошлись по домам.
Глава II
Щенок был крупный, цвета красной глины, с лягушачьим пятнистым животом. Глаза его недавно открылись, и он, чуть кося, неодобрительно поглядывал на Джоанну. Морда его была толстая, вся в черных точках будущих усов.
Леди Бёрли крепко целовала его в живот, и в уши, и в нос, а он, сконфуженный всеобщим вниманием, часто зевал, туго открывая рот и показывая черное ребристое нёбо.
— Он останется мне на память о тебе, — говорила Джоанна сквозь слезы и снова целовала щенка. — Я назову его «Подарок». Может быть, если бы не он, ничего не случилось бы.
Это было все равно что сказать: «Если бы не этот ячмень, я не попал бы в тюрьму», то есть если бы из ячменя не сварили пива, да я не зашел бы в трактир, да не напился бы до бесчувствия, да не подрался бы на дороге тогда я никогда не попал бы в тюрьму.
Конечно, так нельзя было рассуждать, но Джек сам готов был расцеловать щенка. Он стоял, сжимая руки, едва удерживаясь от слез.
— Ну, начнем прощаться, Джоанна, — сказал он, снимая шапку.
Все было похоже на сон.
Он так крепко ступил больной ногой, что на повязке выступила кровь.
Нет, значит, это был не сон.
— Бог тебя храни, Джоанна!
— Бог тебя храни, Джек!
Она долго стояла и смотрела ему вслед. Только когда на дороге виднелась уже еле заметная точка, леди Бёрли вернулась в холл.
— Я так и знала, что стоит только нам увидеться — и все начнется сначала.
Если думать, что это произошло из-за собаки, то уж, во всяком случае, не из-за щенка, а из-за его матери — рыжей овчарки Чэрри.
Собака, которая в течение года не оставляла ни на минуту двора и одним своим видом могла отпугнуть любого бродягу, теперь вот уже около полумесяца шаталась бог знает где. И днем она тоже несколько раз убегала на дорогу и ела падаль. А недавно она притащила полуистлевшую человеческую руку. Это значит, что в своих путешествиях она добиралась до самого Медстона и рылась в отбросах позади помоста палача.
