Ирина Дегтярева - Цветущий репейник
— Может, ты людоед? — не без дрожи в голосе предположил Ромка. Через дырявые стёртые подошвы кроссовок он почувствовал, что кафельный пол под ногами тёплый, почти горячий. Уютная сонливость поднималась от ступней к голове. Ромка почти готов был смириться с тем, что Олег садист, маньяк и страшный людоед, лишь бы остаться в этой светлой и тёплой квартирке.
— Ну не все же люди подонки и убийцы, — Олег скинул ботинки и повесил куртку на вешалку. — Или тебе только такие попадались? Как же ты, бедный, выжил? Разоблачайся. Оставь шмотки тут. Наверняка вшивое всё.
— В каком смысле «разоблачайся»? — Ромка оглянулся на входную дверь.
— Санобработка. Ванну примешь, как человек. Согреешься, потом перекусим.
— А может, просто перекусим и я пойду с миром? — Ромка ослабел от страха и сонливости.
— Живо раздевайся! — прикрикнул Олег и взялся за кобуру. Он хотел её снять и убрать в сейф, но Ромка воспринял это как угрозу.
Грязными пальцами с обломанными и обкусанными ногтями он стал лихорадочно расстёгивать, развязывать одежду. Под пальто оказалась лиловая болоньевая куртка, под ней синий узбекский ватный халат, засаленный до блеска.
Олег отодвинул дверь огромного шкафа, отомкнул маленькую серую дверцу сейфа и убрал пистолет. Он искоса с усмешкой поглядывал на Ромку.
Под халатом была ещё рубашка, футболка и тельняшка.
— Да, теперь я понимаю, что минус двадцать для твоего прикида — не предел, — рассмеялся Олег. — Иди в ванную, я тебе сейчас что-нибудь из одёжки подберу. Извини, детских вещичек нет. Был бы маньяком, приберёг бы что-нибудь трофейное, окровавленное.
— Иди ты! — беззлобно и расслабленно огрызнулся Ромка. — Где тут у тебя ванная?
Без особого смущения он скинул остатки одежды. Он был тонким, на удивление смуглым посреди зимы, ободранным, в синяках и старых шрамах. Животу него втянулся до позвоночника. Такое Олег видел лишь у бродячих собак, блуждавших в поисках добычи у молокозавода и греющих впалые бока на тёплых канализационных люках.
Ванная напоминала обычную комнату. Большая, с зеркальными дверцами на шкафу во всю стену, с огромной ванной, отгороженной полупрозрачными пластиковыми дверцами. На сушилке висели разноцветные махровые полотенца, мягкие и пушистые даже на вид. На полочке над раковиной выстроился батальон пузырьков: синих, розовых, зелёных, фиолетовых.
Пока Ромка разглядывал флакончики и баночки, Олег заметил в коридоре оставленные Ромкой на столике очки.
Он вдруг взял их и надел. Разболтанные дужки раздвинулись и пришлись впору. Стёкла были примерно на минус четыре. Олег глянул на себя в зеркало. Трещина пересекала глаз пополам. Если смотреть сквозь такие очки, то и мир казался надтреснутым, дребезжащим, зыбким.
— Слушай, как тут у тебя кран включить? Рычаги, блеск, ничего не поймёшь! — крикнул Ромка из ванной.
— Погоди мыться, — Олег зашёл в ванную, порылся в шкафчике под раковиной и достал электробритву. — Давай снимем твой вшивый домик.
Ромка пригладил чёрные, криво подстриженные волосы.
— Валяй, — он сел на подставленный табурет. — Вшей, правда, пока нет. Не обзавёлся после приёмника. Но когда ещё попаду к парикмахеру, да к тому же в такой цивильной хате, как у тебя.
— В детприёмнике давно был? Оброс здорово.
Волосы падали на оранжевые кафелины. Ромка сидел поджав ноги, слушал жужжание бритвы и смотрел в пол. Ему казалось, что такой оранжевый пол должен пахнуть апельсином.
— Зачем ты со мной возишься?
— Что? — Олег выключил бритву. — Мне скучно. Голова болит. И бессонница… Залезай в ванну. Мойся, а я что-нибудь поесть приготовлю. Чистые вещи на стиральной машине. Полотенце жёлтое возьми. Мыла не жалей.
— На шампуне ты уже сэкономил, — Ромка кивнул на отрезанные волосы.
В бескорыстие Олега он не верил, но решил, раз уж к нему попал, хотя бы помоется от души. Он вышел из ванной только через час, розовый, благоухающий, в трусах до колен и Олеговой футболке.
В огромной кухне всё сверкало, сияло: лампочки, бра, кастрюли, стаканы и рюмки, плита с красными раскалёнными блинами. У Ромки даже глаза заслезились от блеска.
— Шикарно живёшь, — Ромка уселся на табуретку с металлическими ножками и мягким кожаным сиденьем.
— Много еды сразу не дам, — предупредил Олег. — Знал я одного мальчишку, который объелся и умер от заворота кишок.
— Я в курсе, — отмахнулся Ромка, наворачивая за обе щёки картошку с мясом. Немного насытившись, он решил завести светскую беседу. С осуждением глянув на Олега, лениво ковырявшего вилкой в тарелке, он поинтересовался:
— Детдомовец ты, что ли? Один живёшь? И бабы нет. Зачем тогда такие хоромы?
Олег улыбнулся:
— Я и сам иногда думаю: зачем? А детдомовцем быть не обязательно. Родных теряют и взрослые.
— Сколько же тебе лет, если ты всех пережил?
— Тридцать восемь.
— Уф! Какой старый, — Ромка покрутил головой. — По тебе не скажешь.
Он всмотрелся в бледное лицо Олега, худощавое, жестковатое: острые скулы, крепкий подбородок, чуть впалые щёки, глаза синие, глубокие, даже слишком.
«Наверное, как та самая Марианская впадина», — вспомнил Ромка, что когда-то учил в школе. Только глаза и вертикальные морщины у губ выдавали его возраст.
— Заведи бабу. Говорят, от них веселее.
Олег рассмеялся.
— Нет, не зря я тебя приволок. Развеселишь кого хочешь.
— Я, вообще-то, не клоун. Может, тебе сплясать вприсядку? — Ромка скривил губы.
— Так я и сам сплясать могу. Гопака. Только вряд ли станет легче. А жену… Был помоложе, служил в армии. Денег не было, общага. Жену привести некуда.
— Теперь есть куда, а уже в лом, — подсказал Ромка.
Олег снова рассмеялся, но вымученно.
— Я в некоторые комнаты, наверное, год уже не заходил. Домработница там убирается. А я как приду вечером, один маршрут: ванная, кухня, спальня. Вот и всё.
— Девку заведи, — Ромка нацепил очки. — А ещё лучше двух. Они и комнаты освоят, всё тут вверх дном перевернут.
— Что-то ты не по годам свёрнут на женском поле. Девка, конечно, хорошо, но меня одна такая обокрала и вообще. Из-за работы некогда романы крутить.
— Какая у бандитов работа? — прыснул в кулак Ромка.
— Да я в принципе не бандит, — пожал плечами Олег. Он достал из массивного холодильника бутылку водки, оглянулся на Ромку и захватил с полки ещё пакет молока.
— Ты всё-таки мент? — сник Ромка. — Что это менты разбогатели? Такая квартирка…
— Я охранник, — Олег налил в рюмку водки, в высокий стакан — молоко. — Водки тебе не даю, хотя, думаю, ты пробовал.
— Терпеть её не могу, — скривился Ромка и потянулся к стакану с молоком. Выпил залпом и облизнулся. — Интересно, кто твой шеф, если он за охрану такие бабки платит?
— Один чиновник… важный, — добавил Олег, опрокинул содержимое рюмки в рот, поморщился и пояснил: — Снотворное. Сплю, понимаешь, плохо. Нервы, как я не знаю что.
— Заметно, — сыто икнул Ромка. — Замков и засовов у тебя штук тридцать? Ты же охранник. Пушка настоящая есть.
— Как это ни странно, я только так могу расслабиться. Не боюсь никого, просто от людей устаю. Хочется от всех отгородиться, хотя бы дверями. Чего ухмыляешься? Ты, между прочим, тоже людей сторонишься. Обычно беспризорники в стайки сбиваются, на вокзалах пасутся и на рынках. А ты прям рак-отшельник.
— Тебе скучно и мне скучно. С ними. Воровать я не могу. Я бы и рад, но зрение плохое. Засыпался однажды, еле ноги унёс. Свои же отметелили, потому что в общий котёл ничего не принёс. Клей нюхать не люблю, у меня от него такие мерзкие глюки, а потом рвёт целый день. И мозги от него сами как клей становятся — вязкие, тупые. А мне мозги ещё нужны ясные.
— Зачем? Банк грабить собрался?
— Хе, — хихикнул Ромка. — Вот ещё! Так что я один. Таскаюсь по подъездам.
— Может, лучше в детдом? Там хоть кормят и спать будешь в тепле, — Олег в нерешительности посмотрел на бутылку водки и отодвинул её на край стола.
Ромка задрал футболку, показывая шрамы справа на рёбрах.
— Это в последнем детдоме. Там если не пацаны лупят, так воспитатели. Я одному нос сломал и сбежал, пока он кровью плевался.
— А ты зубастый, как я погляжу, — Олег встал и убрал бутылку в холодильник. — Неужели кулаком взрослому мужику нос сломал?
— Зачем кулаком? Табуреткой железной, — Ромка зевнул.
— Ты всегда так, табуреткой, если тебя бьют? Или иногда просто тихо плачешь в платочек? Я вот лично совсем не умею плакать, а иногда так хочется, — Олег смотрел в темное незашторенное окно. — Кажется, легче станет, но не умею. А ты?
— Последний раз ревел годика в четыре. Бабушка сдала меня в детдом. И я понял, что теперь жить надо своей головой. А голова ещё была маленькая и глупенькая — вот и рыдал.
— Ты считаешь, что плачут от глупости? — Олег с интересом посмотрел на Ромку, щуплого беспризорного очкарика, с которым ему было странно и интересно разговаривать в своей квартире поздним вечером.
