Георгий Марчик - Трудный Роман
— Бей, бей, бе-е-ей! — на этот раз хором закричали его взволнованные донельзя, взбодренные болельщики, но он не стал бить.
Круглов пришел в себя, помотал головой и… отступил. В глазах его было замешательство. Он больше не решался атаковать.
«Ааа… Вот ты какой! — с удивлением подумал Костя. — Вот ты какой!» И он вдруг со всей очевидной бесспорностью понял, какой Круглов. Просто нахальный трус. Беззащитность, отступление, отсутствие настоящего отпора рождают у него нахрапистую наглость, а отпор, мужество — обыкновенную трусость. До паники. До бегства. До икоты. «Ах, скотина, гад! Да таких бить надо! — заволновался Костя и от этой мысли ощутил в себе неведомо откуда пришедшую к нему злость. — Таких бить надо», — повторял он про себя. Но прозвучал гонг, и, тяжело дыша, он направился в свой угол.
— Хорошо, Костя, — говорил ему довольный Мельников, как парикмахер ловко и быстро обмахивая Костю полотенцем. — Ударил, как шпагой. Сам видишь, как здорово получилось. Продолжай в том же духе. Второй раунд ничейный…
Костя тяжело дышал и смотрел в зал. Ему была неприятна суетливость и болтовня Мельникова и то, что тот врал. Он понимал, что проиграл и этот раунд, и хотелось оборвать его, но он сдержался. Он смотрел в зал и видел отдельные лица, встречал даже внимательные взгляды, которые наблюдали за ним с жестокой беззастенчивой непосредственностью.
Где-то там в зале Женя. Она все время как бы присутствовала в нем. И он как бы ощущал в себе и ее волнение, и ее страх, и беспокойство за него. «Да ты не бойся, — неожиданно сказал он ей про себя. — Я выстою. Меня ведь так просто не одолеешь. А почему действительно я должен проиграть? А этот петух обрадовался. Адик…» — мельком удивился он невесть почему его имени.
Но размышлять было некогда. Удар гонга вызвал соперников на середину ринга. Они оба были уже довольно измотаны предыдущими схватками, но в решающем раунде не намерены щадить себя. Круглов стремился закрепить успех. Табаков — наверстать успех, вырвать победу хотя бы на последних минутах. Но оба они уже слишком выложились и с трудом сохраняли высокий темп. Удар следовал за ударом, схватка за схваткой. Костю лишь беспокоило, как бы не попасть в бровь Круглова. Скажет, что нарочно. Энергии и точности у обоих уже значительно поубавилось. Руки перехлестывались одна через другую да так на несколько мгновений оставались. Ноги налились усталостью. Быстро передвигались теперь тоже с огромным усилием воли.
Удар, еще, и еще, и еще удар. Они обменивались ударами в ближнем бою, тяжело наваливаясь друг на друга, пока не склещились, не сцепились в клинче. Они так крепко обнялись, как два брата или закадычных друга после долгой разлуки. На своей груди Костя ощущал его потную грудь, на своих плечах и спине — его тяжелые руки.
— Брэк! — крикнул судья.
Они отступились. И тут же Круглов упрямо бросился к Косте, а он навстречу ему. Удар, еще и еще удар. Будто колотят по гулкому барабану. В голове лишь глухие отзвуки.
Сошлись с ударами. Разошлись. Снова сошлись. Снова разошлись. Они шли друг на друга как на таран, расходились после каждого столкновения, чтобы, собрав всю энергию, вновь броситься вперед. Это был высший драматический момент поединка, когда зрители, полностью захваченные зрелищем, никак не выражали своих чувств, а только с лихорадочным блеском в глазах наблюдали за ярким квадратом ринга, где соперники бросались друг на друга, как два гладиатора.
Прошла уже половина раунда, когда вдруг словно белая бабочка от лица Круглова отлетела наклейка. Он даже не заметил этого. Зато Костя усиленно вглядывался в его бровь. Неужели он все-таки зацепил ее? Бровь была целой и невредимой. Круглов его обманул?! Костю как будто ожгли горячим хлыстом. Как будто смертельно оскорбили. Как будто обманули в самом чистом и лучшем, во что он безотчетно и свято до сих пор верил. Он едва не задохнулся от тяжелой и необъяснимой обиды.
Он бросился вперед. Откуда только взялись силы! Удар, удар! Еще удар, еще и еще! Круглов пытался клинчевать, но безуспешно. Он закрылся руками. Удар, удар и еще удар. Костя отступил шаг назад, предлагая противнику открытый бой: тот поднял голову. В глазах у него светился откровенный животный страх. Костя, задыхаясь и обливаясь потом, с мучительным трудом передвигая ноги и поднимая руки, снова устремился на Круглова. И тогда тот не выдержал и просто-напросто побежал в сторону.
Свист, смех, крики, аплодисменты остановили его. Он повернулся к Косте и, слегка пошатываясь, сам пошел навстречу ему в открытой стойке с кулаками на весу и с руками, едва согнутыми в локтях. Нет, все-таки невозможно выдержать этот взгляд. Впрочем, и взгляда-то не было. Два пятнышка плотного тумана вместо глаз, и больше ничего. Ну и свинство! А еще вернее — два пятнышка воздуха: смотришь и как будто стремительно куда-то проваливаешься, летишь в пустоту.
Костя ударил. Но кулак его миновал противника. Круглов нырком ушел под руку и, зацепившись за Костю, прильнул к нему. Судя по всему, клинчуя, он собирался протянуть время до конца раунда. Костя попытался оттолкнуть его от себя. В короткой, напряженной борьбе они навалились друг на друга, руки переплелись, как стволы лиан, и уже нельзя было понять, кто кого держит, кто кого отталкивает, кто вырывается, кто бьет.
И вдруг разящая, молниеносная, тоскливая и бесконечная боль пронзила насквозь всего Костю; она началась внизу живота и волнами, затопляя задыхающееся сердце, прошла по всему телу. Костя слабеющими руками пытался удержаться за шею Круглова, но теперь уже тот отталкивал его изо всех сил. Костю сотрясала дрожь, мускулы стали безвольными и вялыми, как вата.
Боль, словно беспощадная пила, казалось, резала пополам его тело. Круглов ударил ниже пояса. Скользящий удар прошел как-то сверху вниз, и рефери его не заметил. В глазах Круглова появилось кошачье любопытство и белый перламутровый свет. Он оттолкнул от себя Костю и ударил, словно бревном, по открытой челюсти. Костя медленно повалился на канаты. Перед глазами все плыло. Его тошнило, как в качке. Круглов ударил еще раз. Звука гонга Костя не слышал. После непродолжительного совещания судей — у Круглова было очевидное преимущество в первых двух раундах — была объявлена его победа по очкам. Рефери небрежно поднял руку победителя.
Около часа спустя у выхода из раздевалки Костю, к его удивлению и отчасти неудовольствию, ждала Женя.
— Я убежала от Романа, — сообщила она, заглядывая Косте в глаза. — У него было такое лицо, такое лицо, когда он смотрел твой бой. Нет, это просто нельзя выразить словами. Ну, а ты как же, Костенька?
— Только, чур, не жалеть и не сочуйствовать, — сказал Костя, изо всех сил удерживая дрожь в голосе. — В боксе ничьих не бывает.
Они вышли на улицу.
— Прогуляемся? — спросила Женя и крепко взяла Костю под руку.
Он кивнул.
— Ах, Костя, если бы только знал, как я волновалась! — сказала Женя. — Чуть с ума не сошла. Вначале ты был слишком скован. — Заметив, что Костя помрачнел, поспешно поправилась: — Напрасно ты не хотел, чтобы мы за тебя болели. Весь класс бы пришел.
— Не знаю, — сказал Костя. — Да, он все-таки надул меня.
— Вот видишь, — неуверенно поддержала Женя. Она не совсем поняла, в чем дело.
— Ну ладно, хватит об этом, — сказал Костя. — Проиграл и проиграл. А может быть, и не проиграл.
— В следующий раз ты обязательно победишь. — Женя поменяла шаг, пристраиваясь в ногу с ним.
— Посмотрим. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Фонарь у меня под глазом здорово светит? — повернулся он к ней и впервые после боя добродушно улыбнулся.
— Нет, почти ничего не заметно.
В парке белая чуткая тишина. Они шли по утоптанной аллее, которую уже успел присыпать свежий снежок, тихо поскрипывающий под ногами. Костя нагнулся, захватил пригоршню снега и бросил его перед собой. В воздухе облачком рассыпалось множество искристых пылинок.
— Ты прав: мы мало знаем друг друга, — заговорила после продолжительного молчания Женя. — Ты, оказывается, вот какой. Я и не подозревала. У наших знакомых был сын — все считали его отпетым шалопаем. А он однажды спас девочку, а сам едва не погиб…
— А кем тебе приходится тот артист? — спросил Костя. — Помнишь, с которым ты пошла после вечера?
— Это мой папа. Я была совсем маленькой, когда они разошлись с мамой. Не знаю, почему это случилось. Он такой собранный, цельный, интересный. Я очень хочу быть похожей на него.
Костя сочувственно кивнул.
— Когда мой отец был таким, как мы, он уже воевал. Потом работал и учился. А мы только танцуем.
— У нас все еще впереди.
— Я знаю. Но что именно?
— Наверное, то же, что и у всех… Учеба, работа… Мне тоже хочется, чтобы в жизни было больше какой-то дерзости, огня, страсти… Как в первые годы революции… — Опухшие губы были как чужие. До смешного неудобно выговаривать ими слова.
