Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить
— Ну их! Пойдемте. Чего даром деньги переводить, — сказал он учительнице. — Как-нибудь обойдусь. А в марте уже тепло.
— Ни в коем случае! — Лицо учительницы так и залилось румянцем. — Мне поручили одеть тебя, и я это сделаю. Отсюда ты уйдешь в приличном пальто! — И она решительно толкнула дверь со строгой надписью: «Посторонним вход запрещен!»
Около двух часов провели они в магазине. Мария Дмитриевна расшевелила и продавщиц, и худющего, как сушеная вобла, завмага. Обошла все прилавки, спускалась в склад в подвале, переворошила горы одежды, но добилась-таки своего.
Олег уходил из магазина в темно-сером бобриковом с косыми прорезными карманами и широким поясом демисезонном пальто, будто специально для него сшитым у портного по последней моде. Мало того, оно оказалось дешевле тех ватных уродов. Так что они смогли купить не только черные ботинки, но еще и шикарное вискозное кашне с темно-синими и золотисто-оранжевыми продольными полосами.
Когда Олег, счастливый, облаченный в свои обновки, ждал, пока Мария Дмитриевна оформит документы на покупки, продавщицы окружили его, приветливо улыбались и уже совсем не походили на каменных баб, скорбящих на выстуженных ветрами, курганах.
***Утром первого января Олег обнаружил в почтовом ящике газету «Большевистская смена».
На первой полосе выше заголовка шли громадные буквы:
ВЧЕРА БОЛЬШЕВИК НАМ СКАЗАЛ — ЭТО БУДЕТ,
СЕГОДНЯ СОЮЗ ГОВОРИТ — ЭТО ЕСТЬ!
Ниже названия газеты бросались в глаза заголовки:
Сегодня первый день второй пятилетки
Сегодня день ударника
А внизу снова крупно:
СЕГОДНЯ МЫ ЗДЕСЬ ГОВОРИМ — ЭТО БУДЕТ,
РАБОЧИЕ МИРА ОТВЕТЯТ НАМ — ЕСТЬ!
И вдруг вверху на белом поле Олег увидел карандашную надпись: «Курганову». «Вот те на! Я же не выписывал! Кто же это сделал мне новогодний подарок?» Спросил у мамы. Нет. Она не выписывала. Валя сказал:
— Нет. Это не я. Собирался, правда. Да так замотался перед праздником на Сельмаше…
И только придя в клуб, Олег узнал, кто это сделал.
— Я попросил. Завком деньги выделил, — улыбаясь, сказал Вася. — Надо же вожатым отрядов знать, что в стране делается…
Теперь Олег просматривал «Большевичку» ежедневно от заголовка до подписи редактора. Третьего января прочитал:
«29 декабря 1932 г. Центральный Совет Осоавиахима установил почетное звание для отличных стрелков из винтовки, пистолета и других видов оружия с вручением нагрудного знака «Ворошиловский стрелок» 1-й и 2-й степени. Значок учрежден в честь Наркома Обороны К. Е. Ворошилова, отлично стреляющего из всех видов стрелкового оружия. Звание присваивается членам Осоавиахима и военнослужащим РККА».
Когда Олег рассказал об этом, мальчишки загорелись:
— Вот бы нам получить!.. А что? Мы стрелять умеем!..
— Там написано: «из винтовки, пистолета и других видов оружия», — напомнил Олег. — А мы умеем только из мелкокалиберной. Нужно, чтоб научили из боевой, как в Красной Армии.
— А разве этому где учат? — усомнился Явор.
— А как же! — ответил Иван. — Вон в ФЗУ мукомолов у ребят кружок. У них инструктор — командир Красной Армии. Вот попадем в фабзавуч, может, и нас научат.
— Все в семилетку упирается! — завздыхали ребята. — Скорей бы ее закончить да в ФЗУ!..
***С начала нового учебного года действовал ученический контроль на пищеблоке. Новая повариха, тетя Маша, мать одного из учеников, навела на кухне и в столовой идеальный порядок. Дежурные присутствовали при закладке продуктов в котел, принимали участие в раздаче пищи.
Не слышалось больше жалоб, что одним наливают полную миску, а другим — чуть на донышке. Порции стали чуть больше, в мисках погуще и, конечно, гораздо вкусней, чем прежде.
И вдруг, придя под выходной в столовую, ребята обнаружили опять жиденький супчик. Окружили дежурных:
— Где картошка?! Везде говорят, что картошка — второй хлеб, а в мисках что?! Дать им по шее, чтоб смотрели, как следует!.. Повариху сюда!
Вышла с обиженно поджатыми губами худенькая тетя Маша.
— Чем кричать, идемте на кухню… Вот картошка, — показала повариха на громадную кучу очистков и гнилых картофелин. — Такую вот с базы привозят. Я же вам эту гадость не брошу. А что бросила — раскипелось. Его и не видно…
Пристыженные мальчишки притихли. Потом посоветовались и снарядили делегацию на базу… Но толку из этого не вышло. И на базе, не приспособленной к зимним условиям, картошка была такой же.
— Черт его знает! — ворчали мальчишки. — Никто не виноват, а жрать нечего…
На экстренном собрании учкома Олег сказал:
— Как никто не виноват? Виноваты мы сами!
— Гля!.. Мы еще и виноваты! — зашумели ребята.
— Конечно, — настаивал Олег. — Чего мы ждем? Когда нам готовенькое поднесут? Хватит смотреть в руки государству и требовать: дай то, дай это. Пора и самим что-то делать! Вот послушайте, что говорила Надежда Константиновна еще в двадцать восьмом году. — И Олег зачитал отрывок из письма Н. К. Крупской, которое он переписал из Васиной тетрадки:
«Вы — не бары, вы — дети трудового народа, вы — ленинцы, пионеры, и не к лицу вам подражать барчатам. Вы — подростки, а подростки уже многое могут сделать, чтобы сообща работать над улучшением жизни».
У нас в школе четыреста пионеров, да еще человек двести ребят. Это же сила! — продолжал Олег. — Что мы, весной не можем вскопать землю во дворе? Вон какой громадный!.. Да посадить картошку! И в том году ни у кого просить не будем. Своей хватит!..
— А где инструменты взять? — крикнули с заднего ряда.
— Ты что, безрукий? — вскочил Иван. — Мастерские есть? Да там трактор можно собрать, не то что лопаты сделать!
Собрание учкома кончилось тем, что выбрали огородную комиссию, куда среди других вошли Олег, Иван и Нина.
***— Заходите! — отозвался мужской бас за дверью.
Олег вошел. Его всегда поражал в этой комнате абсолютный порядок. Если даже хозяин месяц был в отлучке и ты зайдешь сюда вместе с ним, и тогда все окажется на своих, раз навсегда определенных местах. Везде чисто. Никаких брошенных вещей. Сразу у двери вешалка. Аккуратист, по-армейски заправленная узкая железная кровать в углу. Небольшой письменный стол у окна. Портрет Владимира Ильича над ним. В другом углу — выполняющая роль обеденного стола большая высокая табуретка, покрытая клеенкой.
Главная достопримечательность — два огромных шкафа, за стеклянными дверцами которых книги, книги, книги. Рядом с толстыми, в солидных переплетах с золотым тиснением, совсем маленькие, а то и просто брошюры. И честь им не по одежке и величине, а по тому, что там написано. Спроси у хозяина любую книгу — и он достанет тебе ее тотчас. Даже в темноте, на ощупь.
— Олег! Ну ты молодчина! Я боялся, что тебе сегодня не передадут. А завтра сутра мне снова в свою МТС возвращаться.
— Здравствуйте, дядя Федя!.. А у нас на пятом немецкий был. Вызывает меня секретарша. Скорей, говорит, Курганов. Тебя начальник политотдела МТС товарищ Демин Федор Захарович вызывает! Ну, я: «Ауфвидерзеен, Вильгамида Вильгельмовна! До побачення!» И сюда рванул… Вы теперь начальник политотдела МТС?..
— Удрал, барбос!.. Меня бы кто немецкому выучил. Так я бы Маркса в подлиннике читал… Нет. Нет. Погоди раздеваться. Дай я на тебя полюбуюсь. — Он отступил на пару шагов, разглядывая новое пальто. — Крепко тебя Советская власть обмундировала. Знай наших! Только вот это… А ну подожди. — Он шагнул к кровати, вытащил из-под нее чемодан, достал кубанку с коричневым, отливающим темным золотом мехом, и надел на голову Олегу. Чуть сдвинул набекрень. — Вот теперь, как надо, Так и носи.
— Дядя Федя! Это ж такая дорогая вещь…
— Дорогая, Олег. Очень дорогая… Мне ее Миша, батька твой, подарил на прощанье, когда в Туркестан отправлялся… — Дядя Федя закашлялся, будто поперхнулся чем-то. — Ну, раздевайся. Сейчас чайку принесу.
Олег не мог отвести глаз от отцовской кубанки. Гладил и гладил ее золотистый мех…
По возращенной Олегом тоненькой книжечке «Манифест Коммунистической партии» дядя Федя устроил ему целый экзамен. Требовал, чтобы он отвечал на вопросы четко и обстоятельно, да не заученными фразами, а своими словами.
Потом Олег рассказывал о доме, о своих школьных делах, о решении вырастить картошку для столовой.
— Ну, молодец парень. Так и дальше курс держи. А главное — не будь болтуном. Любое обещание, любой, даже самый хороший, лозунг лишь тогда чего-то стоят, если они подтверждаются настоящими живыми делами…
— Дядя Федя, я вот давно хотел спросить вас, — смущенно начал Олег. — Для чего живет человек?
