Лев Кузьмин - Под тёплым небом
Но когда оба ведра тяжело подняла и шагнула с ними, то Дюкин вёдра отнял, понёс, как пушинки, сам.
А Юле пропыхтел:
— Ладно уж! Через силу не рвись.
Он ушёл, а Юля после этого так шуранула опять со стола звонкий таз, что храп в палатках оборвался — из ближней вылез Иван Петушков.
Вылез, поглядел на вечернее солнце, на мглистые вдали сопки, потянулся, сказал:
— Вот теперь — тики-так! Налаживай, Юля, чаёк; я подниму ребятишек, а там и на дом, на работу.
— Ребяти-ишки… На до-ом… — передразнила Юля. — Проспал ты со своими ребятишками дом-то! Дюкин, небось, уж крышу кроет.
— Точно? — не поверил Иван.
— Точно не точно, а всё ж он после обеда не дрыхнул, как некоторые.
Иван засмеялся, приоткинул полог соседней палатки, закричал туда, будто в глубокий тоннель:
— Вылазь, «некоторые»! Нас тут прорабатывают. Надо исправляться.
И вот, напившись чайку да ещё пошутив над расстроенной Юлей, бригада Петушкова наконец-то собралась. Выпросился у матери и Николка. Да она ему сказала сама:
— Конечно, глянь, что теперь там творится. Вернёшься, доложишь.
Иван, всё в том же хорошем настроении, привлёк Николку к себе:
— На батю не докладывают… Пойдём-ка лучше не в контролёры, а в ученики.
— Поработать дашь? И там Дюкин не закричит, что нечестно? — обрадовался Николка.
— Не закричит… Мы ему ответим: «Учеников учить не запрещается!»
А кто-то из молодых бригадников даже уточнил:
— Мы тебя, Николка, перво-наперво научим самому главному плотницкому слову. Вот лежит, к примеру, бревно. Оно тяжёлое. Его впятером не поднять. А гаркнешь хором: «Ух!», и бревно почти само подскочит куда надо. А ну-ка, для тренировки ухни…
И, понимая, что это с ним просто балагурят, Николка шёл и хотя ухать не ухал, да от души смеялся. И смеялись, продолжали шутить все.
Но когда пришли на место, смешливость с бригады Петушкова сдунуло, как ветром.
Пока Петушков «набирался силы» в палатке, Дюкин резко вырвался вперёд. Домик, который он собирал, был, правда, пока ещё без крыши. Но уже и щитовые, гладко строганные стены стояли на месте, и оконные, отливающие янтарной желтизной рамы стояли на месте; и светился весь этот домик на степном вечернем просторе — ну, прямо, как большая, свеженькая шкатулка.
Сам Дюкин — усталый, при косых, закатных лучах багроволицый — ходил по самой верхотуре, тяжело басил помощникам вниз:
— Доски стропильные подавай… Доски!
— Ого! Он и в самом деле до крыши добирается… Мы в самом деле со спаньём-то перехватили чуть лишка… — сказал Петушков.
И подал команду:
— Засучай, братва, рукава! Задача — догнать и перегнать!
И тут все враз про Николку позабыли. Позабыла вся бригада, позабыл даже батя — Иван Петушков.
Отдохнувшие плотники бросились к своему домику, и вот там тоже пошла, закипела, забурлила неистовая работа.
Грохнулся со штабеля на гулкую землю широченный, грузный стенной щит. Подхваченный сильными руками и плечами, он встал на торец, затем покачнулся, подвинулся — и занял в стене своё место.
Грохнулся второй щит, тоже встал на ребро, на торец, и тоже занял в стене своё место.
Блеснули перевёрнутые обухом наперёд в руках плотников топоры, ударили по шляпкам гвоздей, и щиты в стене связались накрепко.
А потом стена стала расти всё шире. И вот уже в проёме её появилась первая оконная рама, а там и целую дверь пронесли рабочие на плечах мимо Николки, и он ничуть, что его на помощь не приглашают, не обижался. Он видел: ему, маленькому, тут никакого сподручного дела пока что нет.
Но зато Николка мог здесь теперь, сколько сам пожелает, сидеть, смотреть, не бояться, что скажут: «Под ногами не путайся!» И он сидел под зыбким, серебристо-перистым, ещё не смятым людьми и машинами ковыльным кустиком, глядел на слаженную работу плотников, слушал дробную перекличку топоров, вдыхал горьковатый, влажный запах посвежевших к ночи степных трав.
И, наверное, эта предночная зябкость и привела к нему нежданного соседа. И был это не кто иной, как Люсик. Он ткнулся холодным носишком Николке в руки, безо всякого приглашения сел рядом.
— Ну и ну! — удивился весело Николка. — То рычал, задавался, а теперь греться ко мне прилез… Вот так-то, Люсик! Раньше времени на кого попало хвост не поднимай. А может, ты всё-таки хвалиться пришёл? Тем, что твой Дюкин впереди моего папки? Так это не надолго. Ваши уже устали, складывают инструменты, а у наших впереди ещё целая ночь. Работать в такую ночь, папка говорит, в самый раз! Ветерок и звёзды по кулаку. Ты посмотри, какие звёзды-то, посмотри…
Николка приобнял щенка за голову, стал принуждать его взглянуть на звёзды, которые начали зажигаться на той, на черно-синей стороне, куда не достигал уже своею меркнущей алостью закат. Но щенок лишь пятился, вырывался, и Николка наставительно заключил:
— Вот видишь! Ты всё ж таки хитрец. Сидишь под кустиком со мной, а думаешь про Дюкина. Не нравятся тебе ясные звёзды!
И Люсик, то ли сконфуженный таким своим двойным поведением, то ли заслышав, что бригада Дюкина в самом деле пошла на ночлег, вывернулся и, подпрыгивая в тёмной траве, поскакал догонять своих.
Там, вдали, хорошо теперь видный, мерцал полевой, кухонный огонёк. На этот огонёк утомлённо, медленно уходил с помощниками Дюкин. И Николка всё тем же наставительным, насмешливым, но не слишком, конечно, громким голосом сказал:
— Что, Дюкин-тюкин? Спорить с моим папкой нелегко?
Сказал, шалости своей испугался, опять было нырнул под куст, а в это время в отцовой бригаде про него и вспомнили.
Помогая рабочим стягивать с белеющего в ночи штабеля новый здоровенный щит, отец спросил:
— Где это Николка у нас?
— Нико-олка! Иди ухать помогай! — засмеялся тот молодой плотник, что по дороге сюда балагурил всех больше. И вдруг он, упираясь руками в тяжёлый щит, распевно, озорно затянул:
— О-ой, прошёл, друзья, о нас напрасный слух…
— У-ух! — толкая груз, грянули вслед за певцом товарищи.
— Будто спали нынче мы часов до двух…
— У-ух! — опять поддержали запевалу рабочие.
— А по правде пробудились мы поздней… Оттого идёт и дело веселей! — допел озорной плотник, и рабочие заголосили уже на иной лад: «Идёт, идёт, идёт… У-ух! Пришло! Встало!» — и новый огромный щит очутился тоже на месте, и теперь на домике образовалась не одна стена, не две стены, а появилась и третья.
Николка подпрыгнул, закричал:
— Дом почти готов! Вот это «ух» так «ух»!
— О чём тебе и говорили, — хлопнул Николку по плечу тот плотник-запевала. — Давай, ухай и ты!
И Николка «ухал» с бригадой до того времени, пока в звёздное небо не поднялась ещё и луна.
Светила она так сильно, что все предметы на стройке стали ещё белее, тени — чернее, а быстро растущий домик стал казаться таким высоким, что у Николки, когда он запрокидывал голову, вдруг начинало всё плыть в глазах. Ему даже разок померещилось, что домик качнулся и полетел вместе с ним, с Николкой, в этот сияющий, ночной над головою океан.
Николка ойкнул, а отец услышал, сказал:
— Всё! Уморился, парень… Беги к матери, отдыхай.
И Николка пошёл без споров, потому что устал в самом деле. А когда добрёл до места, то на все Юлины вопросы только и ответил, что папка вот-вот догонит Дюкина. А потом взял со стола кусок хлеба, сунулся в палатку и прямо так с куском в кулаке и уснул.
5
Наутро — спать бы ещё да спать — Юля принялась тормошить Николку.
Он подумал, что это снова надо идти на давным-давно надоевшую кухню, досадливо замычал, но Юля спросила странно осторожным голосом:
— Скажи честно… Ты не брал ключик-замочек?
— Что? — так и вынырнул из-под одеяла Николка. — А на гвозде? На столбе? Разве их нет?
— В том-то и дело, что нет… Отец велел спросить: может, ты взял как-нибудь нечаянно? Дюкин думает вроде бы на тебя…
— Да он в уме? — совсем взвился Николка, и сна — будто не бывало.
Николка выскочил в одних трусах на прохладную улицу, помчался по седой росе к навесу.
А там гудела, теснилась толпа. И, конечно, там были оба бригадира. Они, опираясь по очереди руками на щелястую столешницу, разглядывали чуть ли не в упор тот столб с одиноко торчащим гвоздём, а потом глядели друг на друга. Причём Петушков смотрел на Дюкина лишь удивлённо, а Дюкин на Петушкова — удивлённо да ещё и сердито.
Николка, не боясь, что в толпе ему отдавят босые ноги, полез вперёд. А тут подоспела и Юля. Она помогла Николке сквозь толпу пропихнуться, поставила впереди:
— Пожалуйста… Николка здесь. Только он ключика-замочка не брал и не видел.
Петушков тут же повторил Дюкину:
— Вот видишь? Не брал и не видел.
Дюкин от Николки отвернулся:
