Чудеса Дивнозёрья - Алан Григорьев
Алёнка сделала ещё шажок, поскользнулась, взвизгнула — и тут кто-то невидимый придержал её зубами за штаны, не давая упасть. В руку ткнулся такой же незримый мокрый нос, подталкивая, мол, иди.
— Я. С. Тобой, — мелькнуло в голове.
И тут до Алёнки дошло. Сложнее всего было не запрыгать от радости — Снежочек не пропал, он всё это время был рядом, просто выполнял просьбу хозяйки. Она же просила напугать — ну и вот. Для неё ведь не было ничего страшнее, чем потерять друга.
Так, шаг за шагом, она спустилась в овраг, перепрыгнула через ручей и стала карабкаться вверх — к якобы раненому псу. Верёвочка с петлёй была уже наготове.
Никаких сомнений не было — это аука явился ей в образе пса, почуяв непритворное горе, и теперь заманивал. Его хитрость была понятна: если бы Алёнка стала вытаскивать раненого симаргла, ей пришлось бы самой подлезть под трухлявую сосну — и аука наверняка устроил бы так, чтобы она там застряла. До чего же вредный!
Подкравшись поближе, Алёнка, улучив момент, ловко накинула зачарованную петельку на лапу ауки, а Снежок — уже настоящий — проявился и цапнул зубами верёвку.
— Ага! Попался! — Алёнка захлопала в ладоши.
Аука, взвизгнув, заметался и, сбросив пёсье обличье, превратился в заросшего зеленоватой шерстью старикашку с длинным носом, крючковатыми пальцами и огромным брюхом. Ростом он был Алёнке по пояс, но так злобно зыркал своими чёрными глазёнками, похожими на угольки, что приближаться к нему совсем не хотелось. Она бы и не осмелилась, если бы Снежка рядом не было.
— Уходи, ведьма, — аука заверещал тоненьким голоском, замахал лапками. — Так и быть, я позволю тебе уйти из леса живой.
— Ишь какой добренький! — Алёнка упёрла руки в боки (она видела, Тайка всегда так делала). — Это наш лес. Нечего тут хозяйничать!
— Какая ты вредная, — аука подёргал верёвку, проверяя её на прочность, и Снежок зарычал, не разжимая зубов.
— Это я-то вредная? — возмутилась Алёнка. — А сам-то! Кто людей в гиблые места заводит и мучает? Не дело это, слышишь?
— Подумаешь! — фыркнул старичок. — Я просто развлекаюсь. Никого же не погубил!
— Это лишь потому, что мы тебе помешали!
Аука скрипнул зубами и вдруг, сжавшись в комочек, заканючил:
— Отпусти меня, ведьма, не губи во цвете лет! Обещаю, я исправлюсь!
Его глазки теперь смотрели заискивающе, лапки сложились в молитвенном жесте, острые уши поникли, как у нашкодившего кота. Ну и что ты с ним будешь делать?
Алёнка знала — ауку можно извести, полив заговорённой водичкой. И у неё даже с собой был пузырёк самой лучшей, на травках настоянной… Но разве у неё поднялась бы рука? Он же вон связанный, не убегает, о пощаде просит.
— Лучше отдай его мне, ведьма, — рядом с поваленной сосной возник вездесущий моховой старичок. — Ты не злая, как я погляжу. А аука этот — братик мой младшенький, непутёвый. Ужо я за ним присмотрю. Перестанет людей морочить, в честные моховики перевоспитается.
— Как думаешь, он нам не врёт? — Алёнка повернулась к Снежку.
Симаргл завилял хвостом:
— Тогда. Не. Обманул. Сейчас. Тоже. Не. Обманет.
— Ну ладно, — она строго глянула на мохового. — Теперь ты за него отвечаешь, понял? Коли твой брат опять начнёт хулиганить, я знаю, где тебя найти, понял?
— Да, ведьма, понял, — моховичок подождал, пока Алёнка снимет верёвку с лапки ауки, потом отвесил непутёвому братцу подзатыльник, взял его под локоток — и они оба пропали с глаз долой.
— Скатертью. Дорожка, — пролаял Снежок.
Он был доволен: охота удалась!
Домой они шли молча. Ну, то есть Алёнка молчала и думала, а маленький симаргл пытался её развеселить: лаял, таскал ей палки, принёс необожжённую консервную банку (хозяйка положила её в рюкзак, чтобы дома выкинуть — нехорошо ведь мусор в лесу оставлять).
Уже на подходе к деревне хозяйка вдруг остановилась и спросила:
— Как тебе кажется, Снежочек, мы не зря отпустили этого хулигана?
— Не. Зря, — гавкнул симаргл, виляя хвостом.
— А что, если он опять за старое возьмётся?
— Хвост. Ему. Откусим! — словно в подтверждение своих слов Снежок чихнул.
— Но у него же нет хвоста. А, ладно, не важно. Я тебя поняла: даже злостному хулигану нужно давать шанс на перевоспитание. Гриня с Яромиром наверняка решили бы иначе, они ребята суровые. А мы… будем за ним следить. По весне зайдём, проверим.
— Ты. Самая. Лучшая. — Снежок лизнул её в ладонь.
Уже на крыльце они обнаружили корзинку спелых подосиновиков — для которых, как вы помните, был давно не сезон. К подарочку прилагалась записка на бересте:
«Спасибо, ведьма, светлая душа. Благодаря тебе и лес наш сегодня светлее стал. Вот тебе на супчик, порадуй мамку. По весне приходи за сморчками и строчками. А покамест — доброй тебе зимы».
Пёрышко-горюшко
Тайка едва успела положить голову на подушку и закрыть глаза, как вдруг оказалась на Дороге снов — там, где явь с волшебными мирами переплетается. Вот это поворот! Прежде ей нужно было серьёзно сосредоточиться, чтобы сюда попасть, да ещё и парочкой оберегов запастись для верности — а тут будто ветром вынесло. Наверное, неспроста…
Тайка решительно одёрнула пижамку с единорогами и огляделась. Вокруг было серо, в воздухе висела мелкая водная взвесь — предвестница дождя. Среди тумана скользили расплывчатые тени — в общем, всё как всегда. Ни тебе горынычей, ни смертных заклятий — и на том спасибо!
В вышине послышался громкий шелест крыльев, и меч-кладенец, который Тайка носила на шее в виде подвески, шевельнулся, но не нагрелся — похоже, просто предупреждал, мол, внимание, ведьма! А чего внимание-то?
И тут её чуть не сбило с ног могучим порывом ветра! Хорошо, на обочине росли кусты, и Тайке удалось за них уцепиться. Не зря, в общем, меч беспокоился: на дорожку приземлилась птица размером с небольшой самолёт. Острые когти клацнули по булыжнику, высекая искры, и Тайка нырнула в кусты. А то мало ли, чем такая птичка питается? Может, для неё человек что муравей — ам, и нет!
Разглядев обрамлённое перьями человеческое лицо, Тайка не особенно удивилась — ей прежде встречались похожие создания. Правда, даже алконост по сравнению с этой птичкой был маловат — примерно как воробей рядом с тетеревом.
— Бр-р, приснится же… — Тайка на всякий случай ущипнула себя за щёку, но почему-то не проснулась.
Серое оперение гигантской девы-птицы казалось сотканным из тумана, на голове стояли торчком совиные ушки, а жёлтые круглые глаза глядели цепко, словно высматривая добычу.
— Чую тебя, ведьма, — птица приподняла
