Упрямец. Сын двух отцов. Соперники. Окуз Годек - Хаджи Исмаилов
Колхозный звеновод Айдогды — воплощение простоты и трудолюбия. Он и не представляет другой жизни. В армию его пока не призвали, и теперь работает в деревне за двоих. Окуз оглядывает загорелое в мелких морщинках лицо друга, его грубоватые, натруженные руки и, кося глаз в сторону хозяйки, начинает хвастаться:
— Часики купил. Чистое золото! Массивные. Три тысячи отвалил. Подержи-ка в руке. Он кидал на кошму под колени другу часы и доверительно прибавлял: — Оказывается, мы тоже в золотишке смыслим. Вчера чудак мне восемь давал…
— Кто же за тобой угонится, милый человек!
Хозяин был подавлен роскошью и предприимчивостью гостя, а тот между тем продолжал:
— Главное в вещах — красота! Вот возьми такую мелочь — рубашка… Надел, показался, допустим, в Ашхабаде — люди глаз оторвать не могут. А почему? Вещь стоящая! Ах, Айдогды, всяк по-своему живет. Иные с утра до ночи кидают землю лопатой через голову и хлеба досыта не едят, а кто с умом, тому счастье и богатство сами в рот лезут, как глазастой сове… Джык, джык, джы-ы-ык!
Он почувствовал, что хватил через край.
— Время требует труда и труда… Наше положение завидное, а каково фронтовикам? Вот уж кто верой и правдой свой чурек зашибает! А мы сироты… По одному на сорок молодух, не правда ли, Айдогды? Как племенные быки на зеленом клеверище!
Он начинал вдруг смеяться громче, хохотал до упаду. Айдогды не переносил этого недоумия и, выискав подходящий предлог, постарался проводить его из дому. Оставшись наедине с женой, он рассуждал о приятеле.
— У сумасшедших, толкуют, всякий день праздник, а этого и сумасшедшим назвать нельзя. Кажется его и понять нельзя!
В другой раз Окуз наведался к товарищу детства Акмураду. Едва появившись у него в доме, встретил жену и тотчас начал приказывать:
— Чаю! Быстро, Гозельджан, завари покрепче!
Пропотев, он разговорился. Акмураду многое доверял. Вел речь откровенно. И вдруг опять намекнул о женитьбе.
— Не скрою, есть серьезные намерения. Хочу этой несчастной Алтынджемал подыскать сверстницу… джык-джык… Пусть живет, не скучает. От друзей у меня секретов нет… А как ты посоветуешь, Акмурад?
— Подсказывать мудрому человеку трудно, а женитьба в твоем положении штука опасная… Только учить тебя не берусь, — с осторожной улыбкой отвечал друг, знавший, что не советоваться Окуз пришел, а хвалиться.
Жениться женатому человеку — дело подсудное, и Акмурад, прикусив губу, задумался, глядел Окузу в лицо: не разыгрывает ли тот, болтая, ради забавы? Нет, Окуз не шутил. Законов, оказывается, он не боялся.
— Как ты смотришь на Гулялек?
— Жена Готчака? — удивился Акмурад.
— Да. Хочу ее взять…
— О-о! Жену такого богатыря?
— Нынче мы богатыри, Акмурад-джан… джык, джык!
— Если уж такая уверенность, то, как говорится, дай бог счастья и удачи. Только штука слишком рискованная и, видно, нашему уму неподвластная, — неопределенно заметил Акмурад, который после каждого Окузова слова чувствовал себя все более скверно. Друг детства между тем в пылу откровенности стал рассыпаться в похвалах красавице Гулялек и еще насмешливо хвалил какое-то начальство, которое знает кого посылать на фронт (имея в виду Готчака, мужа Гулялек), а кого держать в тылу. Если кто к Окузу и придрался бы, то никогда не поздно дать развод Алтынджемал, а уж упускать такой маковый цветочек с его стороны было бы непростительной глупостью.
— А, кстати, о Готчаке разве плохие известия получены? — негромко и настороженно спросил Акмурад. Ему все еще казалось, что говорят с ним несерьезно. На вопрос о плохих вестях по поводу Готчака, он снова отвечал с неподобающей случаю легкостью. Его вообще мало интересует: добрые там вести или худые. Его интересует Гулялек.
— Дружище, Акмурад, ты напоминаешь мне ребенка, — увлекался Окуз, не желая слушать никаких возражений. — Надо наслаждаться жизнью, пока не поздно. Да притом, как может полноценный человек устоять против такого дьявольского соблазна? Ты только взгляни на нее: засмеется и будто солнце взошло, все вокруг тает. И как же бедному слабому бычку не растаять… джык, джык, джык!
Акмурад, слушая эти горячие признания, улыбался двусмысленной улыбкой и про себя повторял уже не в первый раз пословицу: поистине, глупцу суждено вечно наслаждаться, а людям, глядя на него, сожалеть да удивляться.
Алтынджемал
Соблазн велик, откладывать осуществление своих намерений Окуз не собирался. Вскоре же, после тех разговоров «о маковом цветке», он предпринял попытку завладеть им. Считаясь по-прежнему мужем своей законной жены и отцом своих детей, он, по существу, бросил семью. И то сказать, жена его красотой не блистала. Ростом невысока, худощава и лицо скромное. Глаза у нее всегда грустные, а веки чуть припухшие, может быть оттого, что Алтынджемал часто плакала, да и зубы казались слишком крупными, а нижняя губа была словно бы несколько приспущена. Нет, она не могла поразить вас с первого взгляда, хотя все, кто близко знал Алтынджемал, считали ее женщиной приятной, к тому же очень неглупой и порядочной. Дом она содержала в наилучшем виде, дети ходили чистыми, учились примерно, а занималась детьми только она одна.
Слух о связи мужа с Гулялек Алтынджемал приняла сначала совсем равнодушно, должно быть, не верила в измену или не хотела унижать себя подозрениями и поступаться собственным достоинством. Во всяком случае шума не поднимала до поры до времени и если тревожилась в душе, то тревогу таила про себя. Но молва о второй жене Окуза оказалась слишком настойчивой, чтобы не замечать ее. Однажды, когда он вернулся домой после долгой отлучки, Алтынджемал спросила:
— Что это у вас с Гулялек, — соседки мне все уши прожужжали? Как это понимать?
Вопрос не застал Окуза врасплох, но он, как ни был готов к нему, все же замялся, сразу попытался отделаться молчанием, смешком. Жена требовала прямого объяснения и пришлось объясниться.
В городе на квартире у него, действительно, живет одна знакомая, вернее, жена его товарища-фронтовика некая Гулялек, женщина, которую Алтынджемал раза два-три видела, но стоит ли о ней говорить. Стоит ли обращать внимания на сплетни, что распускают злые люди? Люди болтают, конечно, от зависти к их достатку и счастливой семейной жизни. В таких, примерно, выражениях отвечал Окуз, и жена на сей раз поверила ему, а может быть только сделала вид, будто верит, оберегала семью от позора, надеялась, что муж образумится.
На его слова она только сказала:
— Сам смотри, лишь бы непоправимого не совершил.
Откровенности и
