Эрвин Штриттматтер - Тинко
Дедушку опять на смех подняли. Наш солдат решил на людях не ссориться с дедом. Так меня и не провели в юные пионеры.
На другой день Лысый черт написал письмо «Директору наивысшей школы» в Котбусе. В письме значилось, что Лысый черт, имевший высокую честь посещать частную школу барона фон Буквица, испытывает желание дать своему сыну и наследнику, Фрицу Кимпелю, также соответствующее его положению образование. Лысый черт написал, что его Фриц ребенок умный, а учителя в деревне очень глупые. Будь они умнее, они бы обратили внимание на столь развитого мальчика и не оставили бы его на второй год. «Здешние учителя не способны постигнуть антиллегентности моего сына, и мой отпрыск тратит ее на глупые проделки, что вам, ваше высокоблагородие, будет вполне понятно».
Письмо Лысого черта, уже сильно потрепанное, вернулось в Мэрцбах. «Директора наивысшей школы» в Котбусе обнаружить не удалось. Так как на конверте отправитель не был обозначен, письмо передали бургомистру Кальдауне. Бургомистр в присутствии свидетелей торжественно огласил его содержание. Позже письмо доставили Лысому черту с пометкой: «Адресат неизвестен».
Когда в деревне потихоньку начали смеяться над письмом, Лысый черт заявил: «Нельзя уж и поинтересоваться, как у этих шарлатанов насчет наивысшей школы дело поставлено».
Что только не творится вокруг, а я должен в постели лежать! Когда всё только понаслышке узнаешь, совсем не так интересно. Я твердо решаю выздороветь. Мне сразу делается лучше. Меня уже не шатает из стороны в сторону, как прежде, и я иду во двор и кормлю кур. Потом приношу лесенку и ставлю ее к стенке, на которой растет виноград. Надо поскорей собрать сладкие ягодки, а то их высосут осы. Но только я потянулся за спелой кистью, как небо начало вертеться. Вот и пришлось слезать несолоно хлебавши. Значит, я еще не выздоровел. Да и стоит мне чуть побыть на солнышке, как я сразу устаю очень.
И вот однажды меня приходит навещать учитель Керн. Я готов сквозь землю провалиться! Я ведь с ним еще ни разу один не оставался. Наверно, он пришел за моим табелем. Ждет небось не дождется, хочет узнать, кто его подписал: наш солдат или дедушка?
Но учитель Керн не спрашивает меня про табель. Он принес мне книжку со стихотворениями. Там их штук пятьдесят. А я и не знал, что есть так много стихотворений.
— Когда у тебя перестанет голова кружиться, ты ее можешь почитать, — говорит мне учитель Керн. — А потом расскажешь мне, понравилось тебе или нет.
Этого он от меня никогда не дождется.
— Не стоило вам беспокоиться, — говорю я ему, как сказала бы бабушка. — Столько вы себе хлопот доставили! Благодарствуйте. Господь бог непременно вознаградит вас и возьмет к себе на небо.
И я прячу книгу под тюфяк, чтобы учитель Керн больше не говорил о ней. Вон он косится на меня. Никак, смеется? Ну да, ему хорошо смеяться: его-то не оставили на второй год!
Во дворе кудахчут куры: они привыкли, что я им корм задаю. Нет у меня времени попусту тут болтать! Но, видно, учитель Керн уселся надолго. Он протирает очки и зажмуривает при этом глаза; похоже, будто он спит. Теперь он говорит, что никто меня дразнить больше не будет.
— Чеху можете фунт масла дать — он все равно дразниться не перестанет.
— Кому, кому? Чеху?
— Ну да!
Учитель Керн спрашивает, кто такой Чех. Хорош учитель — мэрцбахских ребят не знает!
— Это мы так Зеппа Вурма зовем. Теперь и вы будете знать, как его зовут.
— Нехорошо. Очень нехорошо!
И учитель Керн объясняет мне, что название народа нельзя превращать в ругательную кличку. Он рассказывает мне про чехословацкий Берлин. Они называют его Прагой. Там будто бы жил человек, которого звали Юлиус. Он стоял за правду и умер за свой народ. Но перед тем как умереть, он в тюрьме записал, как смерть все ближе и ближе подползала к нему. Это было очень страшно. У меня даже слезы на глаза выступили. Я тут же решаю, что никогда больше не буду звать Зеппа Чехом, но только чтоб он перестал дразнить нас свинопасами. Может быть, нам звать его клецкой? Но Чехом ни за что нельзя.
Учитель Керн спрашивает меня, не хочу ли я в свой старый класс.
— Очень даже хочу, господин учитель Керн.
— А почему, собственно?
— Я не хочу больше видеть Фрица Кимпеля. Он нечистоплотный элемент.
Учитель Керн громко смеется. Мне даже видно, что сзади у него не хватает зубов.
— Где это ты подхватил?
— Белый Клаушке всегда так говорит у себя в кооперативе.
Учитель Керн опять начинает протирать очки. Всякий раз, когда ему не хочется, чтобы по его лицу видели, что он на самом деле думает, он принимается протирать очки.
— Не исключена возможность, что ты через полгода сможешь снова вернуться в свой старый класс, — говорит он.
— Я?
— Да-да. Но ты должен быть прилежным.
— Ах, вон оно что!
— Я должен видеть, что ты очень стараешься.
— Это уж не от меня зависит.
— А от кого же?
— От того, сколько работы будет в поле.
— Так ты вот о чем! — восклицает учитель Керн и хлопает себя по коленке. — Это все улажено. Твой отец позаботится, чтобы у тебя хватало время на уроки.
— Тогда они передерутся.
— Что?
— А почему она сюда машины не присылает?
— Кто?
— Партия. В Клейн-Шморгау она куда лучше.
— Она и сюда пришлет.
— Правда пришлет?
— Правда.
— Еще в этом году?
— На будущий год. Все машины будут стоять в Клейн-Шморгау.
— А нам-то тогда что от этого?
— Они и на наших, мэрцбахских, полях будут работать.
— Да?
— Обязательно.
— Ну, тогда я скоро вернусь в свой старый класс.
— Охотно тебе верю. А ты газету читаешь?
— Нет, не читаю. Ее наш солдат все прячет, чтобы дедушка в уборную не отнес.
— Все дедушка и дедушка! У тебя же отец есть.
— Не знаю я.
— Когда ты выздоровеешь, ты придешь к пионерам?
— Это не от меня зависит.
— А от кого же?
— Кто кого перекричит. Дедушка…
— «Дедушка, дедушка»! — передразнивает кто-то в кухне и рывком открывает дверь.
Мы и не заметили, что нас дедушка подслушивал.
— Я тебе уже сказал, что не отдам мальчонку в ваш дурацкий союзик!
Дедушка и учитель Керн уставились друг на друга. В комнате стало тихо-тихо. Слышно, как за окнами шумят деревья.
— Извините, я пришел навестить своего ученика. — И учитель Керн приподнимается с кровати.
— Ты что, совсем ума решился? Сам же его на второй год оставил, осрамил нас всех, а теперь ходишь тут, вынюхиваешь, на коленях перед ним ползаешь? Как ханжа в рясе!
— Дедушка, погляди, учитель Керн мне книжку принес.
Старик выхватывает у меня книжку из рук, швыряет ее в угол и снова набрасывается на учителя Керна:
— Ты что, парня на тот свет отправить хочешь? У мальчонки и так голова не в порядке, а ты добиваешься, чтобы он вовсе глупым остался?
— Извините, пожалуйста, но, в конце концов, я ведь его учитель. — Учитель Керн еле сдерживает себя.
— Чего учитель? Мучитель ты! На второй год его оставил. Проваливай отсюда! Нечего тут вынюхивать, квашня закисшая!
Учитель Керн пожимает мне руку и спешит уйти. Он побледнел, щеки у него трясутся. Глаза грустные-грустные. Вслед ему несется брань дедушки. Дверь захлопывается, и дедушка умолкает. А мне так стыдно, что я прячу голову под подушку.
— Задали мы перцу чернильной крысе!
— Спугнул ты его, дедушка.
— Что-о-о?
— Спугнул. Прямо коршуном на него налетел.
— Ах ты, сопляк ты этакий! И со мной уж в драку лезешь? Так, так! — Дедушка останавливается на пороге и задумывается. Никак, он икать начинает? Вдруг он с размаху ударяет ладонью по косяку. — Нет уж! Августа Краске им не сломить… никогда не сломить! В балансе оно что получается? Об мой-то лоб они себе башку разобьют.
Глава четырнадцатая
Наконец-то болезнь вылезла из моей головы. Доктор еще раз пришел, постучал и послушал меня. Сотрясение мозга прошло. А интересно, куда уходит болезнь, когда она проходит?
— Нагибаться-то ему можно, господин доктор?
— Почему ж, господин Краске! Он ведь теперь вполне здоров.
— А голову вниз держать ему можно?
— Это зачем?
— Когда он картошку копает, он голову всегда вниз держит.
Доктор закрывает свой чемоданчик:
— Нет, ни в коем случае. Такому маленькому мальчику вообще нельзя заниматься тяжелым трудом… А как у тебя дела в школе? Как ты учишься?
— В школу, господин доктор, он, слава богу, ходит.
— Я спрашиваю, как идут дела с ученьем?
— Идут, господин доктор, идут. Внучек наш умней троих таких, как он. Дал бы бог учителя потолковей. Вы человек ученый — небось знаете, как оно ныне в школах-то.
Доктор на это не отвечает. Он дает еще несколько советов насчет моего здоровья и прощается.
