Николай Воронов - Голубиная охота

Но недолго он был счастлив. Отец взял отпуск и увез с собой в башкирскую деревню Кулкасово. Тут жили их знакомые Нурпеисовы. В горнице Нурпеисовых отец с Гекой и поселились.

Здесь было красиво: горы; на скалах лиственницы, прозрачны, нежноиглы; по-над Кизилом, галдящим на камнях ртутно-белой водой, роща вязов, где и в августе были соловьи — звук раскатывался такой, словно кто-то привязал к дереву длинную никелевую проволоку, натянул ее и встряхивал, дергал, крутил; на быстринах клевали ельцы, в омутах с затонувшими корчами — голавли; ягоды у реки лопай, какие по вкусу — малину, черемуху, смородину, костянику.

Прошлым летом Гека мечтал погостить в Кулкасове, да его не пустили — денег не было: мать, отец и Алевтина Александровна ездили на родину, под Пензу, и сильно израсходовались на подарки.

А теперь тянуло в город. Все очень быстро опостылело. Где бы ни ходил, все мерещился Гога. Кривой сизый сук мелькнет в кроне вяза — хобот. Валун торчит на стрежне — слон, спасаясь от жары, вошел по лоб в кизил.

Отцу что: улыбка отлилась на щеках. И никто не мерещится, даже Шура, Сашенька, Александровна. Только и знает:

— Воздух-то! Воздух! Как дыня воздух: режь, кусай, сок с бороды облизывай.

Зарядили дожди. Похолодало. В доме да в доме. Тоска.

— Отсыпайся, сынок. Скоро в школу.

И не подумает отец, сколотили навес для слона или он топчется под открытым небом. Может, дрожит Гога и плачет по Африке.

Чуть подсохли дороги, потянули лесовозы из-за хребтов. Отец ушел пастись — ягоды есть. Гека оставил ему записку. И на дорогу.

Взяли на лесовоз, в кабине которого пели три пьяных мужика. Сидел верхом на шершавой сырой сосне.

Перед совхозом «Красная Башкирия» Геку ссадили: кабы автоинспекция не застукала. До города брел пешком. По городу зайцем на трамвае.

Слона увидел от цветников горного института. Забор был разобран и свален на глину. Ничего от зверинца не осталось, кроме Гоги (навес, под которым он мог укрываться в ненастье, все-таки протянули) и директорского автофургона.

Плохо слушались ноги, но побежал. Спотыкался. Ломило зачугуневшие пятки.

Услышал горн. Трубил, наверно, мальчик не больше его, Геки. Получалось натужно, глухо, хрипловато.

Нет, горнит не маленький — взрослый. Над площадью пронесся звук, похожий призывностью, блеском, длиной на тот, который раздается над просторами пионерского лагеря, когда трубят на линейку.

Кто же горнит? Никого не видать. Ой, да ведь это Гога трубит.

Гека подпрыгнул, обхватил хобот руками-ногами, зажмурился. Слон танцевал, качая его, как маятник.

Открыв глаза, Гека увидел неровно обпиленный бивень. Неожиданно по-над бивнем всплыло лицо директора. Ты смотри, обрадовался. А, хитрит. Ничего не выйдет. Не сведешь в милицию.

— Мальчик, вот хорошо-то, что ты приехал!

«Притвора».

— Я уже не чаял увезти слона раньше, чем через неделю. Выручишь? Выручишь. Ты славный.

«Прет чепуху. Еще не научился обдуривать».

— Мы уже всех зверей погрузили. За слоном дело стало. Некому отвести на станцию.

«Будто и некому?!»

— Из персонала слон одного Аркадия признает, а он в больнице. Взял мотоцикл в магазине проката и поехал с твоей сестрой за город. Природу хотел порисовать. Разогнал на всю железку. Тут ямка. И вышибло их. Аннушке повезло. Ссадинами отделалась, ушибами. У Аркадия перелом берцовой кости. Аннушка пока тоже в больнице. Я к вам на квартиру ходил. Просил сказать, где ты. Мать у тебя принципиальная. Отказалась сказать, где ты.

— Обманываешь?

— Незачем.

— Поклянись.

— Честное партийное.

Подъехал мотороллер с кузовом. Привез в бачках еду для Гоги. Директор, чтобы расположить к себе слона, все старался делать вместе с Гекой: ссыпал в корыто пареный овес, ставил корыто на настил, таскал в бадье воду.

В свободное время он заставлял Геку стоять рядом с собой, держал на его плече ладонь; на указательном и среднем пальцах табачная смолка.

Мальчик не только не таил обиды на директора — он был горд, что сам начальник зверинца стал относиться к нему уважительно.

Всем он был доволен и ничего не желал: ни вишневого сока, ни конфет «Ласточка», ни ацидофилина, ни грецких орехов. Разве что чуть-чуть хотелось, чтобы пришел Миша Бакаев с ребятами и они бы посмотрели, как он сидит на слоне наподобие какого-нибудь магараджи.

Вечером не было отбоя от зевак. Директор искричался, увещевая их не приближаться к слону; животное дикое («Никакое не дикое», — думал Гека); разнервничается, если беспокоить, и начнет крушить все, что ни подвернется.

Последним, уже в темноте, навестил Гогу пьяный. Покачался на одном месте, как примагниченный, сказал слону:

— Правильно делаешь, что водку не пьешь, — рассмеялся и заковылял к скверу.

Директор принес из гастронома сырковой массы с изюмом, колбасы, бутылку сливок и плитку шоколада.

Поужинали в фургоне. Долго сидели на крыльце. Гога сошел с настила, чтобы смотреть на Геку и стоять поближе к нему. Он вздыхал. В темноте его голова казалась гранитной, глаза мерцали черным блеском, точно вода в безлунье.

Никогда мальчик не видел столько звезд, сколько проступило на небе в ту ночь. Куда ни ткнется взглядом — звезды.

— Дядь, Ковшик есть названье у звезд. Еще как?

Директор, наверно, не слышал, что сказал Гека, потому и спросил:

— Знаешь, каким я был человеком?!

— Каким?

— Под моим началом было много-много людей. Ездил на двух машинах.

— Дядь, вон три звездочки вдоль, три поперек. Как называются? Грабли?

— Пост так пост занимал! Другому во сне не приснится. Не веришь? Не веришь. Одет я, как заведующий пивной палаткой. Опростился. Ума убыло… Реки бывают: весной море, осенью — ручеек. Совсем вроде бы не я.

— Дядь, веришь: есть звезды крупней солнца?

— Ты счастливчик. Ты еще не знаешь, что такое занимать важное кресло и вдруг оказаться вышибленным из него. То много мог, и вдруг — ничего не можешь.

— Дядь, ну скажи: есть на свете солнце больше нашего солнца?

Спал Гека на топчане Аркадия. Подушка пахла зверями. Просыпался то от тревожного хорканья Гоги, то от шелеста афиш: их задевал директор, вращаясь на своем топчане.

Встали на восходе. Директор отомкнул замчище, на который была закрыта цепь. Саму цепь выдернули из ушка жгута (внутри стальные тросики), облегавшего низ Гогиной ноги.

Накормили слона, и Гека повел его на станцию, держась за крюк хобота. Директор шагал рядом. Он радовался, что на проспектном шоссе, тянувшемся к вокзалу, ни транспорта, ни пешеходов.

Когда впереди, на тротуаре, появлялся сторож, охранявший магазин, директор резко махал рукой: не маячь, прижмись к стене, и тот замирал возле витрины или двери, спрятав под шубу ружье.

Гека грустно улыбался. При нем слон ничего и никого бы не тронул, хоть если бы на шоссе была автомобильная теснота, а тротуары запружены народом.

Вагоны, занятые зверинцем, загнали на тупиковый путь. Для Гоги приготовили теплушку. За порог зацеплены сходни. Низом они уткнулись в щебень.

Сходни крякали от тяжелой поступи слона. В су-теми теплушки белели ясли, пахнувшие березовым соком. Из яслей торчало сено.

Гека высвободил из хобота занемелую руку, шевелил пальцами, слушал, как Гога шелестит сухими травами.

Директор уехал на грузовике. Грузовик доставит остатки заборных панелей, а директор приведет и загонит на платформу автофургон.

Неподалеку застрекотали сороки. Мальчик бросился к дверному проему, и тут раздалось протестующее Гогино хрюканье.

«Погоди», — мысленно сказал Гека.

В сахарном мареве, трепещущем над пустошью, вертелись сороки, догоняя ворону, которая тащила в клюве что-то темно-красное, похожее на мясной ошметок.

Гека загадал: сороки не отберут у вороны добычу. Но проверить этого не смог: слон взял его за руку и потянул к яслям. Возле яслей отпустил и стал делать кольцевые движения хоботом над его головой и дул при этом, и волосы мальчика завихривались, как железная рудная пыль, над которой крутят магнит.

«Ладно, Гога, успокойся. Постараюсь реже отходить от тебя».

Он сел на угол яслей, весело застукотил пятками.

Чуть не свалился на пол: будто оборвалось сердце, едва подумал, решится ли директор взять его в Челябинск. И не трус, а какой-то чересчур осторожный. Может не решиться. Да и слон начинает его признавать. И кормить себя, наверно, позволит, и увезти с челябинского вокзала. Так что директор, пожалуй, попробует вытурить Геку из теплушки до отхода поезда. Жалко, нет Аркадия. Аркадий бы заступился и взял в Челябинск. Сам бы не додумался взять, Аннушка бы намекнула. Сестру Гека сумел бы упросить.

Хруст щебня. Шаги на сходнях. Директор. Черный в розовом квадрате неба. Скинул с плеча цепь. Служитель, надсадно кашляя, опустил стальную сваю с ушком. И вон из вагона. Притащил бадью с корытом. И снова ни на минуту не задержался. Бояка.