Робин ЛаФевер - Теодосия и изумрудная скрижаль

Правда, обернуться еще раз назад я не решилась. Во-первых, не хотела привлекать к себе внимания, во-вторых, не хотела, чтобы следивший за мной человек понял, что я заметила слежку, и, в-третьих, за мной снова наблюдал папа.

Когда служба, наконец, почти подошла к концу, бабушка поднялась со скамьи, на которой сидела, и протянула свою руку папе. Он взял ее и повел бабушку к гробу. Здесь бабушка остановилась, положив руку на крышку гроба, и мое сердце отчаянно забилось в груди – прикажет бабушка открыть гроб или нет?

Бабушка погладила медную табличку на гробе, а потом положила свой букет лилий на полированную крышку. Сверху. Священник принялся читать заключительную молитву.

Я почувствовала, что у меня подгибаются колени. Мы сделали это! Отпевание закончилось, и никто не раскрыл нашу тайну. Я закрыла глаза, сказала последнее «Прости и прощай!» душе Тетли и пожелала ему покоиться в мире. Вновь открыв глаза, я увидела перед собой улыбающееся лицо Генри и улыбнулась ему в ответ, с трудом удержавшись, чтобы не хихикнуть вдобавок.

Народ в церкви начал подниматься с мест и потянулся к выходу. Я тоже пошла к дверям, внимательно рассматривая по дороге толпу. Мне очень хотелось узнать, кто это так внимательно следил за мной во время службы.

Выйдя за дверь, люди растекались по ведущим вниз каменным ступеням, негромко вспоминая добрым словом адмирала Сопкоута, мерзавца, который не стоил мизинца любого из них. Спускалась по ступеням и я, продолжая внимательно всматриваться в лица.

Мама и папа о чем-то разговаривали с бабушкой и каким-то чином из Адмиралтейства. Генри уже успел устроиться на краю нижней ступени, вытащил из своего кармана оловянного солдатика и принялся тихо играть с ним. Брат все еще выглядел бледным, словно после тяжелой болезни.

Так и не найдя того, кто следил за мной, я решила присоединиться к Генри, но в этот момент уловила краем глаза какое-то странное движение.

Это был старый матрос с седыми волосами и бородой – он резко отвернулся в сторону, как если бы не хотел, чтобы я заметила его. Да, это он. Но почему он следит за мной?

Матрос снова посмотрел в мою сторону, и наши взгляды на мгновение пересеклись. Один глаз матроса прикрывала черная повязка, а его лицо показалось мне смутно знакомым – где я могла его видеть?

Честно говоря, очень сложно запомнить и описать любого человека в форме, вот и все матросы кажутся мне на одно лицо. Может быть, этот старый матрос служит на «Дредноуте», и я видела его там? Только староват он для матроса, пожалуй.

Одноглазый повернулся и похромал прочь.

Я решила пойти следом за ним до угла церкви – проверить, не замышляет ли он чего-нибудь плохого.

Я едва успела сделать пару шагов, как вновь почувствовала жучков, шагающих ледяными лапками вдоль моего позвоночника. Ощущение опасности было таким же сильным, каким оно бывает в музее рядом с проклятым предметом. Нужно немедленно провести тест Второго уровня – у матроса может быть при себе очень опасный артефакт.

Я взглянула на собравшихся возле церкви совершенно не защищенных людей и поспешила завернуть за угол. Здесь передо мной открылся узкий переулок – совершенно пустой. Ни старого матроса, ни проклятого артефакта. Я уже повернулась, чтобы вернуться к церкви, когда из стенной ниши появилась огромная темная фигура, и послышался голос:

– Попалась!

Сначала я испугалась, а затем удивленно уставилась на старого матроса, который что-то прятал в коробочку. Как только он закрыл крышку, ощущение бегущих у меня по спине жучков пропало.

– Я знал, что это привлечет твое внимание, – сказал матрос, ухмыляясь в свою седую бороду. Он взял меня за руку и добавил: – Как тебе должно быть известно, любопытство до добра не доводит.

Нужно ли говорить о том, как мне не понравилось такое начало разговора?

– Ну, ты не узнаешь меня, Тео?

Откуда он знает мое имя? И голос у него знакомый, только я никак не могу вспомнить, чей именно.

– Боюсь, что нет, – покачала я головой. – А разве мы встречались?.. Ой!

Матрос приподнял скрывающую глаз черную повязку, и я увидела перед собой лицо адмирала Сопкоута.

– Вы?! – выдохнула я, до глубины души потрясенная его появлением.

– Я, Тео. Живой и невредимый. Очень мило со стороны твоей бабушки, что она устроила мне такие роскошные похороны. Я лучшего и желать бы не мог. Ах, если бы ты знала, как приятно слышать, когда о тебе говорят столько хорошего!

Я представила, что стало бы, узнай адмирала кто-нибудь из пришедших на его «похороны» моряков – а их здесь было немало. Что же заставило беглого адмирала так сильно рисковать, придя сюда?

– Так вы поэтому сюда пришли? – спросила я. – Из любопытства?

– Нет, не из любопытства. Я пришел сюда, чтобы повидаться с тобой.

О, боже! Разве можно ожидать чего-то хорошего, когда с тобой хочет «повидаться» кто-то из Змей Хаоса? Кстати говоря, они редко ходят поодиночке, где-то рядом могут быть другие. Я посмотрела по сторонам, а Сопкоут, заметив это, все понял и сказал:

– Я здесь один. Или, если хочешь, вдвоем с мистером Уэбли, – и он похлопал себя по карману.

– С кем? – я не знала Змеи Хаоса с таким именем.

– Уэбли, – повторил Сопкоут, а затем сунул руку в карман и вытащил из него револьвер. Медленно поднял его и направил на меня.

У меня все сжалось внутри.

– Чего вы хотите? – спросила я, стараясь сделать вид, что меня не очень-то волнует глядящий мне в грудь вороненый ствол с мерзкой дырочкой посередине.

– Хочешь спросить, чего я хочу, кроме того, чтобы отомстить?

Я хотела сглотнуть, но в горле у меня совершенно пересохло.

– К счастью для тебя, я действительно хочу кое-что помимо мести, Тео. И ты отдашь мне это «кое-что», если хочешь отметить свой двенадцатый день рождения.

– Что это? – хрипло спросила я.

– Изумрудная табличка, – слегка наклонился вперед Сопкоут.

Я удивленно моргнула. Черт побери, можно подумать, что мы давали объявление об этой табличке в газету! Откуда всем и каждому известно о том, что у нас хранится эта проклятая штуковина? Я открыла рот, собираясь сказать, что нет у меня никакой таблички, но Сопкоут опередил меня:

– Думаю, что как минимум одна из твоих дивных гувернанток объяснила тебе, что лгать нехорошо, – и он рассмеялся, урод. И почему только он когда-то казался мне весельчаком?

– Зачем вам эта табличка? На ней записаны алхимические формулы. Не думаю, что Змеи Хаоса верят, будто можно на самом деле превращать свинец в золото, – фыркнула я.

– Или кое-что еще, о чем даже не подозревает наша умненькая, сующая свой нос куда не просят, Теодосия.

– Что именно?

– О, боюсь, это тайна, о которой тебе лучше не знать, – он приблизился ко мне на шаг. – Могу лишь заверить, что мы сделаем все – понимаешь, все! – чтобы завладеть этой табличкой. Ясно тебе?

Я кивнула.

– Очень хорошо, – сказал Сопкоут. – Принесешь табличку к Игле Клеопатры в пятницу. Скажем, в пять часов. Как раз в это время в вашем музее будет проходить открытие выставки, твои родители будут заняты. Незаметно уйти для тебя труда не составит, – он поднял свой револьвер выше, направил его прямо мне в лицо. – И без фокусов. Если не принесешь табличку, поставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь своей бабушки. Как думаешь, сможет она пережить свой позор, если узнает, что пригласила половину Адмиралтейства на похороны преступника и предателя? – и он снова залился своим гадким смехом.

– Тео! Тео, куда ты пропала? – послышался из-за угла мамин голос. Конечно, мне хотелось, чтобы мама меня нашла, но еще сильнее мне не хотелось, чтобы она оказалась на прицеле у адмирала.

Сопкоут отступил на шаг назад и махнул револьвером в ту сторону, откуда доносился мамин голос.

– И чтобы никому ни слова, – сказал адмирал. – Принеси табличку, как сказано, или пойдешь вместе со своей бабушкой кормить рыб на дне Темзы.

С этими словами он повернулся и побежал по улице. Я, сдерживая всхлипывания, понеслась на мамин голос.

– А, вот ты где, милая, – сказала мама. – Пойдем, пора ехать на поминки к бабушке. Ты здорова? Какая-то ты бледная, – она пощупала мой лоб. Я знала, что он был липким и потным от страха.

Я воспользовалась случаем, чтобы хоть на секундочку прижаться к маме, хоть чуточку подзарядиться идущей от нее силой и растопить холод, сковавший меня от слов Сопкоута.

– Не могу сказать, что мне понравилось быть на похоронах, – призналась я.

Глава двадцать третья. Уаджетин

Нет худа без добра. После встречи с Сопкоутом я выглядела так, что мои родители решили, что я заболела. Это дало им прекрасную возможность сбежать с торжественного поминального обеда в доме бабушки, проще говоря – с поминок. Я старательно продолжала изображать недомогание – сделала грустное лицо и откинула голову на спинку сиденья в кебе.

Впрочем, прикидываться больной мне было не трудно, мои нервы в самом деле напряглись и гудели как струны, а взглянув на свои руки, я обнаружила, что они дрожат. Я сцепила ладони и положила себе на колени.