Макар Последович - Магистральный канал
— Ты что? Ты чего?! — холодея от страха, выкрикнул Митька Попок и схватился за свою сумку. — Кто ты есть?
Черная фигура молчаливо надвигалась на него.
— Стой, назад! — отступая, дико закричал письмоносец. — Чего тебе надо?!
Черная фигура не отзывалась. Сквозь булькающий шум воды напряженный слух Митьки Попка уловил сухой короткий звук взводимого курка. Незнакомец был вооружен револьвером и не думал шутить с письмоносцем.
— Сумку… давай сумку, — услышал Митька Попок хриплый, но какой-то знакомый голос. — Раз… Давай деньги…
В следующую минуту тень рванулась вперед и нападающий, толкнув почтальона, ухватился за ремень сумки. Митька Попок полетел наземь, уткнувшись лицом в прелую и влажную прошлогоднюю листву, но сумки из рук не выпустил.
— Отойди! — крикнул он глухим и каким-то чужим голосом, снова вскакивая на ноги. — Не лезь, говорю тебе… А то сейчас как вдарю…
В руках у Митьки Попка оказался тяжелый сосновый сук. Размахивая им в воздухе, письмоносец упрямо двинулся на черную фигуру.
— Я тебе покажу! Ты еще меня не знаешь, гад. А я тебя узнал… Револьверчиком, Демка, запасся? На разбойничий хлеб перешел?
— Помалкивай. Сейчас тебе конец будет… Давай деньги.
Но Митьку Попка уже нельзя было остановить. Покуда черная фигура надвигалась на него молча, с серым невыразительным пятном вместо лица, Митька Попок ощущал страх. Когда же он узнал в разбойнике своего соседа, злым упрямством налилась в нем каждая жилка. Так бывает всегда, ведь и болезнь страшна до тех пор, пока ее не знаешь. Теперь Митька Попок знал, кто перед ним и что ему надо. И тогда страх сменился колючим, злым задором.
— Ну, стреляй, подлюга. Бей, зараза, в самое сердце. Только и себе заказывай панихиду… Вот где она — сумка, у меня… Тебе никогда такого не иметь, что в ней лежит. Тебе даже и не приснится такое!
Демка Чижик пятился от наседавшего на него разъяренного письмоносца. Один раз тяжелый, словно свинцом налитый сук угодил ему в левую руку. Демка взвыл от боли и отскочил еще дальше. Этого только и ждал Митька Попок. Он рванулся в сторону и кинулся бежать, не разбирая дороги, не чувствуя дождя и воды под ногами. Его фуражка осталась где-то там, на том месте, где свалил его Чижик.
И вдруг жгучим огнем полоснуло по спине письмоносца. Митьке Попку показалось, что весь лес, все небо загорелись зеленым огнем. Земля закачалась и быстро стала уходить из-под ног. Митька Попок ступил еще несколько шагов, хватая руками воздух и тяжело дыша широко открытым ртом. Потом сразу исчезли и адские зеленые огни, и торжественно-величавый шум воды.
В БОЛЬНИЦЕ
Впервые очнувшись после долгого сна, Мечик не узнал своей хаты. Вместо светло-голубых обоев он увидел чисто побеленные мелом стены, потолок. И лампа была не та, своя привычная, в стекло которой набивались за лето сотни мух. Здесь маленький прозрачный пузырек спускался на электрическом шнуре с потолка. Не было в хате и печи, возле которой мать со сковородником в руках стерегла пухлые пшеничные блины. И не слышно голоса Ольки… Незнакомая седая женщина в белом халате сидела возле кровати и держала Мечика за руку…
Мечик рванулся с постели.
— Тише, мальчик, — услышал он спокойный, ровный голос женщины. — Тебе нельзя двигаться…
Глаза Мечика стали круглыми от удивления. Что он слышит, что видит: сон это или наяву? И кровать, на которой он лежит, не его кровать — железная, очень низкая и узкая. И огромный, почти во всю стену, переплет окон — чужой и незнакомый.
— Лежи спокойно, Мечик. Сейчас придет доктор.
Голос у седой женщины какой-то особенный, и кажется, что он пахнет лекарством. Этот голос, этот необычный запах заставили Мечика снова вскочить с постели, но его успокоили, накрыли одеялом эти ласково-требовательные руки женщины.
— Кто вы? Откуда вы знаете мое имя? — решительно запротестовал Мечик. — Чего вы меня держите на привязи?
На губах женщины появилась улыбка.
— Это хорошо, что ты заговорил. Столько молчать, потом столько метаться в горячке… Мы уже опасались за твою жизнь. Будь же послушным, сейчас придет доктор…
Это произошло утром, а вечером у Мечика снова появился жар и начался горячечный бред.
— … Генька! Павлик! Прогоните отсюда эту злую тетку. Она хочет, чтобы я захворал… Подай мою саблю, Ленька… Я тебе не отдавал ее навечно… Свинья… Улей… Так это ж Чижик. Вот он… Держите!.. И эту злую тетку держите!.. Мне холодно, Ленька… Бери саблю… навечно. И маузер бери… И никому, никому не отдавай, Ленька…
Тяжелые громовые раскаты гремят в свинцово-седых тучах. Потоки дождя бьют по зеленым травам. Тысячи огромных елей горят на выгоне. Справа, слева, впереди. Горят под беспрерывным, шальным потоком воды. Злобно шипят раскаленные, золотые угли. Огромные столбы дыма и густого пара вздымаются над аистовым гнездом в высокое, покрытое неспокойными тучами небо. Все борозды на поле переполнены водой. Она мчится в магистральный канал, бьется и пенится на его черных откосах. И Мечик бежит под дождем, оставаясь сухим. Хоть бы одна капля упала на его разгоряченное лицо, охладила бы его пылающую жаром голову… Бежит Мечик. Дальше от этих сверкающе-белых стен комнаты, от голоса, который пахнет лекарством…
Гремят над головой Мечика тяжелые громовые раскаты. Содрогается земля под ногами. Выпирают из этой земли черные, покрытые толстым слоем ила и водорослями, дубовые колоды. Справа, слева, впереди, повсюду, куда бы он ни повернулся. И на каждой колоде стоит с топором в руках учитель Лысюк. Он в белой рубашке, в белых штанах, в белых башмаках.
— Ценный клад. Мы, товарищи, нашли ценный клад! — кричит учитель и вдруг проваливается сквозь землю вместе с дубовыми колодами.
Бьет по зеленой траве тяжелый поток дождя. Травинки на глазах у Мечика вырастают и превращаются в густые кусты лозняка, в толстые деревья, в пущу. Шумят вечно трепетные листья дуплистых осин, угрюмо машут огромными косматыми лапами ели. В гуще деревьев черным-черно. Ничего уже не видит Мечик. Но он бежит, бежит. Ему необходимо успеть на магистральный, пока там люди, пока там Павлик Дераш.
— Вторая телеграмма Павлу Дерашу! — кричит ему вдогонку Загадка Природы. — Из Наркомзема. Тысяча рублей премии за выдающийся рекорд… Торопись, хлопец, беги по Митькиному следу.
Стреляют в шуме воды молнии. Вот уже и Волчье Логово. Узенькая, залитая водой лесная тропинка. Раз за разом мелькает синеватый свет грозы. И вдруг ужасным кошмаром вырастает перед Мечиком тяжелая неуклюжая фигура Демки Чижика, настоящий, не самодельный, наган в выброшенной вперед руке… Стреляет молния… Хватается за грудь Митька Попок…
— Спасайте! — холодея всем своим существом, кричит Мечик. — Спасайте… Демка, шкура…
— Успокойся, Мечик, — шепчет ему на ухо ласково-спокойным голосом злая тетка. — Тебе ничто не угрожает… Демку Чижика арестовали.
… Ревет, бушует в ушах Мечика вода. Стремительно пролетают по упругим волнам реки легкие, как пушинки, черные колоды. И на каждой из них подскакивает Демка Чижик. Черный, обросший густой длинной шерстью человек. Он уже в круглых страшных очках, с черной короткой трубкой в руке.
— Демка-пролаза… про-ла-за… Прочь, негодяй! — рвется Мечик навстречу такому чудному в очках Чижику.
Почти целую неделю в беспамятстве воевал Мечик с невидимыми для больничной сестры врагами. Почти целую неделю жизнь Мечика находилась, как пишут в книгах, на волосок от смерти. В редкие короткие минуты просветления он никак не мог сообразить, где он и что за люди в белых халатах находятся возле него. Тяжелое крупозное воспаление легких ослабило его так, что он еле-еле шевелил тонкими, как листики, губами. Все, что побуждало его буйствовать в бредовом состоянии, вылетело из головы. Он помнил только до того момента, когда при фосфорическом свете молнии увидел жуткую сцену с Митькой Попком. Дальнейшее было начисто вычеркнуто из памяти.
Все в нем решительно восставало против тюремного режима этой больницы, в которой он так неожиданно оказался. Заслышав грохот трактора на улице, Мечик не мог усидеть на месте, чтобы не посмотреть, кто на этом тракторе едет. В оживленных детских голосах за окном ему чудились голоса Геньки, Леньки, всех своих друзей, от которых его оторвали, посадив в эту ненавистную, сверкавшую белизной клетку. И Мечик сбрасывал с себя одеяло и неуверенными слабыми шагами шел к окну.
— Боже мой! — вскрикивала тогда сестра и, бросив на табурет книжку, бежала, чтобы перехватить Мечика. — Тебе еще нельзя ходить. Сейчас же ложись в кровать. Первый раз встречаю такого больного.
— Скучно здесь у вас, — возражал Мечик.
— Что ж делать, — вздыхала сестра. — Не всегда человеку доводится жить в веселье. Разные бывают в жизни обстоятельства и разные приходят в голову мысли. Когда я бываю среди молодых, жизнерадостных людей, которые не знают, куда девать свою силу, я думаю, что все на свете такие же веселые и здоровые. И что нет на свете больных, нет смерти. А приду в больницу, насмотрюсь на больных, наслушаюсь их стонов, и мне кажется, что весь свет стонет. Это как где, хлопчик, приходится человеку бывать.
