Борис Раевский - По следам М.Р.
В зале засмеялись. Генька направился на свое место, но вдруг остановился:
— Чуть не забыл! Отец пишет, — он торопливо порылся в карманах, достал листок, быстро отыскал нужное место. — Вот. «А читинцы оказались стоящими ребятами. Сперва я, честно говоря, не очень-то надеялся на них. Но на днях наш проводник Дунгуз побывал в пещере. Говорит, могила украшена, стоит высокий камень.
На камне надпись: «Здесь лежит храбрый и стойкий революционер Михаил Рокотов. Погиб за нашу свободу». И даты жизни: «1873–1901». И ленты, красные, широкие, как сказал Дунгуз, — «шибко красивые». И цветы…» — Генька свернул письмо. — Вот… все…
Потом выступал старый большевик Илья Леонтьевич Ефимов. Когда ему предоставили слово, он хотел встать, но ребята из зала дружно закричали:
— Сидите! Сидите!
И он стал говорить сидя. Илья Леонтьевич заявил, что какой-нибудь уважаемый ученый непременно напишет замечательную книгу о Михаиле Рокотове и обязательно расскажет об «Особом звене», Геннадии Башмакове, Викторе Мальцеве и Оле…
Тут, правда, старик запнулся, забыл ее фамилию, но из зала дружно закричали:
— Гармаш!
И старик повторил:
— Гармаш!
А строгая, седая сотрудница музея сказала, что ребята вернули Родине ее незаслуженно забытого героя, а герои — слава, гордость и духовное богатство нации. И хотя это было не совсем понятно, но очень красиво, и все хлопали, не жалея ладоней.
…После собрания сотрудница повела пионеров по музею. Она показывала им зал за залом, и ребята, притихшие, молчаливые, подолгу рассматривали старые, выцветшие, сшитые из простого сатина или дешевого кумача, простреленные знамена; плакаты, на которых разведенным мелом торопливо, косо были написаны страстные призывы; ржавые, старые «бульдоги» и «маузеры» — оружие боевых дружинников.
Были тут и маленькие круглые бомбы — «македонки», и самодельный кинжал, сделанный каким-то рабочим из напильника, и самодельный револьвер, и даже самодельная пушка.
Генька вместе со всеми переходил от экспоната к экспонату, рассматривал их, а сам думал:
«Вот и всё. Кончилась «операция М. Р.» Совсем кончилась».
Не придется уж больше сидеть в строгой ученой тишине архивов, вдыхая их сухой, чуть затхлый воздух.
«Бумагой пахнет», — вспомнил он слова Олиного брата.
Не надо больше распутывать узелок за узелком сложную и увлекательную историю Михаила Рокотова, не надо ходить в «Ленсправку», в Горный институт, на кладбище. И само «Особое звено» уже не нужно. И с Олей они будут видеться только на уроках…
Геньке даже стало грустно. И как-то пусто, бесприютно. Наверно, так чувствует себя моряк, навсегда покидающий судно, и токарь, по старости уходящий с завода, и ученый, последний раз оглядывающий свою лабораторию.
К Геньке тихонько подошла Оля, тронула его за рукав, и шепнула:
— Всё…
Генька кивнул, даже не удивившись, что их мысли так совпали.
Но тут он заглянул в окно и сразу же возразил Оле и самому себе:
— Вовсе даже не всё!
За окном тянулся бульвар. Снег уже растаял, мокрые ветви чернели в лучах весеннего солнца и стряхивали на газоны мелкие, веселые капли. По бульвару взад и вперед ходил Тишка. Он так и не пошел в музей, хотя Генька долго уговаривал.
— Лучше уж я подожду! — монотонно повторял он.
Только вчера Николай Филимонович рассказал ребятам, что он уже наводил справки в РОНО, и, вероятно, Тишу с осени возьмут в интернат. Однако надо ему помочь. Тише трудновато будет, он ведь и так второй год в пятом классе.
«Вместе поможем», — подумал Генька, взглянув на Олю. Оживившись, он тряхнул головой и снова стал слушать сотрудницу музея.
— А этот стенд посвящен «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», — сказала она.
Со стенда смотрели на ребят знакомые и незнакомые лица. Вот молодой Ленин, вот Крупская, вот Бабушкин.
А это?! Из ряда других фотографий глядело на них простое, очень обыкновенное, усталое лицо. Арестантская рубаха, строго сжатые губы…
Та самая фотография, которую Генька только что подарил старику! Но как она успела так быстро попасть сюда?
— «Особое звено» давно сообщило нам о своих поисках, — пояснила сотрудница. — Мы тщательно проверили все материалы о Рокотове, и вот результат…
Маленький неброский снимок в ряду других таких же снимков. Ребята долго молча смотрели на него.
А Генька думал, сколько труда, кропотливого, настойчивого, кроется почти за каждым таким снимком, сколько дум, терпения, бессонных ночей; а посетители проходят мимо витрины, и большинство из них даже не представляет себе, как появилась в музее эта маленькая, неприметная фотография.
«БОЛШАЯ БЕРТА»
Глава I
„БОЛЬШАЯ БЕРТА”
«…Трое мужчин за столом не сводили глаз с великолепного бриллиантового колье своей соседки. Старик в каштановом парике уже несколько раз заговаривал о драгоценностях; мрачный бородач нацелил свой фотоаппарат на юную красавицу, а молодой человек с чашкой кофе в руках пил торопливо, обжигаясь, — он спешил поддержать разговор. И никто не обратил внимания на инспектора Вернера, сидевшего неподалеку.
Внезапно погас свет. И сразу раздался женский крик. А когда вскоре люстра снова вспыхнула, все увидели бьющуюся в истерике красавицу. Колье на ней не было.
— Ни с места! — приказал инспектор Вернер. — Я вынужден всех обыскать.
Мужчины не возражали. Старик распахнул смокинг, бородач охотно вывернул карманы, а молодой человек так быстро поставил на место чашку, что кофе выплеснулся на блюдечко. Обыск ничего не дал, хотя инспектор заглянул и в футляр фотоаппарата, и даже под парик растерянного старика.
— И все же я знаю, кто похитил колье, — сказал инспектор. — Его взял…»
На этом, как всегда, история оборвалась.
— Вот черт! — Генька отложил исписанный крупными буквами листок.
Хорошо Яшке: его отец знает польский язык и каждую неделю переводит из «Пшекруя» такие загадки. И этот листок Генька тоже взял у Яшки.
Но все-таки в чем же там заковыка?
Генька в раздумье подошел к окну.
Мойка не спеша плыла в своих каменных стенах. Резвые зайчики мелькали в окнах старинного дома на другом берегу. Всю жизнь Генька привык видеть этот четырехэтажный дом, проходить мимо него, заглядывать во двор, где еще сохранились полутемные навесы для карет и экипажей. Но он никогда не забывал: этот дом — особенный. Дом Пушкина, его последняя квартира.
Недавно Генька прочел у писателя Андроникова, как перед смертью Пушкина всю набережную устлали соломой и народ стоял под окнами тихо-тихо. И еще — как Лермонтов ходил прощаться с Пушкиным. Никто этого раньше не знал, а вот Андроников доискался. Из него, пожалуй, вышел бы детектив. Не хуже инспектора Вернера. Факт!
Кто же все-таки украл это чертово колье?
Честно говоря, Генька неясно представлял себе, что это за штука — колье? Цацка какая-то. Вроде брошки или там бус. Женщины — они любят навешивать себе на фасад всякие яркие предметы.
Генька еще раз перечитал загадку. И вдруг… Кофе! Молодой человек «пил торопливо», а чашка почему-то снова полна! Хо! Даже выплеснулся через край! Колье спрятано в чашке! Факт!
Генька бросился к телефону.
Яшка разозлился: он думал — Геньке ни в жизнь не догадаться.
— Следующая загадка — через неделю, — буркнул Яшка и положил трубку.
А Генька ликовал. Значит, и у него котелок варит! А то все — Витя, Витя!
Генькины мысли прервал телефонный звонок. Глуховатый бас Николая Филимоновича:
— Башмаков? Срочное дело. Через час всем звеном ко мне. Ясно? Тогда действуй.
Генька тотчас позвонил Оле. Кто-то из соседей буркнул: «Сейчас!» — и пропал.
Генька ждал-ждал, хотел уже положить трубку, как вдруг послышались торопливые шаги, и Оля виновато затараторила:
— Алло! Генька? Ты? А я была занята. Очень-очень занята. Очень-очень важным делом.
«Знаем эти важные дела, — подумал Генька. — Косу заплетала или платье примеряла. Не хватало еще бриллиантовое колье нацепить. Как той красавице».
— Вот что, — строго сказал он. — Ровно через пятьдесят, нет, через сорок пять минут будь у Филимоныча.
— А зачем? Почему так срочно?
— Филимоныч вызвал. Ясно? Тогда действуй! А я забегу за Витей.
* * *В маленькой комнате Мальцевых стоял сладковатый запах. Витина мать капала лекарство в старинную длинноногую рюмку и, беззвучно шевеля губами, считала капли. Она даже не обернулась, когда Генька вошел, только повела плечом — не сбивай, мол. Потом поднесла рюмку к самому рту мужа.
— Опять? — шепотом спросил Генька у Вити.
Тот кивнул.
— И надо же — именно сегодня! Так ждал этого вечера, и вот…
