Радий Погодин - Земля имеет форму репы (сборник)
— Профукали, — сказал Яшка. — А надо было тренироваться.
Глаза у Марины мгновенно высохли. Отпустила она брату Яшке затрещину — воспитательную.
— И не профукали — раскатали. Три — ноль. Совсем зеленые девочки, им еще в куклы играть. А плачу я — сон приснился ужасный. — Марина снова заплакала.
Яшка Кошкин на сестрины затрещины не обижался.
— Какой сон-то?
— Кошмарный. Граница между двумя королевствами — дорожка такая в косую полоску. С одной стороны принцесса, вся в шелковом, бледная. С другой стороны принц — в бархатном, тоже бледный.
— Целуются!
Глаза у Марины опять высохли. Отпустила она брату Яшке вторую затрещину, словно ввела мяч в игру.
— Это за перебивку. И не целуются, а, представляешь, измеряют границу рублем. А дамы и кавалеры записывают в блокнотах: сто тысяч один; сто тысяч два; сто тысяч три…
— Дураки они! Границы измеряют милями и километрами!
А Марина ему в ответ:
— Мне их жаль. Границу не измерять, ее сердцем чувствовать должно…
Слово «должно» Яшка ощутил в себе, как неразжеванную хлебную корку. Стоит она поперек Яшкиного нутра и от нее по телу боль… Проснулся Яшка. Опустил босые ноги на холодный пол. Встал. Луна за окном, как уже разрезанный именинный торт.
К Яшкиной ноге прижимается теплым боком старый пудель Барбос и говорит негромко:
— Светает, Яша. Не бойся дня…
Три сказки о Змие крылатом, трехголовом, огнедышащем
Появляется Змий в большую грозу. В сверкании молний.
Нагуляется по небу в раскатах грома, ляжет на бугор брюхом, лежит-нежится, любуется родной природой. И хорошо ему.
Немногим людям удается увидеть Змия вблизи. Это как с шаровой молнией — все про нее знают, да мало кто видел. Но ведь она есть. И летает куда захочет. И Змий есть.
Чешуя на его теле размером с корыто — бронзовая. Чешуя на трех шеях размером с тарелку — серебряная.
Одна голова у Змия слуховая, веселая — глаза-яхонты. Другая — нюховая, грустная — глаза-изумруды. Третья голова окулярная, умная — глаза-алмазы. И все три головы огнедышащие.
— Ох, — говорит одна голова. — Не придется ли нынче скучать? Раньше, бывало, фукнешь — деревенька горит и… булат сечет булат. Еще раз фукнешь — Стенька Разин и… княжна персиянская.
— Теперь это нельзя, — объясняет голова другая. — Теперь тут чуть-чуть и аут. Охрана природы. А все нехорошее называется «Змий».
— Какое же Я нехорошее? Обидно слышать, — сказала третья голова.
И ЗАХОХОТАЛ ЗМИЙ, И УДАРИЛ ОЗЕМЬ ХВОСТОМ ТАК, ЧТО ВСЕ КРУГОМ ЗАГУДЕЛО.
Змий и девочка
Лежит Змий на бугре. Трава после грозы в голубизну, с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет о любви и вечности.
«Влюблюсь, — думает Змий. — Как увижу девицу, так сразу. Прямо в первую».
Только Змий это решение принял путем единодушного мнения голов, как видит он: бежит по тропинке девочка-дошкольница. С литровой стеклянной банкой. Это она за ягодами бежит.
— Стой, — сказал Змий трехголосно.
Девочка банку от испуга к груди прижала.
— А ты кто? — спрашивает. — Дракон?
— Обижаешь, — ответил ей Змий. — Я суть Змий Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий.
— Ты принцесс кушаешь?
— Да нет, — сказал Змий. — Они глупые.
Потом три Змиевы головы поменяли свой лик. Одна голова стала шатеном, другая брюнетом, третья блондином.
— Ты нам люба. А мы тебе?
— А вы не можете стать рыженькими?
— Можем. — И все три Змиевы головы: слуховая, нюховая и окулярная стали рыжими.
Девочка засмеялась, в ладошки захлопала и, несмотря на то что Змий возвышался над нею как дом, как гора, как грозовая туча, сказала:
— Как букетик.
Выяснилось, что зовут ее Таня, что идет она собирать землянику.
Тут же вокруг нее образовалась поляна, густо поросшая земляникой. Очень крупной и ароматной.
— Это тебе, — сказал Змий. — И насчет злата-серебра не сомневайся. К свадьбе я тебе подарю золота тонну. Серебра две тонны. Яхонтов три центнера. Других камней, в том числе турмалинов, пятьдесят ведер. А как свадьбу сыграем, я тебе хрустальный дворец выстрою с музыкальными полами. Идешь по ним, а они музыку играют.
— Я ведь еще дошкольница.
— Об этом не думай. Я дождусь. Для нас, Змиев, время не фактор. Я на тебя все глядеть буду и любоваться. А ты расти. Книжки читай. Занимайся физкультурой и спортом.
Тут девочка объяснила, что «нелетом» живет она в городе Ленинграде и с этой осени пойдет в школу.
— Как же ты будешь мной любоваться?
— Нет проблем, — сказал Змий. — Я в твою банку литровую сяду и буду сидеть. И любоваться буду из банки.
— Неужели сможешь? Такой большой…
Усмехнулся Змий. Миг! И умостился в банке. Сидит и все три головы улыбаются.
— А земляника? — расстроилась было девочка.
Змий ее успокоил:
— С лукошком придешь. Тут земляники четыре пуда.
Прибежала девочка домой и сразу банку на стол.
— Вот, — говорит. — Посмотрите.
Дома все были: и бабушка девочкина, и мама, и папа.
Бабушка на Змия долго смотрела. А насмотревшись, ушла в свою комнату. Достала из кожаного чемодана белый шелковый сверток. Развернула, а там туфли балетные. Бабушка их погладила ласково, прижала к груди, как девочки прижимают куклу. И все улыбалась чему-то прекрасному, но не сбывшемуся.
Училась Танина бабушка в балетном училище. В блокаду у нее заболели ноги. После войны бабушка поправилась, ноги ее окрепли, но не для такого трудного дела, которое называется легким словом — балет. А мама с папой вступили в горячий спор: мол, бывает Змий в настоящем или он теперь только в прошлом? И поссорились.
Мама пошла в сад, села под рябину в неудобную нервную позу, словно стихи сочиняет или кого-то нетерпеливо ждет.
Папа пошел на веранду, взял гитару и принялся петь старые туристские песни простуженным голосом.
А к девочке гостья пришла — Нина, ровесница.
— Это кто? — спросила она. — Ящерица или тритон? — И сама ответила: — Ах! Это дракон маленький…
— Это Змий, — сказала ей Таня. — Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий.
Змий был красив. Даже в банке он был похож на вздыбленного коня, на обвал в горах, на осеннее звездное небо. Он был так красив, что у девочек защемило сердце.
Нина вздохнула и прошептала:
— А мне щенка-спаниеля купить обещали… — Она почему-то всхлипнула и побежала домой.
И папа на веранде петь перестал. В доме стало так молчаливо… Таня зевнула и пошла спать.
Засыпая, она подумала, что Нина счастливая: Змий, конечно, очень красивый, но щенок-спаниель лучше…
Утром она проснулась бодрая, выспавшаяся.
Подбежала к столу — банка пустая.
Таня ничего не сказала обидного по адресу Змия.
Подошла к окну — за окном трава. Роса на ней в голубизну с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет.
Поглядела Таня на эту утреннюю красоту и поняла, хотя всего-то была дошкольницей, что Змий есть не только в прошлом и в настоящем, но, конечно, — и это главное, — в будущем.
А земляника под бугром, на котором вчера отдыхал Змий, за ночь стала крупнее малины.
Змий и парень
Лежал Змий на бугре — думал: «Может, гору наворотить с пещерами большими и малыми. И в горе лежать. Рядом, в каком-нибудь закоулке, волчица устроит логово — волчат родит. Волчата озорничать станут — вякать. На каменные карнизы совы молча усядутся, важные, как фонари. В дальних пещерах повиснут под сводами, головой вниз, летучие мыши. Ну и простые мыши, конечно, в расщелинах наплодятся. Пусть заводятся, пусть пищат. Правда, из горы вылезать трудновато будет. Крылья помять можно, бока поцарапать. Уж и не знаю — городить мне гору или не городить?»
Мимо собака шла, тощая — одна тень.
«Дай-ка я у собаки спрошу. Три головы хорошо, а четыре — лучше».
И говорит Змий:
— Собака, городить мне каменную гору с завалами и пещерами, с чудесами освещения и другими иллюзиями?
Собака остановилась, понурая.
— А хлеба, — говорит, — у тебя нету?
Змий смутился. Огнем дыхнул.
— Хлеба, — говорит, — нету. Может, тебе конуру мраморную?
— Зачем это мне? Это пустое. У меня, понимаешь, Змий, грезы. Хорошо быть бабочкой-однодневкой. В ее жизни нет сумерек — только сияющий день.
— Учитывая твои грезы, могу сделать тебя Бессмертным Летающим Грозовым Псом. Соглашайся. Будем вместе по небу гулять. Одному-то, даже и трехголовому, скучно.
— Что в твоем грозовом небе — ни тепла, ни ласки. А если говорить о запахах, что может быть лучше запаха мясных шей…
