Луиза Мэй Олкотт - Маленькие мужчины
Обнимая и целуя друг друга, они на минуту забыли обо всем на свете. Дэн в это время разбудил Нэн и с нежностью, с какой до сих пор обращался только с Тедди, стал успокаивать перепуганную девочку, которую так внезапно разбудили. Опомнившись, Нэн заплакала от радости. Так приятно было увидеть знакомое лицо и услышать ласковые слова после одиночества и страха, которые, казалось, продолжались целую вечность.
– Не плачь, моя девочка! – сказала миссис Джо, обнимая Нэн и прижимая к себе обоих детей. – Все хорошо, не бойся, сегодня никто не будет тебя упрекать.
– Это я виновата, и мне очень жаль. Я старалась заботиться о Робе. Я накрыла его фартуком от москитов и уложила его спать, и не тронула его ягод, хотя была ужасно голодна. И я никогда, никогда больше не буду так делать! – всхлипывая, ответила Нэн.
– Ну а теперь, Дэн, зови всех, и пойдем домой! – скомандовала миссис Джо.
Взобравшись на изгородь, Дэн весело крикнул: «Нашли!», и его крик разнесся далеко по округе. Огоньки тотчас же начали сбегаться и вскоре окружили маленькую группу около зарослей папоротника. Начались объятия, поцелуи, расспросы. Поднялся такой шум, что светлячки, наверное, ужасно удивились, москиты обрадованно зажужжали, ночные бабочки слетелись на свет фонарей, а лягушки заквакали еще громче, выражая, по-видимому, свое одобрение.
Потом все общество двинулось домой. Франц отправился вперед на Энди, чтобы сообщить радостную весть домашним; Дэн ехал во главе процессии на Тоби; за ним следовала Нэн на руках Сайлеса, который уверял, что ему ни разу в жизни не приходилось носить такую беспокойную поклажу, и всю дорогу подсмеивался над проделками девочки. Мистер Бэр не захотел уступить никому права нести Роба, а тот, уже немного выспавшись, без умолку болтал, чувствуя себя героем. Мать шла около своего дорогого мальчика и радовалась, когда он повторял: «Я знал, что мама придет!» или наклонялся поцеловать ее, или клал ей в рот крупную ягоду со словами: «Я их все собрал для тебя».
Когда они шли по аллее, луна выглянула из-за облаков. Все дети выбежали им навстречу, и маленьких «заблудших овечек» торжественно внесли в столовую, где те, не довольствуясь ласками и поцелуями, попросили чего-нибудь поесть. Им дали хлеба и молока, и пока они ужинали, все стояли вокруг и с умилением смотрели на них. Нэн быстро воспрянула духом и с удовольствием принялась рассказывать об опасностях, которым они подвергались, благо они уже были позади.
Роб был увлечен едой, но вдруг отложил ложку и жалобно захныкал.
– О чем ты плачешь, мой дорогой? – спросила миссис Джо, не отходившая от него ни на шаг.
– О том, что заблудился, – ответил Роб, стараясь выдавить хоть одну слезинку, но безуспешно.
– Так ведь тебя уже нашли. Нэн говорит, что ты там не плакал, и я обрадовалась, что ты такой смелый мальчик.
– Тогда я очень испугался, и мне некогда было плакать. Вот я и хочу поплакать теперь, – объяснил Роб, который в то же время никак не мог решить, чего ему больше хочется – спать, плакать или съесть еще кусочек хлеба с молоком.
Дети расхохотались, услышав про подобный способ наверстывать потерянное время. Общий смех был так заразителен, что Роб перестал хныкать, тоже захохотал и принялся в восторге бить ложкой по столу.
– Ну, дети, десять часов. Всем пора спать, – сказал мистер Бэр, взглянув на часы.
– И слава Богу, что у нас в эту ночь не будет пустых постелей! – прибавила миссис Бэр, глядя, как ее муж понес Роба, а Нэн ушла в сопровождении Дэйзи и Деми, которые восторженно смотрели на нее, как на настоящую героиню.
– Бедная тетя Джо так устала, что и ее следовало бы отнести наверх, – сказал Франц, поддерживая миссис Бэр, которая казалась слабой и измученной после пережитых волнений и долгой ходьбы.
– Сделаем кресло из рук и отнесем маму Бэр, – предложил Томми.
– Нет, спасибо, но, может быть, кто-нибудь из вас позволит мне опереться на свое плечо?
– Я! Я! Я! – наперебой закричали ребята, бросившись к ней: каждому хотелось, чтобы она выбрала его.
Видя, что они считают это большой честью, миссис Джо оказала ее тому, кто больше всех ее заслужил. И никто не заворчал, когда она положила руку на широкое плечо Дэна и, бросив на него такой взгляд, что он вспыхнул от радости и гордости, сказала:
– Так как Дэн нашел детей, то он и поможет мне подняться наверх.
Дэн был вполне вознагражден за свои труды: миссис Бэр не только выбрала его из всех остальных, но еще, прощаясь с ним, ласково сказала:
– Спокойной ночи! Да благословит тебя Бог, мой мальчик!
– Как я хотел бы быть вашим мальчиком! – сказал Дэн, чувствуя, что после всех сегодняшних тревог и опасностей миссис Джо стала ему гораздо ближе.
Ты и будешь моим мальчиком, моим старшим сыном, – ответила миссис Бэр и поцеловала Дэна, чем окончательно покорила его сердце.
На другой день маленький Роб был вполне здоров, но у Нэн болела голова, и она лежала на диване у мамы Бэр, а ее исцарапанное лицо было намазано кольдкремом[20] Она уже не чувствовала ни малейших угрызений совести и считала свое вчерашнее приключение очень забавным.
Это встревожило миссис Бэр, которая не желала, чтобы ее воспитанники собирали ягоды по ночам и спали на пастбище, и она заговорила с Нэн серьезно, стараясь объяснить ей разницу между свободой и своеволием и приводя в доказательство множество примеров. Миссис Бэр еще не придумала наказания для Нэн, но один случай из собственной жизни надоумил ее.
– Все дети убегают, – сказала Нэн, как будто это было чем-то вроде обычной детской болезни – кори или скарлатины.
– Положим, не все, – возразила миссис Джо, – а из тех, кто убегает, некоторые не находятся.
– А вы сами бегали из дома? – спросила Нэн, чьи острые глазки заметили кое-какие родственные черты между ней самой и этой серьезной леди, которая так прилежно шила, сидя возле нее.
Миссис Джо засмеялась и призналась, что с ней такое тоже случалось.
– Расскажите мне, пожалуйста, – попросила Нэн.
– Я делала это несколько раз, – с серьезным видом начала миссис Джо, как бы с раскаянием покачав головой, – и мучила своими проказами мою бедную маму, пока она меня не исправила.
– А как? – с любопытством спросила Нэн.
– Однажды мне купили новые башмачки, и мне ужасно захотелось всем их показать. И хотя мама и говорила мне, чтобы я не уходила из сада, я убежала и целый день гуляла по городу. Удивительно, как меня не задавили лошади и как я вообще осталась целой и невредимой. Я бегала по парку с собаками, пускала лодочки по воде с какими-то мальчишками и обедала с некоей маленькой ирландкой соленой рыбой с картофелем. Меня разыскали только поздно вечером; я лежала на крыльце какого-то дома и спала, обняв большую собаку. Я была грязной, как поросенок, и ходила так много, что новенькие башмаки совершенно истрепались.
– Как хорошо! – воскликнула Нэн, похоже, готовая при первой возможности проделать то же самое.
– На следующий день всё было уже не так хорошо, – сказала миссис Бэр, стараясь не улыбнуться при воспоминании о своих детских проказах.
– Мама вас высекла? – с любопытством спросила Нэн.
– Нет, она только один раз попробовала высечь меня, а потом сама же попросила у меня прощения.
– Почему же? Мой папа никогда не просит прощения.
– Потому что когда она наказала меня, я обернулась к ней и сказала: «Ты высекла меня за то, что я ужасно сердилась, а теперь ты и сама так же рассердилась, и тебя тоже следовало бы высечь!» Она посмотрела на меня с минуту, гнев ее прошел, и она, смутившись, сказала: «Ты права, Джо, я действительно очень рассердилась. Как же я могу тебя наказывать, если сама подаю тебе дурной пример? Прости меня, моя девочка, и будем впредь помогать друг другу исправиться». Я никогда не забывала этих маминых слов, и они принесли мне больше пользы, чем могли бы принести розги.
Нэн несколько минут сидела молча, задумчиво вертя в руках баночку с кремом; миссис Джо тоже молчала, давая ей время подумать над этим рассказом.
– Мне это нравится, – сказала наконец Нэн, и ее лукавое личико с бойкими глазками, вздернутым носиком и насмешливым ротиком сделалось серьезным. – А как же наказала вас мама, когда вы убежали из дому?
– Она привязала меня длинной веревкой к ножке кровати, так что я не могла выходить из комнаты и пробыла в ней целый день, а передо мной висели рваные башмачки, напоминавшие мне о моем проступке.
– Ну, такое наказание любого бы исправило! – воскликнула Нэн, больше всего любившая свободу.
– Мне это помогло; думаю, поможет и тебе. Попробуем? – сказала миссис Джо и вынула из ящика своего рабочего столика крепкую бечевку.
Растерянная Нэн молча смотрела, как миссис Джо обвязала один конец бечевки вокруг ее талии, а другой привязала к ручке дивана со словами:
– Мне неприятно привязывать тебя, как напроказившую собачонку. Но поскольку ты так себя ведешь, мне поневоле приходится это сделать.
