Тамара Михеева - Юркины бумеранги
В окне Денькиного дома она увидела пухлогубого толстощекого карапуза.
— Эй! — крикнула Петька. — Ты кто?
— Я — Алтём!
Петька рассмеялась и передразнила:
— Алтём, а Алтём, Денёк дома?
Карапуз обиженно надулся и скрылся. Через минуту он появился в окне вместе с Деньком и сказал, отчетливо:
— Он мой бр-рат!
— Ух ты! — весело удивилась Петька. — Привет, Денёк!
— Привет. Какая машина! Твой?
— Ага! А у тебя есть?
— Велосипед? У нас с братом один на двоих. Я сейчас.
Денёк исчез в окне.
— Алтём, а Алтём! — опять подразнила Петька карапуза.
Тот погрозил ей кулачком и скрылся. Когда Денёк вышел из ворот, держа за руль велосипед, Петька спросила:
— Твоему братишке сколько лет?
— Которому? — рассмеялся Денёк, у которого было три брата и две сестры. — Артёму? Пять на днях исполнилось. А что?
— Он специально свое имя не выговаривает?
— Да нет! У него буква «Р» почему-то только в слове «брат» получается. Прямо наказание какое-то! Мама с ним бьется, бьется…
— Ничего, получится.
— Конечно. Поехали?
Они сели на велосипеды, поехали.
— Умеешь без рук? — спросил Денёк весело и отпустил руль.
— Здорово! Нет, у меня не получится, — самокритично ответила Петька.
— Ерунда, получится! Дай руку. Не бойся.
Петька протянула ему одну руку, другой понадежней вцепившись в руль.
— Отпускай вторую!
— Нет!
— Отпускай! Я же тебя держу.
— Я боюсь! У меня нет чувства равновесия!
— Все у тебя есть… Столб! — крикнул Денёк, выпустил Петькину руку и вильнул в сторону. Еще бы секунда — и их сомкнутые ладони врезались бы в телеграфный столб.
— Фу-уф! — облегченно выдохнула Петька, остановив велосипед.
Денёк протянул Петьке руку ладонью кверху и сказал серьезно:
— «Две дороги…»
— Что? — не поняла Петька.
— «Две дороги — один путь». Ты разве не знаешь? — удивился Денёк.
— Н-нет. А что? Какие дороги?
— Ну… Это примета такая. Мы ехали вместе, а потом из-за столба разъехались. И столб между нами, ну вроде как разъединил. И чтобы не поссориться, надо руки сцепить и сказать: «Две дороги — один путь». Это, понимаешь…
— Нет! Не объясняй! — крикнула Петька. — Я поняла…
В ней тревожно, как сигнал горна, отозвались эти слова: «Две дороги — один путь». И не хотелось, чтобы Денёк каким-нибудь неточным выражением спугнул чувство небывалого простора, которое вдруг разбудили в Петькиной душе его слова.
— Я поняла, — прошептала она, опустив голову. Повторила про себя таинственное заклинание против случайной ссоры и протянула другу руку: — Один путь?
Денёк серьезно кивнул.
Потом Петька научит так говорить весь двор и всю школу. А вскоре разнесется эта примета по всему городу, и то и дело будет то тут, то там раздаваться: «Две дороги — один путь». И каждый раз Петька будет вспоминать Денька и этот день.
Петька и Денёк играли в город, где все ездят только на лошадях, где нет ни машин, ни автобусов, ни трамваев, зато в каждом доме найдется конюшня. Лошадей здесь не выращивают, не покупают и не продают. Они сами приходят из далекого леса, молодые, сильные, с влажными кроткими глазами. Дворы школ превращались в стоянки для путешественников. Там можно было отдохнуть, перекусить, накормить своего коня и вымыть его (несмотря на каникулы, мойки для обуви работали почти у всех школ). Расплачивались друзья с воображаемыми хозяевами стоянок самой ходовой валютой детства — гладкими листами подорожника. Раз в месяц в этом Городе Лошадей устраивались соревнования, а тренировки проходили на ипподроме — футбольном поле Центрального стадиона.
Петька и Денёк так заигрались, что забыли и про Бродяг, и про встречу у Егора. И не вспомнили бы, если бы не встретили его самого.
— О-о! Конная дивизия! Привет! — поздоровался с ними Егор.
— Ой, Егор, здравствуй!
— Вы не забыли, что сегодня у нашего дома день рождения и мы ждем вас в гости?
Петька прикусила губу: она-то как раз и забыла.
Но Денёк сказал:
— Конечно, мы помним. Мы даже с подарком придем.
— Надо же! — многозначительно улыбнулся Егор. — Ну до вечера!
Они попрощались, а Петька спросила:
— Ты про какой подарок? У нас ведь ничего нет!
Денёк замялся и сказал смущенно:
— Ну я кое-что подготовил… Макет мы уже не успеем сделать, но я его нарисовал.
— Дом?! Здорово!
— Ну… не знаю, как получилось.
— Покажи! — потребовала Петька.
— Так он у меня дома!
— Тогда поехали!
— Нет, давай сначала в Хижину. За рисунком успеем еще.
Петька согласилась и поднажала на педали. Денёк ездил быстро.
7
Ставни на окнах Хижины были открыты.
— Смотри, Денёк, все, наверное, уже там. Поехали скорей!
— Ага… Петь! — Денёк резко затормозил.
У пожарной лестницы, ведущей в Хижину, были свалены табуретки, полки, книги, Петькин старый коврик со слонами, Генкин сундук — небогатое хозяйство Вольных Бродяг. Петька и Денёк переглянулись: что все это значит?
Дверь Хижины распахнута, оттуда доносились голоса. Голоса незнакомые… Нет! Знакомые! Это Скрипун и кто-то еще из взрослых…
A-а, Акимовы! Они узнали про Хижину и выселяют оттуда Бродяг!
— Пе-етька-а! — разорвал летний воздух отчаянный Генкин крик. — Бегите за всеми! Нас громят!
Как по команде, Денёк и Петька бросили велосипеды и рванули в разные стороны.
— Я — к Сане! — крикнул Денёк.
— Позвоните Олегу! — попросила Петька и помчалась к Ленке.
Все настроение сразу скомкалось, все мысли закрутились вокруг самого главного: их выгоняют! У них отнимают Хижину! Это Скрипун — конечно, он! — мстит им за шалаш! А они-то хотели идти к нему извиняться, хотели все объяснить!
— Что ты стучишь как ненормальная! — возмутилась Ленка. — У нас маленький ребенок дома!
— Лен… Я забыла, прости. Там Хижину… — И Петька вдруг всхлипнула и заплакала. Их замечательную Хижину! Где они собирались, как дома, и никто им не говорил: «Тише, дедушка спит! Иван занимается!» Где никто не ругал, если вдруг оставался бардак, все равно они потом все уберут! Где она, Петька, так замечательно сидела сегодня утром одна!
Ничего этого Петька не сказала Ленке. Но Ленка и так все поняла (на то она и Ленка). Оделась, позвонила в соседнюю квартиру, Лёшке и, пока тот собирался, заставила Петьку умыться и успокоиться. Ленка всегда такая: если вдруг сваливается беда, она остается спокойной и рассудительной. И ни-ка-ких эмоций. И, как всегда, перед этим спокойствием Петька устыдилась своих слёз, умылась и побежала в Хижину. Не ждать же этого Ахмеджанова! Опять что-нибудь скажет ТАКОЕ!
Из Крайнего дома к Директорскому мчались Денёк и Санька.
— А где Сумятины? — спросил Саня на бегу.
— Геныч там воюет, а отец на работе, конечно, — сказала Петька. — Олежке позвонили?
— Да, он бежит.
Они взобрались по лестнице.
Через минуту прибежали Ленка и Лёшка. На Лёшку Петька не смотрела.
В первую минуту Петька даже не узнала Хижину — так голо и пусто было в ней. Сразу стали заметны не очень чистые стены и щелястый пол. Половики темной грудой лежали в углу, рисунки Денька (старый замок с башнями над морем, дворовая собака Найда, лопоухая и смешная, дорога среди степных холмов) и фотографию парусника «Седов» Генка прижимал к голому перепачканному пузу. Видимо, он был дома, услышал шум и решил выяснить, в чем дело. А дело было плохо.
— А-а! — тонко заверещал Скрипунов. — Явились!
Грузный, страдающий одышкой, Акимов приветственно заулыбался. Противно так, с издевкой… Он поглаживал круглый живот под вылинявшей футболкой и то и дело смотрел на свою жену.
Бывший директор школы, Антонина Артуровна Акимова («А в кубе»), худая и высокая, похожая фигурой на ножницы, знала все про всех и всегда была права. Во всяком случае, она так думала. И, глядя с высоты своего роста и положения на растрепанных, притихших, тяжело дышащих от быстрого бега ребят, она веско заметила:
— Ничего удивительного, Иван Иванович, что эти подростки на вас напали. У них на лице написано, что они склонны к девиантному поведению.
— Чего?! — удивился Лёшка. Получилось у него угрожающе.
— Вот видите, вот видите! — заверещал Скрипун.
А взгляд «А в кубе» ясно выразил: ах, этот Ахмеджанов! Всем известный хулиган и двоечник!
— Что вы здесь делаете? — сказала Ленка. Голос у нее был спокойный и ясный. Да, Ленка умеет разговаривать со взрослыми.
— Что мы делаем здесь? — насмешливо переспросил Акимов. — Выселяем мы вас, голубушка.
— Не имеете права! — взвинтился Сашка.
— Право! — закричала «А в кубе», вспомнив видимо, что она была директором. — Права-то вы свои знаете, а вот обязанности забыли!
