Красная рябина - Анна Сергеевна Аксёнова
— Саш, Ген, пишите мне, — просила Алла.
Она крепко держала их за руки, пока Тоня устраивала в вагоне ее вещички.
— Напишем. Ты тоже пиши, а мы обязательно напишем, — утешал ее Саша.
И Генка с благодарностью отметил это «напишем», объединяющее их.
Алла пожала всем руки и влезла в вагон. Она сразу же высунулась из окна. Ребята снизу смотрели на нее. Им видно было, как она изо всех сил удерживается, чтобы не заплакать.
— Скоро приедешь. Зима быстро пролетит, а там приедешь.
— Саш, — всхлипывая, спросила Алла, — а вы помирились с Генкой?
— Конечно, помирились. Завтра опять за мидиями пойдем. Пойдем ведь? — спросил он Генку.
— Пойдем, конечно, — заторопился Генка. — Знаешь, сколько наберем! А я камушки тебе буду собирать. Как попадется красивый, так и возьму. Матери твоей отдам.
— Камушки я с собой взяла, — печально отозвалась Алла. — Ты скажи маме, чтоб в синенькую коробочку складывала, а то потеряются.
Без сигналов поезд тронулся и медленно пошел вдоль платформы.
Алла наполовину высунулась из окна и двумя руками махала бегущим за поездом ребятам. Видно, ее кто-то тащил от окна, потому что она странно дергалась и все махала, махала…
Вот уже замелькал красный огонек последнего вагона.
— Пошли.
Они вышли из вокзала и по темным улицам молча зашагали домой. Когда поравнялись со знакомым подъездом, Генка отворил дверь и позвал:
— А-уу!
И подъезд невесело откликнулся: «У-у-у».
…Утром Генка с матерью пошли на рынок.
— Надо бы варенья абрикосового сварить.
Они подошли к грузовику, на котором сухая быстрая женщина продавала абрикосы.
— Мне килограммов восемь, — попросила мать.
Женщина взглянула на нее и тихо ахнула:
— Надя!
Мать подняла голову, стала всматриваться.
— Это же я… Дора.
— Не может быть, — прошептала мать. — Дора?
Женщина быстро спрыгнула с машины, потянула мать в сторону. Смеясь и плача, они обнимали друг друга, целовались.
— Как же ты? Откуда здесь? — утирая слезы, спросила мать.
— В совхозе работаю, в Копанях.
— А дети? Как Игорь, Олег, Зиночка?
Дора потемнела.
— Не знаешь? Нету детей. Мальчиков в Германию угнали, так и пропали, а Зиночка умерла.
— Я не знала, — растерянно сказала мать. — Я ничего не знала.
— Я писала, да письма вертались обратно.
— Так дом-то наш разбомбило. А там я замуж вышла, уехала.
— Сестры живы?
Они начали рассказывать друг другу, как скитались, как жили во время войны. И все время повторялось одно и то же: Вася, Васечка.
Генка знал, что Вася — это дядя Вася, мамин брат, который погиб в войну. Он видел фотографии красивого молодого летчика. Смутно начал вспоминать, что у дяди Васи было трое детей и мать разыскивала их и никак не могла найти.
— Мама, — позвал он.
— Дора, — воскликнула мать, — это ж мой сын!
— Сын? — всплеснула руками Дора. — Батюшки, у тебя сын?
Она взяла Генку за плечо, подтянула к себе:
— Тебе как раз столько было, когда я тебя последний раз видела, а уже сын…
— Он немножко на Васю похож: глаза, губы. Правда? — спросила мать.
— На Игоря моего немножко…
Шершавой рукой она погладила Генку по щеке, прижала к груди.
— Время-то идет!
— Да, — вздохнула мать. — Я помню, какая ты в молодости была. Целый день пела.
— Помнишь? — обрадовалась Дора.
— Конечно, помню. Помню еще, как вы с Васей все боролись — кто кого. И всегда ты сильнее оказывалась.
— Счастливая я была. Ох и счастливая! — грустно сказала Дора.
— А теперь как? Так одна и живешь?
Тетя Дора неожиданно покраснела.
— Страшно одной было. Ни семьи, ни дома.
— Ну и правильно, — сказала мать. — Что же себя хоронить раньше времени. Прошлого не воротишь. Человек-то хороший хоть?
— Работящий, серьезный. Хороший человек. Дом у нас, сад… И словно спохватилась: — Поедем к нам!
— Куда?
— На Украину, в Копани.
— Да нет, я ведь лечусь, — с сожалением сказала мать.
— Так сынка отпусти. На этой машине и поедем. Чего ему тут делать? За фрукты вон деньги платите, а у нас сады ломятся — собирать не поспеваем.
— За ним смотреть и смотреть надо, — возразила мать. — Он вчера что выкинул — ночью на вокзал пошел.
— Вона! Ты чего ж это? — улыбнулась Генке тетя Дора, и от этой улыбки потянуло к ней.
— Отпусти, мам.
— Отпусти ты его. Погостит и приедет, цел будет, не маленький. И тебе забот меньше.
Неожиданно для Генки мать согласилась:
— Поезжай, только слушайся тетю Дору.
Слезы то и дело набегали на ее глаза.
Кажется, еще никогда Генка не видел мать такой взволнованной.
III
В Копани приехали уже ночью. Долго ехали по пустынным улицам села. Генка поклевывал носом в кабине и очень удивился, когда проснулся вдруг в насквозь пронизанной солнцем комнате.
В открытое окно он увидел во дворе девочку. Она играла с двумя котятами в чепчиках.
— Девочка, — позвал Генка.
Девочка исподлобья уставилась на него, потом вскочила и убежала.
Генка полежал еще немного, встал и вышел.
Зеленели целые джунгли кукурузы.
До самой земли пригнулись под тяжестью ягод ветви низкорослой вишни.
— Выспался?
Тетя Дора, помолодевшая, свежая, стояла перед ним. Из-за нее выглядывала та девочка, что возилась с котятами.
— Я тут рядышком работаю. Томочка за тобой поухаживает, покормит тебя, усадьбу покажет.
Она ушла.
С другой стороны дома стоял вбитый в землю стол. Навес, обвитый виноградом, защищал его от солнца.
Томочка притащила миску вареников в сметане, молока.
Она села рядом и внимательно смотрела, как он ест.
— Чего смотришь? — не вытерпел Генка. — Тоже хочешь?
— Ни-и, — сказала девочка. — Не хочу.
— А котята твои где?
— Мабудь, спят в холодочке. — И неожиданно спросила: — А для чего хвосты котятам?
Генка чуть не поперхнулся молоком.
— Для чего! Ну… для этого самого… мух отгонять.
— Мух? — недоверчиво переспросила девочка. — А для чего мухи?
— Какая ты… Ни для чего, вредные они, уничтожать их надо.
— А для чего?
— Для того, — передразнил ее Генка. — Много будешь знать — скоро состаришься.
— Кто состарится?
— Ты состаришься.
— А ты?
Генка засмеялся. Девчонка начинала ему нравиться.
— А ну, пойдем посмотрим ваш сад.
Томочка прикрыла полотенцем еду на столе, и они пошли, взявшись за руки.
Генка пробовал с каждого дерева по груше, абрикосу или яблоку, с каждого куста по ягоде и скоро почувствовал, что наелся фруктов на целый год.
Понятно, почему Томочка ничего не ест. Ему предлагает, а сама пощипала одной смородины, да и ту не доела, бросила гусятам. Подошли к высокой развесистой груше, на которой висело столько груш, что их хватило бы на целый город.
— Все. Навитаминизировался, —
