Владислав Крапивин - Дагги-Тиц
— Ирод бессовестный, — сказала мама.
Радости и горести январского дняНа уроке геометрии молодая и всегда решительная Варвара Северьяновна сообщила:
— Мне хочется посмотреть, насколько у вас развито нестандартное мышление (конечно, если оно у вас есть и способно к развитию). Поэтому даю вам задачку, у которой несколько вариантов решения. Уверена, что большинство не найдет ни одного. Нашедший получит пятерку. Не нашедший не получит ничего. А тот, кто предпочтет не искать, а бездельничать, получит «пару»… Стукалин и Суглинкин, это касается прежде всего вас…
— Небось, полаялась со своим Евграфом, а с нас дерет клочья… — пробормотал себе за пазуху Суглинкин.
Тощий и жизнерадостный Евграф Павлович был мужем Варвары.
Математичка обладала прекрасным слухом.
— Я не лаялась со «своим Евграфом», — сообщила она Суглинкину и всему классу. — У нас нет на это времени. Мы тратим все силы, чтобы вбить хоть какие-то азы физики и математики в головы учащихся нашей знаменитой школы. Правда ка пэ дэ пока ничтожен… — Она снова застучала мелом по доске. — Вот условия. Принимайтесь. А я пока отвлекусь от преподавательских забот и почитаю художественную литературу…
— Мопассана… — вполголоса сказал Игорь Калугин.
— Именно, Калугин! Того самого Мопассана, которого вам не дают в библиотеке и в котором вы ожидаете найти то, чего там нет…
— Больно надо, — сказал Игорь.
Класс засопел над тетрадками.
Лодька смотрел на доску минут пять. Потом усмехнулся, достал из своей полевой сумки книгу и углубился в чтение. Открыто…
Где-то через полчаса поднял руку Олег Тищенко:
— У меня, кажется, получилось…
Варвара с сомнением глянула поверх Мопассана.
— Да? Ну, иди к доске…
Олег пошел и стал исписывать обшарпанную черную фанеру строчками уравнений.
— И вот в результате этих расчетов мы получаем два результата. Икс отбрасываем, как не соответствующий условиям, а игрек дает нужную точку…
Варвара минуты две щупала уравнения глазами.
— Ну, что же, Тищенко. Ты, как всегда оправдал мои ожидания. Садись… У кого-нибудь еще есть решения?.. Я так и думала… Но если большинство хотя бы делает вид, что трудится, то Глущенко демонстрирует свое отношение к науке геометрии недвусмысленно. А я предупреждала… Кстати, я сейчас не только впишу тебе двойку, но и отберу книгу…
— Это же не Мопассан, — разъяснил Лодька. — Это «Пылающий остров» Казанцева.
— Все равно отберу.
— А я пожалуюсь Евграфу Павловичу, что вы это… посягаете на личную собственность.
— А ты посягаешь на «Правила для учащихся», нахально читая на математике посторонние книжки.
— А что еще делать, если я давно решил?
— Что-о? Ты решил эту задачу? Кстати, мог бы встать, когда говоришь с учителем… Ты просто сдул с доски решение Тищенко.
— Ничего я не сдувал… — Лодька неторопливо воздвигнулся над партой. — Зачем мне это решение? Тищенко в нем похож на взломщика, который колдует с отмычками. А у сейфа в задней стенке большая дыра…
— Смелое заявление. Обрисуй нам эту «дыру».
Лодька удовольствием обрисовал. То есть изложил идею, которая осенила его в начале урока. Он тогда не захотел торопливо вскакивать, чтобы всякие «Бахрюки» не заскулили: вот, мол, выскочка. А теперь — пожалуйста…
— Всего-то и надо: опустить из точки «бэ» перпендикуляр на основание параллелограмма. Точка пересечения как раз и будет центром искомой окружности. А расстояние от нее до точки «дэ» радиусом… А дальше уже дважды два…
— Гм… — слегка озадаченно произнесла Варвара. Она смотрела то на Лодьку, то на доску. — Признаться, даже мне это не приходило в голову… Хотя и многомудрые уравнения Тищенко не приходили тоже… Глущенко, а как тогда расценивать твои неоднократные заявления о ненависти к математике и полной твоей неспособности к этой науке?
— А тут и нет никакой математики. Одни литературные рассуждения…
— Ладно, давай дневник… И Тищенко тоже… Одному пятерка за капитальный труд в области алгебраических расчетов, другому — за привнесение в геометрию поэтического вдохновения…
Пятерка по математике была для Лодьки столь же редким явлением, как, скажем, радуга в январе. Кстати, суть задачи он через полчаса уже забыл, но пятерке радовался до конца занятий. Хорошего настроения добавила на четвертом уроке пятерка по немецкому — явление не столь редкое, но тоже приятное, особенно в сумме с «геометрической» отметкой.
А дома Лодьку ждала еще одна радость: он выудил из почтового ящика папино письмо. Ничего нового в письме не оказалось, но и плохого не было, а это уже плюс.
Однако почти сразу внутри у Лодьки поселилась опаска. Он знал, что судьба не привыкла награждать людей одними лишь приятными подарками. Не случилась бы вслед за хорошим что-нибудь пакостное…
О первой пакости он узнал почти сразу. Пришедшая на обед мама сообщила, что вернется с работы нынче поздно: какое-то у них методическое совещание.
Лодька уже не был, конечно, малышом Севкой, который зимними темными вечерами изводился от беспокойства, если мама задерживалась на работе. Но и сейчас, когда ее долго не было, в Лодьке начинала ныть тоскливая тревога (хотя он и притворялся беспечным). И чем позднее час, тем нытье это становилось ощутимее: «Не случилось ли там чего-нибудь?»
— Не впадай в уныние, — сказала мама (Лодькина беспечность ее никогда не обманывала). — Я все равно окажусь дома раньше, чем ты отведешь душу на катке и проводишь мадемуазель Станиславу…
Но дело в том, что именно сегодня «мадемуазаль Станислава» пойти на каток не могла.
— Ох, ты понимаешь, в школе готовится спектакль к дружинному сбору, у меня репетиция…
Ну, ладно… Лодька сделал задание по русскому (с остальными «как-нибудь так»), принес от колонки два ведра воды, притащил из дровяника на кухню охапку поленьев («Работничек ты наш», — сказала соседка тетя Тася). А ранними синими сумерками отправился Лодька к приятелям на горку. Закрученный «коньковыми» радостями и знакомством со Стасей, он не был на улице Герцена уже целую неделю, а с Борькой виделся лишь в школе, урывками.
На катушке все было, как прежде. Куча народа, веселые вопли, игра в «пятьсот веселых», шуршанье фанерных листов на отражающей уличную лампочку ледяной полосе.
Только вот Борьки в компании не оказалось.
Лодька несколько раз прокатился с горы на выпрошенной у Валерки Сидоркина фанерке и отправился к Борьке домой. И увидел, что он шагает от калитки навстречу.
— Борь, а я к тебе! Может, махнем на каток? Неохота толкаться в этой каше…
Но Борька был озабочен. И Лодьке, вроде бы, не рад.
— Знаешь… я не могу сегодня…
— Почему?
— Дело тут одно…
Лодьку сразу скребнула Борькина уклончивость. Он спросил в лоб:
— Что за дело?
— Ну… — объясняться Борька не был настроен, однако и врать не хотел. — Бабка Каблучиха устраивает елку, просила, чтобы я пришел…
— Она с печки упала? Какая елка! Девятнадцатое января.
— В том-то и дело. Она сказала, что сегодня праздник Крещенье, последний день каких-то святок. Раньше во все эти святочные дни устраивались елки. А она ведь привыкла все по-старинному. Вот и решила…
— А ты-то ей зачем? Или Зина позвала?
— Ну, и Зина. Но больше бабка…
— С какой стати? За то, что Дуню пас? — не сдержал ехидства Лодька.
Борька ответил сумрачно (ясно было, что хочется ему скорее уйти).
— Не в Дуне дело. Она попросила недавно дорожки на дворе расчистить, там сугробы намело. Ну, я позвал пацанов, кого встретил поблизости. Гарика там, Синего, еще кой-кого… шесть человек. Мы вкалывали часа два. А бабка потом и говорит: «Вот молодцы. Ты, Боренька, девятнадцатого вечером позови этих мальчиков ко мне на елку, всех, кто работал…
— А я не работал. Значит, рылом не вышел, — мрачно подвел итог Лодька.
— Лодь, да я-то при чем? Она заранее всех посчитала, поименно. Чтобы каждому пирожок да конфетку… А тебя же правда не было…
«Тьфу, — подумал Лодька, — не больно-то и надо». Хотя, по правде говоря, любопытно было бы посмотреть, как это — старинная елка в старинном доме. Небось, с настоящими свечками… Но обиднее всего было чувствовать, как неловко и боязливо вертится перед ним Борька. Чего уж так-то извиваться…
Чтобы не подумалось Борьке, что он, Лодька, уязвлен, пришлось небрежно хмыкнуть:
— А чего это бабке вздумалось елку праздновать? Вреде бы, в прошлые годы такого не было…
— Не знаю… Может, решила Зинку поразвлечь, та что-то совсем разболелась, почти не встает… — Борька вдруг оживился: — Лодь, знаешь что? У меня пять рублей есть. Возьми!
— Зачем?!
— Возьми и проешь! Рядом с рестораном «Сибирь» буфет есть, в нем такие пирожки! Пусть у тебя тоже будет праздник!