Ая эН - Библия в СМСках
– Помилуйте, Иван, что вы такое говорите? – возмущалась Вигнатя. – Как это «всех поголовно»? А если ребенок – мусульманин или иудей? Родители против будут. И нельзя это, по нашим христианским законам нельзя.
Галина Николавна, знающая православный закон лучше других, однозначно соглашалась:
– Нельзя!
Но Иван не сдавался:
– Нельзя, но ради детей можно. Ведь спасение-то в чем? В крещении. Что ждет на небесах некрещеного? То-то же. А когда все сто процентов населения крещены, то всё, бабоньки, всё! Сатане придется исчезнуть.
Игнорируя возмущающее слух обращение «бабоньки», Вигнатя пыталась вырулить на наболевшее:
– А подростки, которые крещены? Смотрите, сколько их у нас, крещены – да, а ведут себя так, что мама не горюй! Ни норм не соблюдают, ни постов, ничего. В храм не ходят. Библию не читают.
– Вот о чем я и говорю! С младенцев надо начинать! – твердил свое Иван.
– Вера Игнатьевна, а ваши внуки Библию читают? – вопрос Галины Николавны был риторический, потому как о внуках Вигнати уже говорилось не раз: вежливый и внимательный Макс всем понравился мгновенно, и Евгения, хоть и заочно, по фотографиям – тоже.
– Мои – читают, – с достоинством кивнула Вигнатя.
– Ну вот! – победно воскликнула Николавна. – Вот видите. Моя точка зрения оказывается правильной. Спасись сам, и остальные последуют твоему примеру.
– Так я ж не только о своих внуках волнуюсь, я ж вообще… – пыталась возразить Вигнатя, которой приятно было быть примером, но не о том ж речь!
– А вообще всех надо крестить в роддоме! – вставлял Иван-старший. – Поголовно! Вы помните, как язычную Россию крестили? Насильно! Согнали всех к реке – и вперед! А в наше время не до рек-озер, не до роскоши. В роддоме надо крестить – вот вам и весь сказ!
И сестры Онипко опять соглашались. Иван-младший принципиально был с ними в одном направлении ходом мысли, но про себя, про себя, а вслух больше помалкивал. Бесплодная девушка тоже была «за», пусть крестят в роддоме, лишь бы ребеночек, лишь бы было кого крестить, лишь бы с ней случилось чудо, ведь дает же Бог деток даже тем, кто в него не верит, а она верит…
«Нет, ну разве не убогие, а?» – мысленно досадовала Вигнатя.
Любуня, как и младший Иван, тоже больше помалкивала. Она была уверена: Бог – это личное дело каждого, молись ли, постись ли, кайся ли – обсуждать на людях тут нечего. Из-за этого молчания Вера Игнатьевна на нее потихоньку дулась.
По приезде разместились в спортивном зале третий год ремонтируемого Детского Центра. Вигнатя, если и была в шоке, виду не подавала: обещали приличную гостиницу, а тут… А Любуня восприняла происходящее спокойно: в зале так в зале. «От церквы недалеко – и ладно!» – подумала Любуня.
Зал был разделен белыми двухметровыми перегородками с крючками для одежды. Кроватей не было, было что-то вроде… полатей, что ли? Люба не знала, как назвать спальные места: по двенадцать мест, залезать с ног – ну, то есть подушки у стены, в ряд, ноги к проходу. А через метр, вдоль ног – перегородки для одежды. На крайние места можно не залезать, конечно, а так садиться. Но крайние были заняты. Застиранные бурые и серые одеяла стопками лежали на подоконнике и под ним, у холодной батареи, на газетах.
– От благодать, от молодца! Чистенько! – одобрительно осмотрел лежбище Иван-старший. – Устроимся с комфортом!
Вигнатя поджала губы, но ничего не сказала.
– Вот мы годков пять назад на Великорецком были, помнишь, Том? – повернулся он к жене, одновременно устраивая рюкзак под вешалками. – Это было да-а…
– Это да, – согласилась жена.
– А что за Великорецкий? – поинтересовалась Люба.
– Великорецкий крестный ход, – охотно принялся объяснять Иван. – Человек тыща, наверно, шли. Колонной. Сто пятьдесят кэ-мэ пешком.
– Ско-олько?
– Сто пятьдесят, даже побольше будет.
– Побольше! – опять согласилась Тома и неожиданно засветилась, засмеялась: – Три с половиной марафона!
– Крестные ходы нехорошо марафонами мерить! – заметила Вигнатя.
Но то ли заметила она слишком тихо, то ли Тома рассмеялась слишком задорно, – факт, что никто не среагировал. И Иван продолжил:
– Три марафона пройти – дело нехитрое. Не пробежать же! Справились. Но как спали – это, конечно, да! Людей впрямь тыща. Мест нет, в туалет сходить – очередь. За водой тоже. Ну и пока в итоге спать уляжешься, ночь. А в три вставать, подъем.
– Господь кого любит, того проверяет, – вставила копошащаяся в сумке Галина Николавна.
– Спутница у нас боевая была, Ирина, – вспомнила Тома. – Одна раньше всех вспорхнет, в два утра уже на ногах, да потихоньку, чтоб никого не потревожить, все приготовит, молитву прочтет…
Бесплодная девушка прилегла на второе место у окна, вытянув руки к подушке. Вигнатя, не позволившая себе присесть, посмотрела на нее с неодобрением. Из-за перегородки в гости заглянули две девочки в одинаковых синих платках. Глуховатая Надежда угостила их карамельками.
– А завтра нам когда вставать, в три? – спросила Дарья Степановна, тяжело опускаясь на матрац и вытягивая толстые ноги.
Из-под коричневой Дарьиной юбки торчали синие спортивные штаны с начесом. Колени под начесом были обмотаны какими-то шерстяными тряпками. Вигнатя видела, как Дарья утром колдовала с этими тряпками, пропитывая их мазью цвета детской неожиданности. К счастью, мазь хоть не пахла.
– Не, завтра спим-высыпаемся! – объявила Галина. – В шесть-тридцать на службу. Служат утреню и Божественную литургию. А вот послезавтра…
Любуня не стала слушать, что послезавтра, ей приспичило. Отсутствовала она долго: наверно в дороге что повредило, а может, просквозило кишечник в поезде…
Когда Любуня вернулась, в зале никого не было. Нет, за перегородкой люди были, но чужие, и мало: тетка с двумя малолетками, один из которых совсем грудничок, в коляске, потом девушка с отсутствующим взглядом, потом старуха какая-то в дальнем углу… Хоккейные переносные ворота, в количестве почему-то трех штук, были сдвинуты в угол, к пирамиде из больших пластиковых кубов. На кубах лежали вещи, а в воротах спали еще дети, мальчик и девочка. Любуня мельком отметила, что «хоккейные» дети одеты довольно ярко, во все новое, и спят на надувной постели, тоже новой. Теткины же малолетки больше походили на маленьких оборвышей.
Выяснилось, что все ушли в храм. «Могла бы и сама догадаться!» – подумала Люба и тоже пошла в храм по дороге, в сторону которой махнула рукой тетка, убаюкивающая дитенка. Но на полпути Любе опять приспичило. Пришлось вернуться.
Активированный уголь у Любуни был свой, а «Смекта» лежала в вещах Вигнати. Точно лежала, должна была лежать. Однако среди лекарств заветного средства не оказалось. Любуня вздохнула и собралась уж обратиться за помощью к застенной тетке, как тут в бордовой вместительной Вигнатиной косметичке требовательно и знакомо затренькало. Это было странно: чтобы подозрительная и педантичная хозяйка вот так бросила свой телефон? Люба открыла косметичку. Звонили дети из Америки. Люба решила ответить.
…Вигнатя появилась в зале бесшумно. Домработница и по совместительству подруга стояла к ней спиной и не видела, как у старушки Богачевой медленно вытягивается и белеет лицо и начинают трястись тонкие пальцы. Любуня окончила разговор и повернулась.
– Воровка! – прошептала Вигнатя. – Воровка и предательница!
– Вы что? Да я же не… Я ж за лекарством…
– За лекарством? – задохнулась от ярости Вера Игнатьевна. – Звонить в Америку и докладывать о том, что я свихнулась, это называется «за лекарством»?
Любуня поняла, что Вигнатя слышала если не весь разговор, то значительную его часть, поскольку вопрос детей о том, адекватна мать или «совсем уже свихнулась», был в самом начале беседы.
– Но я ж ничего такого! – отчаянно залепетала Люба. – Вы что, я же совсем наоборот!
– Я вижу! Ох… – Вигнатя схватилась за сердце, но Люба этого не заметила, как раз в этот момент она закрыла широкими белыми ладонями наполнившиеся обидой глаза.
– Дойти до того, чтобы вытянуть у меня из кармана телефон, потом рыться в моей сумке и звонить по моему мобильнику сыну!
– Из какого кармана, помилуйте, Вер Игнатьна! Вы его тут забыли!
– Я никогда! Его! Не забываю!!!
Вигнатю трясло от возмущения. Она уже не помнила, что конкретно услышала минуту назад. То ли Любка ответила сыну, что, мол, да, мать свихнулась, то ли что не совсем свихнулась. То ли Макс уехал к этой своей девке в Москву, прости Господи, то ли по делам – какие дела, что может быть важнее Бога? – но не в Опалиху, не за домом смотреть. То ли Ева совсем не читала Библию, а обманывает с помощью брата, то ли читает в каких-то эсэмэсках, чтобы отмазаться от свихнувшейся старухи… Внуки ладно, от них она и не ждала ничего хорошего… Но Люба, Люба, друг семьи! Тьфу!
Вера Игнатьевна стала шипеть гадости, а потом орать. Люба в голос разрыдалась.
