Александр Аронов - Цирк приехал!
— Отдайте кепку-у-у!
Рыжий отскочил в сторону. От гнева у него зажегся и замигал нос и поднялись вверх волосы. На манеже появился белый.
— Сейчас же отдайте мальчику кепку! — приказал он.
— Сейчас отдам! Выстираю только! — ответил рыжий.
Он сунул кепку в ведро с водой, прополоскал её и вынул… совершенно сухую Борькину кепку.
Борька обалдел. Кепка была его!
Рыжий подмигнул мальчику и сказал:
— Извиняюсь! Возвращаю по принадлежности!
Раздался гром аплодисментов.
Счастливый Борька нахлобучил кепку и сел на место. Он был в центре внимания.
Шпреху долго не удавалось объявить следующий номер. Снова и снова вызывали клоунов.
Наконец, когда воцарился порядок, униформисты установили на манеже ресторанный столик, мольберт для рисования, круглую мишень, в центре которой была прикреплена горящая свеча, и положили на барьер несколько ружей и пистолетов.
Шпрех объявил:
Внимание, друзья!Сейчас выходит на манежРедчайший в мире феноменАртист Сандро Татеш!
Ребята, разбросанные по зрительному залу, с радостью переглянулись друг с другом.
Раздалась барабанная дробь. Из-за занавеса появился Сандро — во фраке, длинной черной накидке и цилиндре. Он приветливо кивнул шпреху и направился к середине манежа.
Быстрым движением он сбросил с правой ноги туфлю, поднял ногу вверх, снял ею цилиндр, подкинул его высоко к самому куполу и снова ловко поймал ногой.
Цирк ахнул. Влас крепко вцепился в Борькину руку и прошептал еле слышно:
— Калеку… калеку били…
«Так вот почему он рук из карманов не вынимал… — с ужасом вспомнил Влас. — Вот почему на уроках не писал ничего. Ногами все делает вместо рук, потому и носки не носит… Вот почему он усмехнулся, когда Маргарита Александровна сказала, что руки в карманах держать неприлично. Вот почему… Вот почему…»
— Подожди! Видишь, руки у него в белых перчатках, — испуганно сказал Борька.
— Протезы это. Калеку били… Кровь прилила к лицу Борьки.
«Теперь ясно, почему дядя Проня так встревожился, когда узнал, что Сандро помогал грузить фургоны; почему его нищий показывал. А как он зубами одеяло натянул, когда Минька его сбил… Значит, он ногами и рисует, и пишет, и мастерит все, и шьет. И перчатки… А мы ещё расспрашивали, дураки…»
На манеже появилась Нонна в костюме официантки. Сандро небрежно перебросил ей цилиндр, молниеносным движением надел туфлю, перешел к столу и опустился на стул… Нонна положила перед Сандро ресторанную карточку. Сандро снял обе туфли, достал правой ногой из внутреннего кармана фрака очки, подбросил их вверх и, поймав на переносицу, стал листать меню.
— Смотри-ка, у него на левой ноге часы, — сказал жене гробовщик.
Сандро поднес ногу к уху. Часы, по-видимому, остановились. Он снял их, переставил стрелки, завел и отложил на стол.
Нонна безуспешно старалась вытащить пробку из бутылки. Сандро быстро ввинтил штопор, вырвал пробку и, подбросив их вверх, поймал на лету ногой.
— Это уму непостижимо… — прошептала Риммина мама и спросила, глядя на дочь: — Почему ты плачешь? Что с тобой?
— Ничего…
Ромка Смыкунов боялся даже посмотреть на ребят.
— Неужели спичку сумеет из коробка вытащить и зажечь? — спросил фотограф у сына.
Валька не ответил. Вынув носовой платок, он усиленно сморкался.
А Сандро, размяв пальцами ноги папиросу, постучал ею о портсигар, вставил в рот, достал из коробки спичку, подбросил коробку вверх и на лету зажег об неё спичку.
Зал разразился громом аплодисментов. Сандро подошел к мольберту. Взяв в правую ногу уголек, он быстро набросал портрет Нонны, а потом Чарли Чаплина.
— Не может быть, чтобы у него рук не было, — говорил Манечке Иван Пантелеймонович. — Липа все это! Работает, работает сейчас ногами, а потом, в конце, разведет руки в стороны и поклонится…
Но гробовщик ошибся. Сандро, попав в мишень из пистолета и погасив свечу выстрелом из ружья, поклонился и ушел с манежа.
Шпрех объявил:
— В связи с внезапным бешенством удава дирекция цирка во втором отделении заменяет объявленный аттракцион новым, более сильным. Антракт. Желающие могут посетить конюшню и паноптикум.
Сандро снимал грим перед небольшим, треснувшим посредине зеркалом. Ему был виден разминающийся перед выступлением дядя Проня. Уже загримированный и одетый в открытое черное трико — борцовку, он жонглировал тяжелыми гирями.
Оба разговаривали тихо: совсем рядом, из-за брезентовой стены, отделяющей небольшую гардеробную от паноптикума, раздавался нестройный говор посетителей.
— Как же все-таки угораздило тебя в подвал этот провалиться? — спросил дядя Проня. — А может, ты не все рассказал мне, а, Шурка? Утаил что?
— Зачем не все рассказал? — закричал Сандро. — Зачем утаил?
— Кричи на дядьку, кричи. Он заслужил.
Сандро переменился в лице и подошел к дяде Проне:
— Прости, да? Больше не буду, да?
Дядя Проня отставил гири в сторону и провел своей ручищей по вихрастой голове мальчика:
— Дядька, конечно, простит.
— Зачем ты согласился «мертвец» работать? Зачем? — чуть не плача, сказал Сандро.
— А ты зачем работать пошел? Я не велел, а ты пошёл?
— Чтобы цирк горел, хочешь, да? Чтобы сбор не был?
— И я потому согласился, Шурка…
Из паноптикума доносился смех и громкие голоса.
— Мог бы Глеб Андреевич и поимка организовать… — протянул Сандро. — Поднял бы сборы и без «мертвец». Хоть и не люблю я поимка, арапство этот — но все лучше, чем «мертвец».
— Поимку сразу не организуешь, — возразил дядя Проня.
— Можно было бы не междугородный, а городской поимка устроить…
— Удав больной сейчас. Кто даст его трогать?
— Ничего удав во время поимка не сделается. Городской поимка не сложный…
Оба задумались.
Неоднократно, когда в цирке падали сборы, затевал Глеб Андреевич поимку. Поимка разыгрывалась в двух вариантах: городском и междугородном.
В местной газете появлялось объявление: «Из цирка пропал удав. Просьба ко всем, кто обнаружит следы беглеца, сообщить об этом в дирекцию цирка за приличное вознаграждение».
Несколько дней спустя появлялась новая заметка: «Удава встретили в лесу лесничий с сыном. К сожалению, им поймать удава не удалось. Просьба к горожанам, которые обнаружат удава, немедленно сообщить об этом в дирекцию цирка за щедрое вознаграждение».
В следующей заметке сообщалось, что удава видели рыбаки у моста. Когда город охватывала всеобщая паника, появлялось последнее сообщение: «Завтра, в воскресенье, в десять часов утра, в районе соснового бора состоится поимка удава. Дирекция цирка просит желающих помочь в охоте».
С раннего утра в условленном месте собирался народ. Доверчивых охотников ожидало разочарование. Заранее принесенный и ловко спрятанный удав был уже пойман… самими работниками цирка. Удав бился тут же, в крепких рыбацких сетях. Беглеца несли в цирк через весь город. — Сборы были обеспечены.
Междугородный вариант поимки был сложнее. Сандро помнил случай с крокодилом. Дело было в Нижнем Новгороде. Ящик с крокодилом поздней ночью погрузили на пароход. В Казани его до поры до времени припрятали надежные люди. А в нижегородской газете подняли шум. Пропал, мол, крокодил. Люди видели, как он плюхнулся в воду у пристани… Из разных деревень, местечек, которые находятся по пути от Нижнего до Казани, стали поступать сообщения, что встречали крокодила то пастухи, то рыбаки. Наконец пришло последнее сообщение из Казани: «Крокодил пойман! Попался рыбаку в сети. Назад в Нижний отправляют поездом». На вокзале организовали пышную встречу… Снова в цирке аншлаги!
На пороге появился Глеб Андреевич:
— Вот батарейка из кофра, вот лампочка. Еле достал. Директорская перегорела, так дядя Донат свою из носа вывернул. Сам припаивать будешь или мне прикажешь?
— Конечно, сам. Кому доверю, да?
— Ну, валяй! Паяльник сейчас принесу.
Глеб Андреевич скрылся. Некоторое время оба молчали. Из паноптикума доносился гул толпы.
— Ты что, Шурка, расстроился, что ли?
— Противно, дядя Проня. Все противно! Я жду, когда ты взорвешься, да? Недаром тебя слонище зовут. Слон — он добрый, терпит, терпит, а потом не выдержит да так разбушуется, что камень на камень не оставит, да? Вот я жду, когда ты взорвешься. Они на тебе катаются, да? Деньги зажимают, да? Штрафуют. Фамилию и то какой носишь? Итальянский? Мой имя хоть грузинский остался. Только фамилию укоротили. А у тебя и имя нет.
— Ну ладно, будет тебе! В цирке закон такой, чтобы артист выступал под иностранным именем. Ишь разошелся…
— Да, разошелся! Обидно получается, да? Почему в ЦУГЦ такой закон нет? Да, разошелся! Зачем «мертвец» согласился работать? Почему в ЦУГЦ «мертвец» не работают? Кто так рисковать разрешит? Кто у меня в жизни, кроме тебя, есть? Отец? Мать? Какой они отец, мать, если меня нищий продал? Помереть хочешь, да? Меня один на всей земле оставить, да?
