Последний фейерверк(Повесть и рассказы) - Яковлев Юрий Яковлевич
Зато смотреть можно сколько угодно. Смотреть, спрашивать, интересоваться содержанием банок, выпытывать секреты составления огненных смесей — это может каждый. И поэтому любой мальчишка из соседнего детского дома в курсе дела, из чего делают римские свечи и бенгальские огни. И каждый назубок знает всю огненную палитру дяди Евгения: красный цвет — соли стронция, зеленый — соли бария, синий — углекислая медь.
— Вот подрастете, — говорит дядя Евгений своим друзьям, — я научу вас искусству пиротехники.
Мальчишки клялись посвятить свою жизнь этому удивительному ремеслу. Но когда подрастали, их почему-то переставали интересовать бенгальские огни, и они находили интерес в других профессиях. Дядя Евгений оставался без учеников и последователей. Зато в друзьях у него никогда не было недостатка.
К дяде Евгению ребят привлекала не только его таинственная «адская кухня», от которой постоянно исходил жутковатый дух селитры — родной сестры пороха. Вся жизнь дяди Евгения была неиссякаемым источником самых необычных историй. И хотя мальчишки знали все истории старого пиротехника так же хорошо, как состав динамической смеси, приводящей в движение огненные фигуры, они снова и снова приставали к своему седому другу:
— Дядя Евгений, расскажи, как ты повернул танк.
И дядя Евгений охотно исполнял просьбу своих маленьких друзей.
— Послушайте, мальчики!
Дядя Евгений переставал месить серебристое тесто, из которого делают бенгальские огни, и обводил царственным взглядом мальчишек, которые жались к запретному порогу.
— Знаете ли вы, что, когда немцы подходили к городу, у нас не хватало противотанковых пушек?
Мальчишки дружно кивали головами, будто жили в то время и своими глазами видели, что противотанковых пушек не хватало.
— Тогда я взял на себя один рубеж. Вы можете мне не верить…
Дядя Евгений делал паузу, словно хотел прочесть в глазах своих слушателей, верят они ему или не верят, и глаза отвечали: верим!
Тогда он продолжал:
— Вы можете мне не верить, но я вырыл себе окопчик… чертовски крепкая у нас земля, сплошной камень… Я вырыл себе окопчик и принес в него весь запас своих римских свечей. Я сел на дно окопа и стал ждать. У меня не было никакого оружия. Даже перочинного ножа. Но со мной было мое искусство. И я надеялся на него, мальчики… Мне было очень неудобно в окопе. И я сложился пополам, как железный метр. Вы можете смеяться, но я сложился пополам. Колени уперлись в подбородок… У меня онемела поясница, и я не мог ее потереть, потому что рука не проходила. И когда пошли танки, я обрадовался. А? Что? Смешно?!
Рассказчик делал паузу. Он испытывал терпение своих слушателей и нагнетал в них любопытство.
— На меня шел танк. А я сидел неподвижно, как кролик, загипнотизированный удавом. Я забыл о пояснице. Я смог бы сложиться вчетверо, только бы танк не лез на меня. И тогда я поджег первую римскую свечу.
Слушатели облегченно вздохнули, словно речь шла не о безобидной римской свече, а о грозном оружии, способном уничтожить танк.
— Я поджег одну римскую свечу, потом вторую, третью. Потом… Вы можете мне не верить, но, когда десяток римских свечей рассыпался огненными искрами, загорелся вокруг танка, фашист не выдержал. Он повернул… Если вы мне не верите, то уходите и никогда больше не являйтесь ко мне.
Мальчишки молчали. Они боялись спугнуть вдохновение дяди Жени неловким движением или покашливанием. Он властвовал над их душами. А властелином он был своенравным и капризным.
— Он повернул, мальчики! Он испугался вот этого теста!
Дядя Евгений протягивал к ребятам изделие своей «адской кухни» и вдруг начинал хохотать. Его трясло от смеха. Хохотали глаза, морщины на щеках, плечи, а старенький артистический бантик буквально подпрыгивал на его шее от смеха. Некоторое время мальчишки сидели молча, не зная, что делать. Тогда дядя Евгений переставал смеяться и прикидывался сердитым:
— Что вы не смеетесь? Разве не смешно?
В такие минуты в старом бастионе разыгрывался маленький спектакль. Ребята делали вид, что впервые слушают историю с танком, а дядя Евгений старался изо всех сил, будто рассказывал ее в первый раз.
Потом он неожиданно начинал жаловаться своим друзьям на то, как трудно доставать химикаты, на невнимание со стороны властей к тому, что «мастерская праздника» влачит жалкое существование.
— Моя профессия отмирающая, — сокрушенно говорил он. — Хотя пиротехника — младшая сестра ракет и космических кораблей.
И маленькие друзья всем сердцем хотели, чтобы его профессия не отмирала, а жила еще долго-долго.
Дядя Евгений относился к той редкой породе людей, у которых материальные блага не занимают в жизни никакого места. Для него ничего не стоило на последние деньги купить по случаю бертолетову соль или алюминиевые опилки.
За всю свою жизнь он ничего не нажил, ничем не обзавелся. Все, что у него было, было при нем. И, может быть, его единственной собственностью были старые полотняные штаны, белая рубашка с аккуратно заштопанным воротником и галстук бабочкой, который он надевал даже в самую жаркую погоду, как некий рыцарский знак артистов и художников.
В жаркие дни камни бастиона накалялись, а резные листья акации не могли остановить идущие напролом лучи солнца. Внизу, под бастионом, тяжело вздыхало море, словно проделало большой путь и никак не могло отдышаться. Дядя Евгений вешал на двери мастерской тяжелый замок и вместе со своими друзьями отправлялся купаться.
Худой и длиннорукий, он смешно балансировал на отвесной каменистой тропке и был похож на большую старую птицу, которая, прежде чем взлететь, долго машет крыльями.
Очутившись на берегу, он долго расшнуровывал свои ботинки, потом, прыгая на одной ноге, стаскивал полотняные штаны. В последнюю очередь он снимал рубаху и галстук бабочкой. Дойдя до края берега, он пробовал воду большим пальцем босой ноги и подавал команду:
— Вперед! В воду!
И ребята, как будто подброшенные трамплином, устремлялись в море.
Сам он входил в воду медленно, с достоинством. А плыл, громко фырча и манерно выбрасывая вперед руки.
В старом бастионе, превращенном дядей Евгением в «мастерскую праздника», шла своя маленькая, ни на что не похожая жизнь. В ней было что-то необычное и притягательное. И мальчишки сходились сюда, как на огонек.
Нормальный ход жизни старого бастиона нарушил вестник, который однажды появился на пороге мастерской:
— Дядя Евгений! Дядя Евгений! Лешка сжег себе руку. Его отвезли в больницу!
Чумазый широколицый паренек, принесший эту весть, стоял перед дядей Евгением и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, пока старый пиротехник перестанет рассматривать его изумленными глазами, в которых накапливалась тревога.
— Как — сжег руку? — наконец спросил дядя Евгений.
— Ракетой. Хотел запустить ракету, а она загорелась…
— Какой ракетой? — спросил дядя Евгений и, не дожидаясь ответа, стал собираться.
В этот день он в первый раз не повесил замок на двери мастерской. Он механически поправил бантик на шее, провел рукой по остаткам волос и быстро зашагал в сторону города.
В больницу его пустили не сразу. Он никак не мог растолковать, кем он приходится пострадавшему. По его объяснениям выходило, что он посторонний человек.
— Кто вы, собственно, такой? — допытывалась дежурная сестра.
Человек в полотняных штанах, с бантиком на шее явно не внушал ей доверия.
— Я пиротехик Бурый. Евгений Сергеевич Бурый.
— Пиротехник? — настороженно переспросила сестра. — Это по вашей милости мальчик получил ожог второй степени?
