Лазарь Карелин - На тихой улице
Тихо было в зале, так тихо, что даже слышно было, как шелестит своими бумагами секретарь суда, как проехала по улице, тарахтя пустым кузовом, грузовая машина.
Перед судейским столом, прямая и строгая, в черном платье и в черном платке на голове, будто надела она по кому-то траур, стояла Анна Васильевна.
— Да, — говорила она, — от правды никуда не денешься: дурной человек — дурная и слава о нем…
Анна Васильевна умолкла и, обернувшись к Симагину, посмотрела на него с осуждением и печалью.
Глаза всех присутствующих устремились на Симагина. Тоненький барьер, которым была огорожена скамья подсудимых, не мог отгородить его от этих взглядов десятков людей, и Симагин, точно непомерная тяжесть легла ему на плечи, погрузнел и согнулся.
— Скажите, подсудимый, — негромко, как бы не придавая особенного значения своему вопросу, заговорила Гурьева, — для чего понадобилось вам восстанавливать Николая Быстрова против его отчима, используя их нелады друг с другом? Зачем взялись вы помочь мальчику, когда он надумал убежать из дому? Отвечайте.
Симагин настороженно взглянул на прокурора и ничего не ответил, только нервно передернул плечами. Понял: вот оно началось, то самое, чего он так боялся.
Казалось, Гурьева совсем не спешила получить ответ на свой вопрос. Она занялась разбором каких-то бумаг, потом вполголоса поговорила о чем-то с секретарем — словом, терпеливо ждала, что скажет ей Симагин. Ждала, и вместе с ней ждал весь зал.
— Садитесь, свидетельница, — обратился Кузнецов к Анне Васильевне.
— Хорошо, хорошо, — встрепенулась старушка, которая, как и все, напряженно ждала, что скажет сейчас Симагин.
Она быстро прошла по проходу и села на свободное место рядом с дочерью.
— Слушай, Лида, и ты, Дмитрий, внимательно слушайте, — шепотом сказала Анна Васильевна.
Лидия Андреевна молча кивнула матери, а сама, подавшись вперед, застыла в ожидании, неотрывно глядя на Симагина.
— А вы, подсудимый, — продолжал Кузнецов, — встаньте и отвечайте на вопрос прокурора.
Минутная растерянность, которую испытал Симагин, поняв всю серьезность вопроса Гурьевой, прошла. Он снова готов был начать свою игру в «не знаю, не ведаю». Он медленно поднялся со скамьи, и насмешливая улыбка тронула его сухие губы.
— Во-первых, — сказал он хрипловатым голосом, — я Быстрова против его отчима не восстанавливал, а во- вторых, если что и говорил, то только из сочувствия к парню. Легко ли было мне, бывшему моряку, смотреть, как затюкали сына героя-балтийца!
— «Мне, бывшему моряку»?.. — внимательно взглянув на Симагина, повторила Гурьева его слова. — Скажите, подсудимый, вы настаиваете на том, что служили на флоте?
— Служил, а как же! — дрогнувшим голосом, но с подчеркнутым удивлением громко отозвался Симагин.
— Воевали?
— Как все…
— Это не ответ.
— Ну, воевал…
— А зачем говорить суду неправду? — Гурьева не спеша развернула лежавшую перед ней папку, нашла нужную ей бумагу и стала вслух ее читать: — «Подсудимый Симагин Борис Федорович, призванный незадолго до войны в военно-морской флот, был вскоре пойман с поличным и судим за кражу в складском помещении, которое им же охранялось. Приговорен к лишению свободы сроком на пять лет…» Не так уж трудно было установить, — продолжала Гурьева, закрывая папку, — что подсудимый Симагин отбывал свое наказание в местах, весьма отдаленных от фронта.
По залу прокатился приглушенный шепот.
— Фальшивый, фальшивый человек! — громко и гневно произнесла Анна Васильевна.
— Скажите, подсудимый, — после недолгой паузы спросил Симагина Алексей, — имеются ли у вас какие-нибудь возражения по существу сделанного прокурором сообщения?
Симагин не ответил Кузнецову и лишь опять, точно ощутив тяжесть устремленных на него взглядов, низко опустил голову.
— Тогда вернемся к интересующему нас вопросу, — спокойно заметил Алексей, подчеркивая этим своим спокойствием, что молчание Симагина лучше всяких его слов подтверждает достоверность сделанного прокурором заявления. — На предварительном следствии и вот сейчас, на суде, вы, Симагин, признались в совершенных вами кражах в квартирах Никонова, Дубинина и профессора Мельникова…
— Да и мудрено было бы не признаться, — сказала Гурьева.
— Мудрено, — кивнул Алексей и продолжал, обращаясь к Симагину: — Но ведь это только одна сторона дела, подсудимый. Вторая же сторона в том, что вы вовлекли в свои преступные операции детей, используя их как разведчиков, или, говоря вашим языком, как наводчиков. К счастью, наводчиков по неведению.
— Никаких детей я не использовал! — вскинув голову, нагло заявил Симагин. — На пушку берете, гражданин судья. Хотите еще одно дело пришить? А доказательства? Нет их у вас, нет!
— Будут, будут и доказательства, — вполголоса сказала Гурьева. — Ну, а как, подсудимый, проникли вы в квартиру Быстровых? С чьей помощью хотели забраться в комнату инженера Лунякова? Отвечайте.
— Опять?! — возмущенно взмахнул руками Симагин. — Да говорил же я вам, что…
— Подсудимый, отвечайте по существу задаваемых вам вопросов и, по возможности, без ненужных восклицаний, — строго оборвал его Кузнецов. — Так вы продолжаете отрицать, что проникли в квартиру Быстровых с целью совершить кражу в комнате инженера Лунякова?
— Продолжаю!
— Хорошо, — сказал Алексей, сдерживая себя и стараясь говорить как можно спокойнее. — Хорошо, я вижу, вам надо помочь… — Он обернулся к стоявшему в дверях дежурному: — Попросите свидетеля Николая Быстрова.
— Свидетель Николай Быстров! — выходя во двор суда, громко объявил дежурный. — Вызывают!..
Услышав свое имя, Коля невольно вздрогнул и растерянно посмотрел на газировщицу Машу.
— Иди, иди, — одернув на мальчике пиджак и поправив повязку на его голове, участливо сказала Маша. — Тебя…
Она подтолкнула мальчика, и он пошел — сперва робкими, неуверенными шагами, а потом все быстрее и тверже; пошел по теневой дорожке, что короткой, прямой полосой легла от тополя до дверей суда.
— Коля, я с тобой! — кинулась было вслед за ним Настя.
— Нельзя, милая, нельзя, — ласково удерживая девочку, сказала Маша. Преисполненная глубокого почтения к процедуре суда, она пояснила: — Свидетелей вызывают по мере надобности.
Среди ребят, застывших возле окон, началось движение. Ребята из задних рядов старались пробраться вперед, те же, что стояли впереди, цепко держались за свои места.
Войдя в зал, Коля робко огляделся по сторонам и замер, подавленный и напуганный видом множества людей, а еще больше царившей в зале тишиной. Но Алексей, кивком головы подзывая мальчика к судейскому столу, так ободряюще улыбнулся ему, что Коля несколько пришел в себя и уже увереннее занял свое место свидетеля. Он старался держаться как можно прямее, не опускать глаз, старался унять нервную дрожь в стиснутых в кулаки пальцах. И, когда Гурьева — Коля догадался, что эта немолодая женщина в форменном костюме и с погонами на плечах прокурор, — когда она прямо и совсем неласковым голосом спросила его, знал ли он что-либо о воровских делах Симагина, мальчик, выдержав ее проницательный, строгий взгляд, твердо ответил:
— Нет, я не знал. Я не знал, зачем Симагин посылал меня и Володю Мельникова узнавать, есть кто в квартире Дубининых или нет. Если бы я знал!.. — Коля быстро оглянулся на Симагина. Глаза мальчика загорелись гневом.
— Скажи, Быстров, как ты думаешь, — спросил его Алексей, — отчего это вдруг Симагин купил тебе билет до Одессы да еще дал денег на дорогу?
— Оттого, что обещал ему помочь! — поспешно произнес Симагин. — Тут уж дело ясное.
— Вас не спрашивают, подсудимый, — строго сказал Алексей. — Ну, так что же ты думаешь об этом, Коля?
— Может быть, Симагин хотел… — неуверенно начал мальчик и, не договорив своей мысли, умолк.
— А загадка-то не из трудных, — заметила Гурьева. — Если бы Симагину не помешали, он обокрал бы и инженера Лунякова. Квартира обворована, а сосед по квартире, Коля Быстров, сбежал. Ну, кто же вор? Ясно?
— Ясно… — едва слышно отозвался Коля. — Теперь мне все ясно…
— Нет, еще не все, — качнул головой Кузнецов и обернулся к дежурному: — Попросите свидетеля Владимира Мельникова.
И вот уже и Володя Мельников, легонько подталкиваемый в спину толстой Машей, вступил на теневую дорожку, что легла прямой полосой от тополя до входа в суд.
Возле газировщицы Маши осталась одна Настя. Все ребята столпились под окнами, на лету подхватывая и передавая друг другу отрывистые и во многом непонятные фразы своих товарищей, взобравшихся на карниз.
— А Володька-то Мельников! — азартно шептал белобрысый паренек лет десяти, изо всех сил вытягивая свою шею. — Володька-то!..
