Владимир Машков - Последний день матриархата
– Она снова убежала, – без лишних слов отец протянул маме записку.
– Добрый вечер, садитесь, пожалуйста, – мама взяла листок бумаги.
– Извините, спасибо, здравствуйте, – Наташин отец перепутал все на свете и бухнулся в кресло.
Мама прочитала записку и вернула Наташиному отцу.
– Ну что вы скажете? – Наташин отец глядел маме прямо в рот.
– Я думаю, что вам надо запастись терпением, – произнесла мама. – Время все поставит на свои места.
Мамин ответ не удовлетворил Наташиного отца, и он дал мне записку. И вот что я прочитал.
«Папа!
Я поехала к маме. Запрещаю тебе приезжать за мной. Скоро вернусь. Будь благоразумен и не делай глупостей.
Твоя дочь Наташа».
– Что ты скажешь? – Наташин отец уже на меня глядел с надеждой.
– Я думаю, что надо прислушаться к совету дочери, – дипломатично ответил я.
– Не понимаю, чего ей не хватало? – Наташин отец обернулся за поддержкой к маме. – Эти дни она каталась как сыр в масле, вытворяла все, что хотела, на голове ходила… Я дал ей все, что она желала. Разве что птичьего молока у нее не было.
– А может, ей мать больше дала?
Глаза у мамы сузились – это означало, что она рассержена.
– Что она может предложить, кроме стишков, – снисходительно ухмыльнулся отец. – Нет, тут другое…
Он покосился на меня и ушел несолоно хлебавши.
– А Наташа жестоко поступает со своими родителями, – сказала мама.
– Сперва они, то есть он поступил с ней жестоко, – вступился я за Наташу.
– Все правильно, – рассудила мама, – но зачем им мстить?
Мне нечего возразить маме, но по моему молчанию она догадывается, что я по-прежнему на стороне Наташи, и больше вопросов не задает.
А воображение между тем переносит меня далеко от дома. Я вижу, как Наташа выходит из автобуса и ступает на землю маленького старинного городка. К ней бросается мама с букетом цветом, обнимает и целует дочку. Потом мамины подруги, а также родственники и знакомые заваливают девочку цветами.
С охапкой цветов Наташа входит в дом. Мама преподносит ей новое платье и шесть сиреневых томиков – полное собрание сочинений великого поэта, который родился в маленьком старинном городке.
На диване сидит кукла. Она подняла руки, словно приветствует долгожданную гостью.
А вот Наташа бредет с сиреневым томиком по парку, находит уединенную скамейку, открывает книгу и предается чтению.
Что же так привлекло Наташу? Между страницами лежит мое письмо. Наташа вновь перечитывает строки, которые пришлись ей по душе.
«Ты мне понравилась в ту же минуту, когда я тебя увидел. И с тех пор (уже целых семь дней!!!) я только о тебе и думаю. Ты являешься ко мне даже во сне. Значит, я вижу тебя и днем и ночью. Поэтому я самый счастливый человек.
Тебе сегодня было нелегко. Но ты держалась мужественно, я восхищался тобой. Знай, у тебя есть верный друг. В трудную минуту ты можешь на него, то есть на меня, опереться».
Между папой и мамой
Не отрывая глаз от газеты, папа несет ложку с супом ко рту. Затаив дыхание, мы с мамой следим за полетом ложки.
Особенно волнуюсь я, потому что сегодня у папы дебют. Дебют – это первое выступление на сцене.
Конечно, папа не новичок, не счесть его выступлений на нашей домашней сцене передо мной и мамой. Но сегодня папа впервые выступает в роли главы семьи.
Папа благополучно, не проронив ни капли супа, донес ложку. Я мысленно зааплодировал: «Браво, папа». Следом за первой вторая и третья ложки миновали мели и рифы и достигли места назначения.
Папа прочитал одну газету и, прежде чем взяться за другую, спросил:
– Как дела дома?
– Хорошо, – робко произнесла мама.
Папа поднял глаза на маму – почему такой неуверенный ответ? Мама заерзала на стуле и повернулась за подмогой ко мне.
– Отлично! – бодро ответил я.
Мой ответ успокоил папу, он вновь уткнулся в газету. А мама и я с волнением продолжали следить за полетом ложки.
Но папа уже освоился и чувствовал себя в новой роли как рыба в воде.
– Как дела в школе? – взгляд папиных очков остановился на мне.
– Замечательно, – я ни секунды ни промедлил с ответом. – Превосходно!
Папа одолел первое блюдо, и я накладываю ему и маме второе. Теперь я подвязался передником, вот чей он – мне трудно сказать.
Был он раньше мамин, а носил его папа, сейчас он папин, а ношу его я.
– Кир, а где Наташа? – в папином голосе прозвучало прежнее любопытство.
– Снова у мамы, – я обрадовался, что папа снова стал папой.
– Природа взяла свое, – философски заметил папа.
– Вертит Наташа родителями как хочет, – как истинный ученый, мама говорила только правду.
Папа строго посмотрел на маму. Как она может ему перечить?
– Папа мне друг, но истина дороже, – переиначив древнего мыслителя, сказала мама.
Папа смягчился. Он питал слабость к старинным изречениям, и мамины слова пролили бальзам на его душу.
Нет, роль главы семьи, то есть человека, который задает вопросы и получает на них известные ему заранее ответы, папе определенно не по плечу.
Когда мы приступили к третьему, к нам ворвался сияющий Наташин отец и громогласно объявил с порога:
– Она вернулась! Пойдемте к нам – разделите мою радость.
Помня о недавней стычке, мой папа неопределенно буркнул в ответ на приветствие Наташиного отца. Однако любопытство взяло верх – папа пошел вместе с нами взглянуть на блудную дочь.
Наташу мы застали висящей вниз головой на турнике. В такой необычной позе она глядела телевизор. Наверно, было ужасно смешно смотреть, как на экране танцевали дамы в пышных платьях и кавалеры во фраках.
Наташин отец с гордость продемонстрировал нам портативный телевизор.
– Подарок по случаю возвращения.
Мои родители переглянулись – а каков будет следующий подарок?
Наша команда встретила возвращение Наташи криками «ура». Даже Саня проворчал что-то приятное.
Но больше всех обрадовалась Глафира Алексеевна. С возвращением Наташи мы нашли свою игру. И сразу прибавилось болельщиков, которые приходили поглазеть на наши тренировки.
– Неплохо для любителей, – услышал я снисходительный голос.
Я обернулся и увидел Саниного папу. Значит, он вернулся со сборов на Черном море. И вместе с Саниной мамой пришли поглядеть нашу игру.
– Саня хорош, – не скрывал восхищения папа, – но мастерство не растет.
– Взял бы и потренировал ребят, а то бедная женщина надрывается, – подала голос Санина мама.
– И вон тот мальчишка в желтой майке прилично играет, – не отвечая на мамино предложение, заметил Санин папа.
Вот умора! И Санин папа принял Наташу за мальчишку. Но она сегодня и вправду в ударе, обмотала одного защитника, потом второго и забила гол.
Я всегда удивлялся, почему взрослые занятые люди так любят смотреть игры мальчишек. А теперь понял – из-за голов. На взрослом футболе зрителей держат на голодном пайке, футболисты забьют мяч-другой и уже радуются. А у нас счет 20:19 не редкость. Вот почему нет отбоя от болельщиков, когда играют мальчишки.
– Борис, – услышал я мамин голос, – ты опаздываешь на премьеру.
Я оборачиваюсь. Санины родители ушли, появились мои. Папа, как всегда, поддерживает маму под локоток.
– Ну разве может театр сравниться с футболом? – разразился папа монологом. – Матч держит тебя в напряжении все девяносто минут игры, ты не знаешь, чем она окончится. А в театре, бывает, посмотришь минут пять и тебе уже ясна развязка, и ты зеваешь… Я ухожу с болью в сердце. Наш-то хорош!
Последние слова папа прошептал маме на ухо, но я их услышал. Так громко шепчут актеры в театре, чтобы их слова долетели до тех, кто сидит на галерке.
Когда я вновь оборачиваюсь, то вижу, что мои родители ушли, а появился Наташин отец. Прислонившись к машине, он вертел в руках ключи и любовался дочкой.
– Перерыв, – объявила в рупор Глафира Алексеевна.
Мы не ушли далеко, а расположились тут же на скамейке. Наташа направилась к папе. Наверное, он предложил ей покататься, но Наташа осталась верна своему долгу и вернулась к нам. Наташин отец завел машину и уехал.
После перерыва с Наташей вновь стало твориться неладное. Я выкатил ей мяч в самые ноги, а она его не увидела. Стояла и задумчиво глядела куда-то вдаль. И мы все остановились, ждали, когда Наташа вернется из путешествия в маленький старинный городок.
– Вы что, меня не узнаете? – Наташа очнулась и удивленно оглядела нас.
– Не-а, – буркнул Саня.
– Узнаем, конечно, узнаем, – я поспешил утешить Наташу.
Глафира Алексеевна была так расстроена, что достала папиросы и спички и уже собралась закурить, но, увидев наши осуждающие взгляды, лишь чертыхнулась:
– Сколько можно измываться над ребенком!
