Людмила Матвеева - Дарю тебе велосипед
— Папа, а наш новый учитель говорит, что настоящему мужчине жить трудно. А ненастоящему легко. Он так сказал, только мне не совсем понятно, пап.
— Вырастешь и поймёшь. А запомнить и сейчас неплохо. — Он отвечает, а сам смотрит в телевизор. Хотя ничего интересного там нет, какие-то советы огородникам. — Саша, ты чего свою географию не учишь?
— Да выучу, пап. Мало совсем задали-то. Куда она денется, география.
— Мало задали? Или всё-таки много? Так и будешь меня за нос водить?
— Ага, папа!
— Не «ага», а «да». — Он улыбается.
Какие у него морщинки возле глаз.
— Папа, хочешь, перекувырнусь? Без разбега. С места! Оп!
Саша быстро перекувыркивается. Без разбега. Катя так не умеет.
— Катя так не умеет, пап.
— Да, здорово у тебя получается. Саша, а мама скоро придёт?
— У мамы заседание месткома. Её опять в местком выбрали. Она хотела отказаться, а потом согласилась. Общественное выше личного, правда же?
— Это мама так сказала?
— Это наша вожатая Галя так говорит. Она будет режиссёром или артисткой, очень умная.
Папа говорит:
— Выбирай, география или картошка, которую надо почистить к маминому приходу.
— Конечно, география, пап. Знаешь, как много задали. Совсем никакого сочувствия.
Саша садится за стол и утыкается в учебник. А папа отправляется в кухню чистить картошку.
Тихо, стараясь не стукнуть стулом, Саша встаёт и ещё два раза перекувыркивается через голову. Без всякого разбега, с места.
Смотри, какой велосипед!
Сашенька Черенков гуляет по двору, просто дышит свежим воздухом. Нужно же человеку дышать. А погода такая хорошая. Солнышко освещает старые тополя, и они греются напоследок, перед холодами. На чьём-то балконе голубая простыня хлопает на ветру, как парус. И Сашенька стоит под парусом, и уплывает далеко, за тридевять земель, за горизонт. Тихая музыка звучит в душе, это музыка нежной мечты. Вдруг — бах-бабах! — с треском распахивается дверь, и появляется Саша Лагутина. Это как чудо — только что не было Саши во дворе, и вот она, пожалуйста, Саша. Она выкатывает — ну да — велосипед. Самый настоящий, новый, оранжевый, складной! Саша кричит:
— Сашенька! Видал? Это мой велосипед! Складной! Ура!
Она мчится вокруг двора, спицы сверкают и сливаются в сплошной круг. Саша нажимает звонок, и звон раздаётся резкий и громкий. Татьяна Николаевна подходит к своему окну и сердито задёргивает штору.
Саша вылетела из-за гаражей и опять промчалась мимо Сашеньки.
— Чего стоишь? Ну чего стоишь-то?
— А что делать? — крикнул он ей вслед.
— Откуда я знаю! — донеслось из-за трансформаторной будки. — Нечего стоять!
А он вовсе не просто так стоит. Это ей, летящей всегда на бешеной скорости, кажется, что он стоит и стоит. А он-то как раз, может быть, стихи сочиняет. Вот они, стихи, прилетают и садятся на плечо, как прирученная птица. Только руку протяни, и возьмёшь. «На своём велосипеде ты летаешь по двору. Я стою у этой клумбы, ничего не говорю. Только я тебе не нужен, ты не смотришь на меня. Вдаль уносишься по лужам, и тебе не нужен я».
И тут во двор входит невысокий человек в плаще с поднятым воротником. Он останавливается и оглядывается. Кого он ищет? Малыши копаются в песке. Старухи сидят на лавке. За домом орут взрослые ребята, они играют в футбол. Да это же Игорь Михайлович. Вот он заметил Сашеньку и направился к нему.
Из-за гаражей вылетела Саша.
— Здрасте, Игорь Михайлович!
Она спрыгнула с велосипеда, запыхалась, и щёки горят. Вот она стоит на одном месте рядом с Сашенькой Черенковым и учителем, а всё равно как будто летит вперёд, как в Сашенькиных стихах. Всё кружится в Сашиной голове — облака, осенние жёлтые листья и мысли кружатся и разбегаются. Интересно, зачем учитель пришёл в их двор? Может, к родителям идёт на неё жаловаться? А что такого она сделала? Ведь Воронин сам первый начал, и стукнула она не на уроке, а на перемене. Нет, не жаловаться. Да и дома никого нет, до вечера ещё далеко.
— Послушайте, Саша и Сашенька. Я именно вас ищу. Вы знаете, что с Лидией Петровной?
— Знаем! — первой отвечает Саша. — Она на пенсию от нас ушла.
— Конечно, знаем, — говорит Сашенька, — на заслуженный отдых проводила школа Лидию Петровну.
— Заслуженный отдых. Эх вы, люди. Не стыдно вам?
— А что мы такого делаем-то? — Саша на всякий случай защищается.
— Ваша учительница Лидия Петровна больна. А вы об этом даже не знаете. Это порядок? Скажите сами.
— Непорядок, — отвечает Сашенька. — Мы не знали.
— Мы же не знали, — говорит Саша.
— Лидия Петровна живёт одна. Я только что от неё. Вот рецепт. Значит, так. Черенков, быстро на велосипед и в аптеку. Мигом! А ты, Лагутина, давай сразу к Лидии Петровне, обед приготовь, продукты я оставил в холодильнике. И вообще побудь с ней, с Лидией Петровной.
Сашенька протягивает руку к велосипеду. Но Саша отталкивает его руку.
— Игорь Михайлович, всё понятно. Только можно наоборот? Я на велосипеде мигом в аптеку. А он пусть суп варит.
— Почему? — учитель смотрит нетерпеливо. — В чём дело?
— А он, Черенков, на велосипеде не умеет и не умел никогда. Я его вот с таких лет знаю. — Саша показала ладошкой совсем чуть-чуть от земли.
— Умею, — тихо сказал Сашенька, — но как Саша скажет.
— Ты что? — учитель положил Сашеньке руку на плечо. — Всё должно быть на своих местах. И каждый должен делать то, что ему полагается. Быстрее, дорогие мои.
Сашенька кивнул, отвёл Сашину руку, прыгнул в седло и поехал быстро, уверенно, ничуть не хуже Саши Лагутиной. А она, приоткрыв рот, смотрела вслед. Ну и Сашенька.
— Вот даёт Черенков! А не умел, честное слово. Даже на трёхколёсном.
— Всё равно — зачем унижаешь мальчишку! И себя заодно. Не умеешь, что ли, щи сварить? Ну, у Лидии Петровны больное сердце. Важно настроение поднять, мягко поговорить, одиночество рассеять. Да что я тебе объясняю — ты это лучше меня знаешь, ты — девочка.
Саша растерянно топталась на месте. Может быть, впервые она задумалась о том, что унижая другого, мы тем самым унижаем себя. Что женщина имеет своё предназначение в этом мире. И может быть, мальчик — манная каша получается там, где с ним рядом девочка — наждачная бумага? Жёсткая и корявая. Неженственная и чересчур бойкая?
А ты, читатель, когда-нибудь задумывался над этим? Подумай. Это очень-очень важно: мальчику расти настоящим мужчиной; девочке расти настоящей женщиной. А может быть, пассивность мальчишек твоего класса — результат очень уж большой активности девчонок? Жаловаться друг на друга — пустое дело. А вот на себя посмотреть — может, польза получится…
— Ты ещё здесь? — спрашивает у Саши Игорь Михайлович. — Не знаешь, где живёт Лидия Петровна?
— Знаю, Игорь Михайлович, она вон в том доме живёт. Мы в прошлом году ходили поздравлять её с Восьмым марта, и Черенков ходил, и Катя. Одиннадцатый этаж, семьдесят первая квартира.
— Вот и беги. Утешь человека, покорми, обогрей. А то я там топтался, да толку от меня мало. И спешу я очень — надо детей от бабушки забрать. До свидания, Саша.
Что слышно у нас в классе?
…Учительница лежала на широкой тахте. Какая она, оказывается, старенькая, Лидия Петровна. Неужели за одно лето может человек так измениться? Или раньше Саша не замечала — учительница и учительница. Теперь она казалась маленькой, бледной.
— Здрасте, Лидия Петровна. Вот я к вам зашла, а мне велосипед новый купили. Папа подарил.
Что говорить дальше, Саша не знала. Как утешают людей и рассеивают их одиночество? Неизвестно. Может быть, надо просто быть с ними и любить их — тогда обо всём догадаешься, что им нужно…
— Саша! — учительница обрадовалась. — Какая ты стала большая. Другая какая-то. А, прическа, да-да. Садись вот сюда. Расскажи, как ты живёшь. Как вы все.
— Лидия Петровна, значит, так. Я умею варить пельмени, сосиски и крутые яйца. И ещё яйца всмятку. Только очищать сосиски от шкуры не умею — не снимается никак.
Лидия Петровна засмеялась и, кажется, порозовела.
— Я совсем не хочу есть. Соседка зайдёт попозже, приготовит что-нибудь. А ты, будь добра, вымой яблоки. Так, теперь положи их в вазу, дай мне одно и себе возьми. Теперь посиди, отдышись. Всё бегаешь, Саша?
— Да, Лидия Петровна, мне тихо ходить скучно. А у нас один мальчик в лагере умел на руках ходить хоть десять километров.
— Да? И что же — ходил?
— Нет, его вожатая не пускала. Она боялась, что он руки наколет, там шишки, сосновые иглы разные.
Лидия Петровна смеялась. Спросила сквозь смех:
— А тапочки разве нельзя на руки обуть? А, Саша?
— Тапочки? А они велики, Лидия Петровна! Руки меньше ног!
— Ну, Саша, ты просто прелесть. Как хорошо, что пришла. А в классе у нас что слышно? У вас, то есть.
