Мари-Од Мюрай - Мисс Черити

Заплатите, сэр, или отдайте мои рисунки.

Так и быть, пойду вам навстречу, мисс… м-м-м, как вас там. Но только потому, что у вас талант.

Он открыл засаленный портфель, из которого извлек и вручил мне банкноту в один фунт. Я ждала остальные одиннадцать. Но мистер Дампф уже захлопнул портфель.

Один фунт?

Как договаривались со Шмалем. Один фунт.

Один фунт за акварель!

М-м-м-м? Нет, нет. Один фунт за дюжину. Я плачу за дюжину. Шмаль не расслышал… Но главное, если у вас появятся лягушки в балетных пачках, вы уж не забудьте про меня!

Так мистер Дампф мгновенно излечил меня от желания обращать свой талант в деньги; и я постаралась забыть, что когда-то я рисовала свинку, стоящую на задних ногах и дудящую в дудку.

19

Родители выдавали мне так мало денег, что часто приходилось занимать шиллинг-другой у кухарки на подкуп Глэдис. Я тайком сбегала из дома, дабы не вызывать приступы ревности у мамы; втайне от родных решала свои денежные дела; давала тайные поручения Глэдис Гордон, которая даже разговаривать как следует не умеет, — все это рождало во мне чувство вины, какое мог бы испытывать убийца, загубивший всю свою семью и верного пса в придачу. Тем временем мама не покладая рук направляла ко мне легионы еще не пристроенных холостяков, где бы они ни жили — от Риджентс-парка до Западного Бромптона. Первым и необходимым условием для претендента на мою руку считалось отсутствие какой бы то ни было профессии; а если уж он непременно желал быть адвокатом или врачом — тогда полное отсутствие клиентов. Папа ни дня в жизни не работал. Сейчас молодым людям такое, пожалуй, сложно представить, но тогда это считалось главным свидетельством солидного положения в обществе. Второе мамино условие проистекало из первого: жених должен иметь виды на получение наследства в самое ближайшее время, а до той поры его должны щедро содержать родители.

После мистера Саммерхилла и мистера Брукса на очередном благотворительном чаепитии в честь наших друзей папуасов меня решили познакомить с мистером Джонни Джонсоном, крестником мисс Дин, у которого были часто мигающие глаза за круглыми очками. Его крестная говорила, что он «умнейший молодой человек», и я приготовилась к интеллектуальному турниру. Мистер Джонсон осведомился, как у меня дела, как дела у моих родителей; потом принялся за моих бабушек и дедушек («Они умерли, мистер Джонсон». — «Как, неужели все четверо, мисс Тиддлер?» — «Да, все четверо»). Потом, после некоторого размышления, — как дела у моих братьев и сестер («Мои сестры умерли, когда были совсем маленькими, мистер Джонсон». — «Как, неужели все ваши сестры, мисс Тиддлер?» — «Да, все до одной, мистер Джонсон»). Прощупав таким образом почву, мистер Джонсон поправил манжеты и ни с того ни с сего спросил, является ли зима моим любимым временем года.

Зимой я бы предпочла впадать в спячку, как моя ежиха.

Мистер Джонсон пробормотал «ежиха», потом потряс головой, как картежник, у которого на руках не оказалось нужного козыря.

Вы любите танцевать, мисс Тиддлер?

Любила бы, если бы умела.

Тогда мистер Джонсон снова бросил взгляд на левую манжету; и тут я заметила, что она исписана мелким почерком.

А петь вы любите, мисс Тиддлер?

Прошу прощения?

Любите ли вы петь, мисс Тиддлер?

Тот же ответ, что и на вопрос о танцах.

Фортепиано? Вышивка? Живопись? Ах да, живопись! Вам больше нравятся портреты или пейзажи?

Простите мое любопытство… Но что это там такое у вас написано на манжетах?

Мистер Джонсон, крайне довольный проявленным интересом, немедленно предъявил манжеты.

Я придумал эту систему, чтобы облегчить общение с людьми. Правая манжета: общие вопросы. Левая манжета: личные вопросы (без фамильярности, конечно). Таким образом вы избегаете неловкого молчания в разговоре. Прежде, до манжет, я решительно не знал, как поддержать беседу, особенно с молодыми девушками. С молодыми девушками чрезвычайно сложно беседовать: они многого не знают, и еще больше им знать не дозволено, но они знают многое из того, что им знать не положено.

Надо же…

До системы с манжетами все мои беседы с девушками превращались в череду глупостей и молчания. По-моему, нет ничего хуже, чем неловкая пауза в разговоре. Ровно в это мгновенье обязательно начинает урчать в животе, и приходится срочно громко кашлять… Но я не уверен, прилично ли мне обсуждать с вами подобные вещи, поэтому, с вашего позволения, перейдем к правой манжете.

Общие вопросы?

Именно так. Что вы думаете о праве женщин голосовать?

Я напустила на себя негодующий вид и заявила, что девушкам не пристало о таком думать; покрасневший и смущенный мистер Джонсон мысленно вычеркнул злосчастный вопрос из манжетного списка.

Той зимой я выходила в лондонский свет только из-за таких вынужденных знакомств. Ничто не отвлекало меня от моего призвания — рисования. Чем больше я рисовала, тем яснее осознавала, что если мне и удается довольно точно воспроизводить грибы, то вдохнуть жизнь в портреты я, увы, не могу. Бедный Питер под моей рукой превращался в жертву таксидермиста. Моей излюбленной моделью стала Табита, которая позировала без возражений. Прежде живая и порывистая, теперь она по большей части сидела неподвижно, погрузившись в себя. Если бы мне удалось передать на бумаге то, что я читала в ее глазах, это была бы картина ужаса.

Последний акт драмы разыгрался, когда зыбкий разум Табиты окончательно растворился во мгле одной зимней ночи 1888 года. В тот вечер перед сном я совершила привычный обход своего зверинца. Кук, Милдред, Маэстро, Дорогуша Номер Два и Джулиус по-прежнему проживали в классной комнате, а Петруччо — в закутке у Табиты. Сквозь запертую дверь я пожелала им спокойной ночи.

Не вынуждайте меня, Роберт.

Я легла спать, забрав Питера, как обычно, с собой в спальню. Я чувствовала себя уставшей и встревоженной. Сон не шел, и, ворочаясь в постели, я старалась думать о чем-то приятном: о пляже в Брайтоне, о морских купаниях, о встречах с друзьями на пирсе… пока наконец не заснула. Во сне я продолжала видеть пляж, слышать крики чаек над головой. На фоне синего неба небрежно и изящно шел мне навстречу мистер Эшли. Я собралась помахать ему, как вдруг подумала: как это мистер Эшли оказался в моей спальне и почему чайки кричат так громко и тревожно, словно зовут на помощь? Но я никак не могла выбраться из пелены сна. Вокруг меня прыгали малыши Картеры и странно галдели: кря-кря, у-ух-ух, чирик-чирик… Наконец мне удалось открыть глаза. Надо мной возвышалась фигура с мертвенно-бледным лицом и рыжими волосами.

Табита? Который час?

Я села в кровати. Крики были наяву, они доносились из классной комнаты.

Она устроила пожар. Она же говорила, что сделает это. Вас предупреждали.

Я отбросила одеяло и спрыгнула с постели, в противоположную от Табиты сторону, чтобы она не смогла меня остановить. Я бросилась к двери. Огонь с подожженной шторы уже перебросился на мебель, заполнив классную комнату языками пламени и дымом. Еще несколько мгновений — и мне не спастись. Кук душераздирающе кричал в кольце огня. Я услышала предсмертный хрип Маэстро. Милдред, Джулиус и Дорогуша Номер Два наверняка уже погибли: их клетки пылали. Нужно спасти тех, кого еще можно, и разбудить родителей! Я бегом вернулась к кровати. Питер стоял настороже на задних лапах, но не двигался, ожидая моего решения. Я схватила его в охапку и потянула за рукав Табиту. Она легко подчинилась и как в прострации побрела к двери, подталкиваемая мной сзади. Но увидев пламя, увидев несчастного Кука, превратившегося в факел, она внезапно бросилась к нему с криком «Кук!». Задыхаясь и плача, я успела выдернуть ее из огня, но пламя уже охватило ее волосы. Я набросила ей на голову платок и снова принялась толкать к выходу. В комнатке у Табиты Петруччо беспокойно хлопал крыльями и насвистывал «Правь, Британия». Я вытащила его из клетки и получила в награду удар клювом в плечо. Тут я хватилась Питера! Я выпустила его из рук, когда тащила Табиту из классной. Я позвала его по имени, я уже собиралась броситься в пламя, как заметила его у своих ног. Я выскочила на лестницу, зажав Петруччо под мышкой, толкая впереди себя Табиту; Питер скакал за мной сам. Я позвала на помощь, ко мне присоединился Петруччо: «Пожар, кар-кар!»