Бердибек Сокпакбаев - Чемпион

— Э-э-э! — ответил ему Абил. — Зачем глупости гово­ришь? Не понимаешь ты ничего.

Ребята сняли лыжи, только Нуржан не снял.

— А ты чего ждешь? — спросил Жолдыбек...

— Я и на лыжах управлюсь, — ответил тот.

Но пользы от него было, конечно, мало, он только ме­шал остальным. Абил это заметил.

— Нуржан, дорогой! Не мешай другим, отойди по­дальше, пусть это будет твоей помощью...

— А что я, не помогаю? Я тоже толкаю! — обиделся Нуржан.

— Еще бы! — съязвил Уркимбай. — Только благода­ря твоей силе движутся сани!

Все засмеялись. А Нуржан будто только и ждал этого.

— Ну и ладно! Сами справляйтесь! — сказал он и отошел подальше.

Тяжело было вытащить сани, прокладывая путь через огромные сугробы. Через каждые двадцать-тридцать ша­гов лошади останавливались, тяжело дыша. И ребята останавливались, запыхавшись. После небольшого отды­ха Абил говорил:

— А ну-ка, поехали! Чу!

Нуржан то стоял в сторонке, наблюдая за всеми, то плелся вслед за санями, когда они отъезжали. Дрожа от холода, он думал о том, что, пожалуй, вернее всего не дожидаться ребят, а идти домой одному. Конечно! Пока они заберутся на эту горку, он уже будет дома или на зи­мовку к Абилу завернет. Пока они, усталые и промерз­шие, будут добираться до места, он успеет согреться, вы­пить горячего чаю.

Подгоняемый ветром и немного отдохнувший, Нур­жан обошел сани и двинулся вперед.

— Эй, куда ты? — крикнул ему вслед Жолдыбек, но Нуржан даже не обернулся.

Он удалялся все дальше и дальше, пока снежная за­веса не скрыла от него сани, лошадей, Абила и товари­щей.

Сгущались вечерние сумерки. Нуржан пробежал уже большое расстояние, но дома Абила все не было. И странно — дом этот находился в низине, а Нуржан все время поднимался по какому-то взгорью. Нуржан прислушивался, но кроме воя ветра ничего он не услышал. Он посмотрел вперед, назад, но ничего не увидел. Неужели он прошел мимо Шолакбулака? Кажется, он недавно прошел мимо какого-то оврага! Может быть, это и был Шолакбулак?

Нуржан повернул назад. Вот, кажется, показался ов­раг. Но нет! Опять какие-то холмы, холмы... Нуржан ис­пугался: неужели заблудился? Что же теперь делать? Где восток? Где запад? Где Абил и ребята?

Становилось все темнее, все холоднее. Морозный ве­тер пробивался сквозь одежду. Пальцы левой ноги сов­сем окоченели. Наверное, он их отморозил! Да, они уже ничего не чувствуют.

Надо куда-то идти! Куда? Может быть, аул в той сто­роне?

И Нуржан свернул влево. Через несколько минут он начал спускаться в какую-то низину. Сердце радостно забилось. Вот он — Шолакбулак! Нуржан напряг пос­ледние силы. Теперь уже совсем близко! Сейчас он до­берется до дома Абила! Но радоваться было рано. Низи­на кончилась, опять начался подъем. Куда же теперь ид­ти? Вперед или назад?

Нуржан вспомнил про волков. Ему начало казаться, что вот сейчас, сверкая глазами, они выйдут ему на­встречу. Дрожа всем телом, Нуржан оглядывался по сто­ронам. Кажется, волки боятся огня, но, как назло, он не захватил с собой спичек.

— Жолдыбе-е-ек! — крикнул он и еще больше испу­гался: а вдруг его крик услышат волки, рыскающие по степи в поисках пищи. Нуржан приготовил палку, чтобы в случае чего отбиваться от хищников. Ему даже показа­лось, что невдалеке мелькнуло что-то черное.

Потом он стал успокаивать себя. «Нет, здесь не мо­жет быть волков», — думал он.

Вдруг ему показалось, что кто-то свистнул невдалеке. Нуржан прислушался, зорко всмотрелся в темноту, но ничего не заметил. Опять свист. Совсем рядом. Нуржан оглянулся. Кажется, никого нет. На ветер этот свист не похож. Кажется, что кто-то притаился совсем близко и свистит потихоньку. Может кто-нибудь из ребят решил подшутить над ним? Вдруг опять свист! Тьфу, черт возь­ми! Нуржан только теперь заметил, что свистит его соб­ственный нос!

Вот смешно! Нуржан пытался улыбнуться, но веселья не было. Был страх.

Слева опять показалась какая-то низина. Что бы там ни было, Нуржан решил идти к ней. Он приободрился, снова воскресла надежда.

Вдруг лыжи поскользнулись. Он откинулся назад, но лыжи за что-то зацепились и Нуржана кинуло вперед; он упал носом в сугроб. Послышался какой-то треск. Опираясь на палку, Нуржан пытался встать, но не сумел, повалился на бок; еле-еле вытащив из-под снега ноги, он увидел, что одна лыжа у него сломалась...

Совсем плохо... Нуржан взял лыжи под мышку и по­шел... Надо было идти, лишь бы не замерзнуть на месте. Но Нуржан так устал, что ноги еле-еле двигались. Спа­сибо ветру, он сейчас бил в спину, будто подгоняя. Не­сколько раз Нуржан пытался кричать, но голос охрип, его и в двух шагах никто бы не услышал.

Вокруг темная ночь и свист ветра. Лицо Нуржана больше не чувствует мороза, и руки ничего не чувствуют, и ноги... Упала палка. Нуржан нагнулся, чтобы поднять ее, но в это время выскользнули лыжи... Говорят, что для худой клячи и плетка тяжела. А Нуржану не хватило сил, чтобы подобрать палки и лыжи... Он медленно дви­нулся вперед, как механизм, у которого кончился завод и осталась только одна инерция...

Вдруг совсем рядом послышался лай собаки. Нуржан вздрогнул, прислушался. Лай повторился. Да, да! Это лаяла собака!

Нуржан воспрянул духом. Жизнь протягивала ему руку. Силы его уже почти совсем иссякли, но впереди что-то чернело, похожее на дом.

Это был дом чабана Абила. Услышав лай, хозяин вы­шел с ружьем на крыльцо. В нескольких шагах от себя он увидел человека, с трудом волочившего ноги.

Абил придержал собак и крикнул:

— Эй, кто там?

Человек молчал. Он с трудом дотащился до крыльца и вошел в дом.

Вошел и встал, как истукан, белый от инея и снега. Он что-то хотел сказать, но не мог выдавить из себя и слова. Из-под обледеневших ресниц блестели глаза, и только по ним можно было понять, что это живой чело­век.

Абил с трудом узнал его.

— Нуржан! — испуганно воскликнул он. — Да ты об­морозился весь!

— Разожги печь! Стели постель! — приказал Абил жене. — О боже! Ты заблудился, наверное? С тех пор все ходишь? Как же ты жив остался? Эй, старуха, принеси скорее снега... Надо растереть его хорошенько!

Жамила выбежала на улицу, принесла таз, полный снега, и стала помогать мужу растирать Нуржана.

Абил с трудом вытащил из ботинка ногу Нуржана, разрезав ножом смерзшиеся шнурки.

Мучения Нуржана усилились. Натертое снегом тело и особенно ноги причиняли ему невыносимую боль. Он заплакал.

— Э-э! — сказал Абил, накрывая его теплым тулу­пом: — Ты не плачь! Скоро боль утихнет! Не плачь!

На улице снова залаяли собаки. Послышались крики и свист.

Абил вышел на крыльцо.

Метель унималась. Несколько лыжников стояли око­ло дома.

— Эй, кто вы? — спросил Абил.

— Это мы, Абеке! — ответил один из лыжников; Абил узнал голос Жолдыбека. — Нуржан еще не пришел домой, заблудился, наверное... Мы ищем его!

Нуржан сквозь раскрытую дверь услышал этот голос и перестал стонать. Увидев, как в комнату входили его товарищи, он поспешно вытер слезы.

Может быть, от радости, а возможно, от стыда его рас­пухшие губы дрогнули. Нуржан с трудом улыбнулся неве­селой и виноватой улыбкой.

1952

Примечания

1

К а т ы к — отжатое кислое молоко.

2

Желе — веревка, сплетенная из грубой шерсти.

3

К е р е г е — сетчатый деревянный остов юрты.

4

Ж у м е к е — вежливое обращение Жумагул.

5

Ч и й — циновка из песчаного тростника, используемая для перегородки в юртах.

6

С м е к е — вежливое обращение Смагул.

7

О ш а к — тренога, на которой подвешивается котел.

8

Ж е н г е й — вежливое обращение взрослых мужчин к старшим женщинам.

9

Б и с м и л д а — заклинание.

10

Казан — котел.

11

Тезек— кизяки.

12

Агай — дядя.

13

Джайляу— летнее пастбище, куда животноводы выгоняют скот.

14

Кебис — кожаные калоши.

15

Жаке — так казахские дети иногда называют отца.

16

Женгей — сноха. В данном случае — жена старшего брата.

17

Кария — почтительное обращение к старикам.

18

Жаным — дословно «сердце мое».

19

Альчики — бита в игре в бабки (по-казахски — асык).