Марк Твен - Приключения Тома Сойера
— Кто же их зарывает?
— Понятно, разбойники. А ты думал — кто? Начальницы воскресных училищ?
— Не знаю. Будь это мой клад, я не стал бы его зарывать — я тратил бы все свои деньги и жил бы в своё удовольствие.
— Я тоже. Но разбойники денег не тратят: они всегда зарывают их в землю.
— Что же, они потом не приходят за ними?
— Нет, они всё время мечтают прийти, но потом обыкновенно забывают приметы или возьмут да умрут. И вот клад лежит себе да полёживает и покрывается ржавчиной. А потом кто-нибудь найдёт старую, пожелтевшую бумагу, в которой указано, по каким приметам искать. Да и бумагу-то эту нужно разбирать целую неделю, если не больше, потому что в ней всё закорючки да ироглифы.[40]
— Иро… что?
— И-ро-глифы… разные картинки… каракульки, которые с первого взгляда как будто ничего и не значат.
— И у тебя есть такая бумага, Том?
— Нет.
— Как же ты узнаешь приметы?
— Мне и не нужно примет. Клады всегда закапываются под таким домом, где водится нечистая сила, или на острове, или под сухим деревом, у которого одна какая-нибудь ветка длиннее всех прочих. На острове Джексона мы уже пытались искать и можем попытаться ещё раз когда-нибудь после. Старый дом с привидениями есть у ручья за Стилл-Хауз, а там сухих деревьев сколько хочешь.
— И под каждым деревом клад?
— Ишь чего захотел! Конечно, нет!
— Так как же ты узнаешь, под каким копать?
— Будем копать под всеми.
— Ну, Том, ведь этак мы проищем всё лето!
— Что за беда! Зато представь себе, что мы найдём медный котёл с целой сотней замечательных долларов, покрытых ржавчиной, или полусгнивший сундук, полный брильянтов. Что ты тогда скажешь?
У Гека загорелись глаза:
— Вот это здорово! Этого мне хватит на всю мою жизнь. Только на что мне брильянты? Ты подай мне мою сотню долларов, а брильянтов мне и даром не надо.
— Ладно! Уж я-то брильянтов не брошу, можешь быть спокоен. Некоторые из них стоят по двадцати долларов штука. И нет ни одного, который стоил бы дешевле доллара.
— Будто?
— Честное слово, спроси кого хочешь. Ты разве никогда не видел брильянтов, Гек?
— Насколько я помню, нет.
— Но у королей целые горы брильянтов.
— Так ведь я не знаком с королями.
— Где ж тебе! Вот если бы ты очутился в Европе, ты увидел бы целую кучу королей. Там они так и кишат, так и прыгают…
— Прыгают?
— Ах ты чудак! Ну, зачем же им прыгать?
— Но ведь ты сам сказал: они прыгают.
— Глупости! Я только хотел сказать, что в Европе их сколько угодно. И, конечно, они не прыгают, зачем бы им прыгать? Поглядел бы ты на них, там их тьма-тьмущая — вот таких, как тот горбатый Ричард…[41]
— Ричард? А как его фамилия?
— Никакой у него фамилии нет. У королей одни лишь имена.
— Ну, что ты!
— Правду тебе говорю.
— Если так, не хотел бы я быть королём. Может, им и нравится, чтобы их звали, как негров, одним только именем, мне же это совсем не по вкусу. Но погоди, где же мы будем копать?
— Не знаю. Разве начать с того старого дерева, там, на пригорке, за ручьём?
— Ладно.
Они достали сломанную кирку и лопату и отправились в путь. Идти надо было три мили. На место они пришли, задыхаясь, изнемогая от зноя, и улеглись в тени ближайшего вяза отдохнуть и покурить.
— До чего хорошо! — сказал Том.
— Угу!
— Слушай-ка, Гек, если мы выроем клад, что ты сделаешь со своей половиной?
— Я? Каждый день буду покупать пирожок и стакан содовой воды, буду ходить в каждый цирк, какой приедет в наш город. Уж я знаю, что мне делать, чтобы весело прожить!
— Неужто ты ничего не отложишь в запас?
— Откладывать? Это к чему же?
— А к тому, чтобы хватило и на будущий год.
— Ну, это зря. Если я не истрачу всех денег, в наш город как-нибудь вернётся мой батька и наложит на них свою лапу. А уж после него не поживишься! Будь покоен, очистит всё!.. А ты что сделаешь со своей долей, Том?
— Куплю барабан, взаправдашнюю саблю, красный галстук, бульдога-щенка и женюсь.
— Женишься?
— Ну да.
— Том, ты… ты не в своём уме!
— Погоди — увидишь.
— Ничего глупее ты не мог выдумать, Том. Возьми хоть бы моего отца с матерью — ведь они дрались с утра до вечера. Этого мне никогда не забыть!
— Вздор! На которой я женюсь, та драться не станет.
— А по мне, они все одинаковые. Нет, Том, ты подумай хорошенько! Я тебе говорю — подумай. Как зовут девчонку?
— Она вовсе не девчонка, а девочка.
— Ну, это-то всё равно. Одни говорят: девочка, другие — девчонка; кто как хочет, так и говорит. И то и другое правильно. А как её зовут, Том?
— Когда-нибудь скажу, не теперь.
— Ладно, как знаешь. Только, если ты женишься, я останусь один-одинёшенек.
— Ну вот ещё! Переедешь к нам, и будешь жить у меня… А теперь довольно валяться — давай копать!
Они трудились, обливаясь потом, около получаса, но ничего не нашли; проработали ещё с полчаса, и опять никаких результатов. Наконец Гек сказал:
— Клады всегда зарывают так глубоко?
— Нет, не всегда — иногда! И не все. Мы, должно быть, не там копаем.
Выбрали другое местечко и снова принялись за работу. Теперь она шла не так быстро, но всё же кое-как подвигалась вперёд. Одно время оба рыли молча, затем Гек перестал копать, опёрся на лопату, вытер рукавом со лба крупные капли пота и сказал:
— Где мы будем копать потом, когда покончим с этой ямой?
— Я думаю, не попробовать ли старое дерево за домом вдовы на Кардифской горе?
— Что ж, место подходящее. А только как ты думаешь, Том, вдова не отберёт у нас клада? Ведь это её земля.
— Отобрать у нас клад! Пусть попробует! Нет уж, клад такое дело: кто его нашёл, тот и бери. А в чьей он земле, всё равно.
Гек успокоился. Они продолжали копать, но через некоторое время Гек сказал:
— Чёрт возьми, мы опять не на том месте копаем! Ты как думаешь, Том?
— Странно, Гек, ужасно странно, — я не понимаю… Случается, что и ведьмы мешают. По-моему, тут пакостят ведьмы.
— Ну вот ещё! Что за ведьмы? Разве у них есть сила днём?
— Верно, верно! Я и не подумал. А, теперь я понимаю, в чём дело! Вот дураки мы с тобой! Ведь надо сначала найти, куда тень от самой длинной ветки падает ровно в полночь, там и копать.
— Ах, чтоб его! Значит, всё это время мы работали как идиоты зря! А теперь, чёрт возьми, придётся ещё раз идти сюда ночью. Такую ужасную даль! Тебе можно будет выбраться из дому?
— Уж я выберусь. И потом, надо покончить сегодня же ночью, иначе, если кто увидит наши ямы, сейчас же догадается, что мы тут делали, и сам выроет клад.
— Ну что ж! Я опять приду к тебе под окно и мяукну.
— Ладно. Спрячем кирку и лопату в кустах…
Ночью, около двенадцати, мальчики пришли к тому же дереву и, усевшись в тени, стали ждать. Место было дикое, а время такое, которое издавна считается страшным. Черти шептались в шумящей листве, привидения прятались в каждом тёмном углу, издали глухо доносился собачий лай, сова отзывалась на него зловещими криками. Торжественность обстановки подавляла мальчиков, и они почти не разговаривали. Наконец они решили, что полночь уже наступила, заметили, куда падает тень, и принялись копать.
Их окрыляла надежда: работать стало куда интереснее, я усердие их возросло. Яма становилась всё глубже и глубже, и каждый раз, как кирка ударялась обо что-нибудь твёрдое, у них замирали сердца, но каждый раз их ждало новое разочарование. То был либо корень, либо камень.
Наконец Том сказал:
— Опять не то место, Гек. Опять мы работаем зря.
— Как — не то? Мы не могли ошибиться. Мы начали как раз там, куда упала тень.
— Знаю, но не в этом дело.
— А в чём же?
— А в том, что мы определили время наугад. Может, тогда было слишком рано или слишком поздно.
Гек выронил лопату.
— Верно… В том-то и штука. Ну, значит, это дело придётся оставить. Ведь точного времени нам всё равно никогда не узнать. И потом, очень уж страшно, когда кругом кишат ведьмы и черти. Так и кажется, что кто-то стоит за спиной, а я боюсь оглянуться, потому что, может, другие стоят впереди и только того и ждут, чтобы я оглянулся. У меня всё время мороз подирает по коже.
— И мне жутковато, Гек. Когда зарывают под деревом деньги, в ту же яму почти всегда кладут мертвеца, чтобы он приглядывал за ними.
— Господи помилуй!
— Да-да, кладут, — мне говорили об этом не раз. — Ну, знаешь, Том, неохота мне возиться с мертвецами. Уж с ними всегда попадёшь в беду.
— Мне тоже неохота ворошить их, Гек. Вдруг тот, что здесь лежит, высунет свой череп и что-нибудь скажет!
— Да ну тебя, Том! Очень страшно!