Любовь Воронкова - Личное счастье
Уже стемнело, когда, поднявшись по деревянной замусоренной лестнице, Зина постучала в комнату Клеткиных. Никто не ответил.
В коридоре стояли соседи, перешептывались.
– Совсем уволили?
– А что ж такого беспросыпного пьяницу держать? И так уж довольно помучились.
– Слесарь-то хороший, жалко.
– Какой там уж он слесарь! Руки от водки дрожат.
– Как же жить-то будут?
– Ничего. Ксения заработает.
– А что он-то работал? Только и работал, что на выпивку.
Заметив Зину, одна из соседок сказала небрежно:
– Входи, у них не заперто.
Зина открыла дверь и остановилась на пороге. Ее поразила заброшенность и безнадежная печаль этой комнаты. Казалось, что здесь давно никто не живет: старые окурки на полу, немытая тарелка и пустая бутылка на столе со сдернутой на край скатертью…
Однако в комнате были люди. У стола, свесившись головой на руку, спал Яшкин отец, бывший слесарь Иван Клеткин. Его хриплое дыхание наполняло комнату винным перегаром.
У раскрытого окна сидела мать Яшки. Она глядела куда-то пустыми глазами, видно было, что ей все равно, куда глядеть, лишь бы не видеть своего дома, своей комнаты, своего мужа.
Ксения Любимовна нехотя оглянулась.
– Здравствуйте, – тихо сказала Зина.
– Чего тебе? – неприязненно спросила Ксения Любимовна.
– Я пришла узнать… Яша не вернулся?
Женщина встала и подошла к Зине. Она куталась в платок, хотя в открытое окно дышал теплотой хороший летний вечер.
– А тебе что? – спросила она.
Зина выдержала тяжелый взгляд Ксении Любимовны.
– Как же мне что? – возразила она. – Я из пионерского лагеря, я должна знать, где Яша. Он наш будущий пионер. Как же это что мне?
– Ступай в милицию, может, там скажут… – Ксения Любимовна отвернулась и снова направилась к окну. – Не в первый раз, приведут. Не пропадет сокровище.
Зина не знала, что ей делать и что думать об этих людях. Она вышла, тихо прикрыв дверь. Медленно спускаясь по лестнице, она думала о Яшке. Вот как у него дома. Вот как живут его отец и мать. А каково было жить Яшке? Вот он и убежал. Конечно, продал аппарат и на эти деньги уехал куда-нибудь. И там где-то живет, как хочет или как может – без друзей, без старших. Один. И уж теперь-то он, конечно, будет совсем пропащим человеком!
Зина, страдая, винила себя во всем. И в том, что не смогла преодолеть своей вражды к мальчишке, и в том, что успокоилась там, где еще надо было тревожиться. Но все-таки подлый, подлый он человек! Ему доверяли, его привечали, а он вот как отплатил за все доброе!
И Зине стыдно было вспомнить, как она хвалилась перед отцом своими успехами и такими дешевыми радостями!
Хрупкий мостик, который начал возникать между Зиной и Яшкой, сломался.
ТАМАРА ИЩЕТ СЧАСТЬЯ
Отец встретил Тамару на станции. Тамара увидела его из окна вагона, но не узнала: стоял какой-то загорелый черноглазый человек в брезентовом плаще и в сапогах, грубоватый, с морщинками около глаз, привыкших щуриться от солнца.
Но, когда этот человек шагнул навстречу Тамаре и протянул руку, чтобы принять ее чемодан, она вдруг поняла, что это ее отец.
– Папа!
Тамара бросилась к нему, крепко обняла его за шею. В эту минуту она почувствовала, что это единственный по-настоящему родной ей человек, который и поможет во всем, и защитит от всяких бед, и поймет ее мятущуюся душу.
Отец был рад ей.
– Какая большая! – сказал он, любуясь Тамарой. – Уже невеста, а?
– Никакая я не невеста, – прервала его Тамара, – и вообще, папа… Мне надо с тобой поговорить обо всем, обо всем! У меня так много…
– Поговорим, поговорим, – сказал отец тоном, каким говорят с детьми, желая их успокоить, – дома поговорим.
К удивлению и к удовольствию своему Тамара увидела, что их ждет машина.
– Это чья машина? – спросила она. – Директор дал?
Отец с недоумением посмотрел на нее.
– А ты разве забыла, что я сам директор? Уже скоро год, как назначили. Я же писал тебе!
Тамара покраснела. Видно, это было в те дни, когда, кроме Яна, дачи и всяких дачных развлечений, ничто для нее не существовало.
– Ах, да! Я просто как-то не привыкла еще, что ты директор, папа!
– А я уж подумал, что ты не получила письма. Ведь ты меня даже и не поздравила!
– Как – не поздравила?! Я же писала тебе. Я тебя поздравляла! Значит, пропало письмо!
Тамара говорила неправду. Она забыла ответить отцу и поздравить. Украдкой покосившись на отца, Тамара старалась догадаться: чувствует ли он, что она лжет?
Но у отца был непроницаемый вид. Он вел машину и внимательно глядел вперед.
– Значит, пропало, – сказал он, чуть поведя бровями. – На свете всякие чудеса бывают. Вот и письма пропадают тоже.
Он взглянул на Тамару, улыбнулся. И Тамара опять подумала, что отец очень изменился. Она не помнила его улыбки, да и улыбался ли он когда-нибудь раньше? Бледный, худой, с запавшими глазами, он являлся иногда к обеду или ужину и снова уходил на завод или запирался в своей комнате. Он избегал общения с ее матерью, а когда мать начинала упрекать его за это, отец морщился и спешил скрыться. Он был таким замкнутым, таким угрюмым и таким несчастным. И ведь у него была хорошая работа, он жил в хорошей квартире, с ним вместе была его семья. А теперь, когда он здесь один и работа такая неинтересная – ну что интересного может быть в деревне? – он вдруг почему-то и спокоен, и здоров, и даже улыбается! А загорелый какой, и загар такой мягкий, розовый…
– Ты что меня разглядываешь? – спросил отец, не глядя на Тамару. – Изменился?
– Да… – нерешительно ответила Тамара. – Веселый какой-то.
– А ты тоже изменилась. Только грустная какая-то.
Тамара хотела возразить, но отец, не дожидаясь ответа, притормозил машину и сказал с теплым чувством тихой успокоенной радости:
– Вот мы и дома.
Машина остановилась возле небольшого бревенчатого дома, заросшего акациями. Дорожка, выложенная красным кирпичом, вела к маленькой застекленной веранде с белой дверью.
«"Дома!" – подумала Тамара. – Здесь его дом? Почему здесь? Разве он не временно живет в совхозе и разве не в Москве его настоящий дом?»
Но она ничего не сказала и, предоставив отцу нести ее чемодан, поднялась по чисто промытым ступенькам веранды.
Дом ей не понравился. Низкие потолки, небольшие окошки, беленые стены. И никаких диванов, никаких зеркал, совсем простой стол и простые, без обивки, стулья. Если бы Тамара знала, она хотя бы привезла из дома хрустальную вазочку и букетик шелковых роз – они совсем как настоящие!
Отец улыбнулся:
– А зачем же нам «как настоящие», если у нас самые настоящие есть?
На всех окнах стояли горшки с геранями и фуксиями. Герани полыхали красными цветами; изящные, ювелирной работы сережки фуксий, словно фиолетовый дождь, висели на тонких красноватых ветках.
– Ну уж и цветы! – фыркнула Тамара. – Ты, папа, совсем деревенский стал.
– А что, тебе не нравятся?
Тамара заметила, что отец огорчился. Но что с него возьмешь! Он никогда ничего не понимал в устройстве жизни. Мог бы потребовать квартиру в новом доме и обставил бы ее как следует… Нет, мама права, он никогда не умел пользоваться своим положением, своими возможностями.
«Я, кажется, становлюсь такой же, как мама!» – вдруг подумалось Тамаре, и она поспешила отогнать эту мысль.
Нет, нет, она не хочет быть похожей на свою мать! Однако и с отцом тоже нельзя во всем соглашаться. Теперь она возьмет хозяйство в свои руки и сделает все, как ей нравится, а отец пусть знает свою работу и больше ни о чем не беспокоится.
– Да, мне не нравятся эти твои деревенские герани, – твердо сказала Тамара. – И что это ты выдумал? Откуда ты их взял? Я их вынесу отсюда.
– Нет, нет, – торопливо возразил отец и сделал движение, будто хотел защитить свои герани. – Ну зачем же? Ведь они тебе не мешают!.. А…
Он смутился, умолк, налил из графина воды в стакан, выпил. Тамара подозрительно глядела на него:
– Кто принес тебе эти цветы? Кто эта мещанка?
– Ну почему же мещанка? – Отец вспыхнул и нахмурился. – Разве цветы любят только мещане? Живой цветок – это красота. Почему же только мещанам дано любить эту красоту? Уж если говорить о мещанстве – то мещане те, кто презирает живую природу и ставит в свои вазочки шелковые розы и радуется, что эти тряпочные цветы совсем как настоящие!
Тамара немного оторопела, но тут же спохватилась и холодно сказала:
– А чего ты так рассердился? Ну и ладно, ну и любуйся, пожалуйста, на свои герани!
– И вообще хватит об этом!
– Только я ни поливать, ни ухаживать за ними не буду!
– Я сказал – хватит. Без тебя польют. Умойся, и пойдем в столовую.
– В столовую? А дома?
– Дома будем обедать, когда ты приготовишь обед.
