Гэри Шмидт - Битвы по средам
Я кивнул.
— Спасибо, тренер, — добавила миссис Бейкер. — Давайте я вам кое-что покажу, прежде чем вы уйдёте.
Она наклонилась и достала из нижнего ящика деревянную коробочку.
— Открывайте, — предложила миссис Бейкер.
Я открыл.
Внутри, на бархатной тёмно-красной ленте лежала большая серебряная медаль с надписью:
«Олимпийские игры — XVI — Мельбурн — 1956 год».
Миссис Бейкер откинулась на стуле.
— Это за эстафету четыре по сто метров. Вы же не думали, что я всю жизнь провела в школьных стенах?
Я вдруг понял, что именно так и думал. Наверно, все ученики думают, что учителя рождаются сразу взрослыми, прямо в классе, да ещё вооружённые красной ручкой.
— Идите домой, мистер Вудвуд, — сказала миссис Бейкер. — А завтра бегите как Джесси Оуэнс.
* * *Наступили мартовские иды. Рассвет в пятницу пятнадцатого марта занялся какой-то буро-зелёный, цвета воды в стоячем пруду. Всё утро низкие зелёные и бурые облака нависали прямо над головой. Изредка, случайно столкнувшись, они раздвигались, приподнимались точно занавес, пропускали луч света, а потом снова смыкались плотно и мрачно.
Мы говорили шёпотом. И ждали, что события грянут прямо с неба.
Или с потолка, набранного из асбестовых плит.
Поскольку ожидание всегда быстро надоедает, я решил между делом, а точнее — между определительными придаточными и значимыми глаголами, рассказать Данни Запферу, где и как убили Юлия Цезаря. Сцена убийства — когда в Цезаря всаживают кинжал — намного лучше, чем та, где Джульетта сама в себя всаживает кинжал. Я решил разыграть эту сцену для Данни в лицах, со звуковыми эффектами — у меня они, кстати, получаются очень хорошо, недаром всё-таки я играл в «Буре», опыта набрался.
И тут миссис Бейкер выступила резко, прямо как Брут, решивший наконец разделаться с Юлием Цезарем. Уж не знаю, что на неё повлияло — зелёно-бурое небо, затянувшаяся простуда или что-то другое, но выступила она так:
— Мистер Вудвуд, я пять месяцев кряду разбирала с вами пьесы Шекспира не для того, чтобы вы принизили и опошлили его творчество. Это не дурной детектив, где все по очереди пыряют друг друга ножиком.
Я задумался. И решил, что она несправедлива.
— Но ведь правда пыряют! Все его герои убивают друг друга или себя. Макбет — Дункана, Макдуфф — Макбета, Брут — Цезаря, а потом себя. И Джульетта себя убивает, после того как Ромео отравился, но сначала Ромео отправил на тот свет Тибальта…
— Это всё, что вы вынесли из Шекспира?
Тут я вообще обиделся. Знает же, что это не так.
Миссис Бейкер протянула руку.
— Отдайте книгу.
Я откинул крышку парты.
— Шекспир пишет о могуществе добра, о честности и верности, — произнесла миссис Бейкер. — В его пьесах властвует любовь! Любовь, перед которой все армии, битвы, пушки… просто ничто… — Она смолкла, только губами шевелила, договаривая что-то про себя. А потом прошептала: — Весь Шекспир — о вечной любви. Отдайте мне книгу.
Я протянул ей том Шекспира, и тут класса открылась, вошёл мистер Гвареччи, а за ним — мистер Бредбрук и ещё два члена совета.
— Миссис Бейкер! — окликнул её директор.
Мы с миссис Бейкер продолжали держаться за книгу, я её так и не выпустил, а она не забрала.
— Миссис Бейкер, вы, разумеется, знакомы с мистером Бредбруком, председателем попечительского совета. А это мистер Смилзо. Ну, а миссис Сидман вы отлично знаете. Она вернулась из Коннектикута. Она теперь тоже член совета.
Миссис Бейкер со всеми поочерёдно поздоровалась.
— Как приятно видеть вас снова, миссис Сидман, — сказала она.
Та улыбнулась. А глаза её так и бегали, так и зыркали во все стороны. Она пыталась скрыть тревогу, но явно ждала чего-то ужасного.
— Миссис Бейкер — в числе наших лучших учителей, — сообщил гостям директор.
— И у неё сегодня будет возможность это продемонстрировать, — добавил мистер Бредбрук, а потом, кивнув на книгу, которую мы продолжали держать вместе, спросил: — Ну-ка, ну-ка, с чем вы хотите познакомить пытливый юный ум?
Миссис Бейкер взглянула на меня, потом на него и отпустила Шекспира.
— Это драматургия, классика, — пояснила она немного растерянно. — Шекспир.
Мистер Бредбрук подошёл к моей парте — рассмотреть книгу поближе. Потом взял толстый том в руки, взвесил на ладони. Оценивающе поглядел на позолоченные обрезы, потрогал пальцем красную ленточку-закладку, прикреплённую к корешку.
— Неужели школа закупает такие дорогие книги? — с тревогой спросил он.
— Это мой личный экземпляр, из дома, — отозвалась миссис Бейкер.
Мистер Бредбрук повеселел и, с облегчением вздохнув, перевёл взгляд на меня.
— Как думаешь, юноша, понравятся тебе пьесы великого драматурга?
— Я уже прочитал несколько, хорошие пьесы.
Мистер Бредбрук оживился.
— В твоём возрасте я легко запоминал большие отрывки и часто читал вслух, на уроках и на концертах. Возможно, тебе тоже захочется выучить что-нибудь наизусть из Шекспира. Возможно, в один прекрасный день ты даже захочешь что-нибудь прочитать для публики, на свой вкус.
— Уже читал, — буркнул я.
— Или миссис Бейкер сама подберёт тебе отрывок для чтения. Думаю, тебе понравится. Заучишь пару строк. — С этими словами он погладил меня по голове. Честное слово, без дураков! Протянул руку и пригладил вихор на макушке.
Данни Запфер чуть со стула не свалился.
— Он знает наизусть довольно много, — сказала миссис Бейкер.
— Да ну? — Мистер Бредбрук удивился. — Так давайте послушаем мальчика!
Миссис Бейкер взглянула на меня пристально, но я ничего не смог прочесть в её глазах. Ну, допустим, там — смертельная угроза. Наверно, я к этим угрозам уже так привык, что перестал их распознавать.
— Итак, Холлинг Вуд? Ты знаешь что-нибудь наизусть? — требовательно спросил мистер Гвареччи.
Я чуть не брякнул: «Чурбаны, камни! Нет, вы хуже их!», но что-то во взгляде миссис Бейкер подсказало мне, что от таких цитат лучше воздержаться.
И от проклятий Калибана, пожалуй, тоже.
И тогда я прочитал монолог Антония о Бруте:
Был благороднейшим из римлян Брут.Всех заговорщиков подвигла завистьНа Цезаря — всех, только не его.Один лишь он радел о благе общемИ был высокой мыслью вдохновлён.Прекрасна жизнь его была. СложилисьВ нём так черты, что может встать природаИ всем сказать: «Он человеком был!»
Мирил принялась аплодировать.
А вслед за ней все, даже Дуг Свитек.
Я посмотрел в глаза миссис Бейкер.
— Азалия, — одними губами произнесла она.
— О чём эти стихи? Что он прочитал? — спросил мистер Бредбрук.
— Шекспир пишет о могуществе добра, о честности и верности, — ответила ему миссис Бейкер. — Теперь я попрошу мистера Гвареччи и наших гостей сесть — вон на те места, в конце класса, и мы начнём урок.
Она прошла к доске.
— Давайте составим схему этого предложения, — сказала она и размашисто написала на доске:
Чурбаны, камни, — нет, вы хуже их!
— Кто догадался, каким членом предложения являются «чурбаны и камни»? И что в предложении опущено? — спросила она у всего класса.
Дальше мы целый час бойко демонстрировали гостям свои знания, успешно отвечая на самые каверзные вопросы миссис Бейкер. И Дуг Свитек поднимал руку! Он, кстати, первым сообразил, как сделать из камней и чурбанов двусоставное предложение. Сама миссис Бейкер тоже не подкачала: никаких учительских шуточек, никаких скрещенных на груди рук. А когда Дуг Свитек, видимо воодушевлённый своим успехом в грамматике, обозвал поэта Теннисона лордом Теннисом, миссис Бейкер не сделала квадратных глаз. Она даже не моргнула!
В общем, все мы выступили образцово-показательно. Прямо лучший класс Америки за шестьдесят восьмой год! Миссис Бейкер была так довольна происходящим, что под конец даже позволила мне изобразить сцену убийства Цезаря. И очень зря. Потому что не стоит забывать о пророчествах, особенно в мартовские иды. Как только я произнёс: «И ты, Брут? — Пади же, Цезарь!» — упал вовсе не Цезарь! Представляете: край ровной, ни чуточки не выпирающей потолочной плиты внезапно оттопырился, и с потолка свалились Сикоракса и Калибан. Прямо на колени миссис Сидман.
Она онемела. Остальные заорали, все до единого, включая мистера Бредбрука и мистера Гвареччи, и, перепрыгивая через парты и стулья, разбежались по углам. Миссис Сидман осталась за партой совершенно одна, вернее — с двумя огромными крысами, которые мотали головами, силясь понять, что с ними только что произошло.
А потом они задрали морды и оскалили жёлтые зубищи.
Я тоже перепугался, чего греха таить. Вообще-то мы, конечно, расслабились с этим вечно провисающим потолком. Жили под ним, жили, боялись-боялись — и привыкли. Решили, что раз он до сих пор не обвалился, то уже никогда не обвалится. Зато теперь мы оказались лицом к лицу с громадными плешивыми желтозубыми красноглазыми злыми чудищами. И мечтали только об одном: смыться отсюда куда подальше. Замечу, и прошу запомнить, что первыми на учительский стол забрались члены попечительского совета. Все остальные распределились по партам в углах класса, по подоконникам и батареям.
