Креативный «пятый альфа» - Ирина Ивановна Асеева
Я подумал и всё-таки решился:
– Давай.
– Я спрятал барбариски в рукав её куртки.
– Почему в рукав? – Я начал теребить угол тетрадки по русскому.
– А вдруг она руки в карманы совать не будет?
– Логично, – согласился я, сминая уголок.
– И записку, как ты сказал: «Спасибо, что звонишь, я от этого быстрее выздоравливаю».
– Она нашла?
– Да.
– И? – Страница сдавленно хрустнула и порвалась.
– Она стала одеваться. Пакет с конфетами выпал. Она подняла и сказала: «Барбариски? Боже, какая гадость. Интересно, кому в голову пришла такая тупая идея?»
Моё сердце упало бесцветной стекляшкой и разбилось на тысячу кусков. Внутри разлились холод и безразличие космического пространства.
– А записку? Она видела записку? – зачем-то спросил я.
– Не знаю. Я сразу ушёл.
Звонка я в тот вечер не ждал. Совсем. И очень удивился, когда он раздался. Я подумал, стоит ли отвечать, чтобы услышать, какая гадость барбариски, – эту информацию я уже знаю. Но телефон упрямо орал, и я сдался.
– Привет, – сказал я голосом готового к обороне бойца.
– Привет, – пауза. – Я хочу тебе сказать, – телефон застыл в ожидании приговора, но я сжал нервы в кулак. – Я хочу тебе сказать, – повторила она снова, – я никогда не думала, что барбариски такие вкусные.
Ошибки воспитания
Оранжевая коробка из-под телефона была как раз. Ладно, в ней было немного тесно.
Я вязальной спицей проделал в коробке отверстия, чтобы проходил воздух. Это было не так просто: сначала в толстенной крышке – как в дерево спицу вогнал. Потом крышку закрыл и проделал отверстия в самой коробке.
– Тебе понравится! – пообещал я Спайку, вытаскивая его, мягкого и шёлкового, из трёхэтажной клетки.
Спайк вырывался.
– Глупенький, – сказал я ему маминым ласковым тоном, – тебя ждут приключения.
Я давно хотел это сделать. Но против были двое: Спайк и мама, а за – только один я. Вчера мама уехала к бабушке на три дня, и счёт стал один: один.
Пищащему в закрытой коробке Спайку я объяснил:
– Я старше. Я знаю, что делаю.
Спайк затих. Поверил мне, наверное. Зря это он, если честно. Я сам себе не очень-то верю.
В школу я старался плыть, как балерина. Я помнил: Спайка трясёт от каждого моего шага. Вдруг голова у мышонка закружится.
В кабинете географии притихли карты и глобусы. А одноклассники – нет. Я позвал Лёвчика и Илью.
– Сейчас, – говорю, – покажу вам такое!
И достаю коробку от телефона.
– Сяоми? – Илья поджал губы. – У моей младшей сестры такой же.
– Нет, – говорю. – Смотри!
И открываю коробку.
А там пусто. И дыра выгрызена в три раза меньше Спайка.
Я за рюкзак схватился: если и в нём дыра, потерял я друга навеки. И ладно ещё, если в школе: мышонок сообразительный, найдёт тетради, нагрызёт гнездо и будет в нём жить. Я даже представил, как Спайк измельчает тетради с контрольными по русскому. Мою в первую очередь. Он её по запаху найдёт.
Рюкзак цел оказался. Я порадовался за Спайка и огорчился, что контрольным по русскому ничего не грозит.
Знаете, какой учебник самый вкусный? История. Видимо, Спайк не согласен с тем, что в нём написано.
Зазвенел звонок. Оставлять Спайка в рюкзаке опасно. Я нашёл для него наилучшее место. Спайку тепло, а мне приятно.
Первые пол-урока я Инну Викторовну не слушал. Что мне какие-то абстрактные обитатели Уральских гор. У меня в рукаве собственный обитатель – живой, тёплый, кусачий.
Он, конечно, меня с любовью покусывал. Но иногда взвыть хотелось от его любви. Я закусил губу и только носом шмыгал.
– Парапланов! Повтори, что я сказала.
Спайк как раз до локтя добрался. Встанешь – полезет выше.
Правой рукой пытаюсь спустить мышонка к ладони.
– Что у тебя там? Встань. Покажи ладони.
Ладонь раскрылась. Спайк, цепляясь за рубашку, помчался вверх.
Встаю, делаю честные глаза, показываю ладони:
– Ничего.
А Спайк – хоп! – из-за воротника выглядывает.
Инна Викторовна в статую превратилась, словно Спайк – Медуза Горгона из мифов Древней Греции.
Девчонки завизжали. Стёкла лопнули. Ладно, не лопнули – только звякнули. Хотя я бы на их месте лопнул. Половина девчонок на парты запрыгнула. Другая половина из класса ломанулась.
Лучше бы они все на парты запрыгнули. Потому что Спайк, мой умница Спайк, от их визга разум потерял. И тоже нырнул в открытую дверь.
Я стоял в кабинете завуча. И меня, одного ребёнка, воспитывали трое учителей. И завуч в придачу. Они кричали, а я спокойно и рассудительно объяснял, что Спайк, в отличие от девчонок, животное умное и воспитанное. И что неправильно повели себя именно девчонки.
Смелый я, правда? Жаль, что только в воображении.
Я стоял, опустив голову, и выслушивал всё, что мне говорили по поводу мышей в школе. И думал, какие же они всё-таки бессердечные, эти взрослые.
Где-то в огромной четырёхэтажной школе затерялся крошечный одинокий мышонок. Ему страшно, вокруг агрессивная среда, как говорят на обществознании.
Они мне кричат о дисциплине. А я им молчу о человечности.
В 311-м кабинете шёл английский, а я шёл по пустому коридору и мысленно звал Спайка. Где ты, друг? Отзовись!
И Спайк отозвался. Визгом и топотом на втором этаже.
В кабинете истории стулья и столы лежали так, словно ураган прошёл, а не маленький мышонок. Чёрные следы из рассыпанной земли вели к разбитым цветочным горшкам. Точнее, от них. На подоконниках вместо цветов сидели старшеклассница с розовыми волосами, рыжий Заратустров и учитель истории Николай Васильевич. Вполне цветочный набор, учитывая зелёное лицо Николая Васильевича.
Я со страхом рассматривал отпечатки следов в кабинете – каждый в два раза больше моего. Я боялся найти Спайка. Неподвижного. Но в кабинете были только следы.
Николай Васильевич пошевелился и попробовал слезть с подоконника. А я пошёл в коридор – исследовать дальше слоновью тропу, вытоптанную старшеклассниками.
Я тихо надеялся, что Спайк спрятался под диваном в рекреации или забрался в салат в столовой. Больше всего я боялся, что он попадёт в кабинет биологии. Там чучела животных и заспиртованные внутренние органы в шкафу. Нина Валерьевна, конечно, не сама их делала. Но я в этом не был уверен. Поэтому мимо кабинета биологии шёл как можно тише. Но его дверь скрипнула и открылась.
– Дима, зайди.
На столе лежала открытая тетрадь. Для контрольных работ. Моя. И в ней было написано вчерашнее число и «Контрольная работа». И всё. Дальше – пустые клеточки.
Рядом с тетрадью стоял аквариум. К счастью, без воды. К счастью,
