Альберт Лиханов - Музыка
— Какое мероприятие? — спросил я.
— Да… — нехотя ответил Васька. — На вечорку хотел тебя сводить, да уж мало времени остаётся, самый конец захватим. — Он зевнул. — А завтра вставать рано.
Я всполошился:
— Ва — ась! Давай сходим! Выспимся ещё, поспеем.
Васька усмехнулся, затоптал окурок.
— Смотри, — сказал он, — два километра по лесу.
Он поднялся с лавочки, крикнул в ограду:
— Мам, мы спать ушли! — и на цыпочках вернулся ко мне. — Айда! — велел шёпотом.
То быстрым шагом, то мелкой рысью мы двигались по лесной дороге. Ели обступали нас со всех сторон, воздух словно остекленел, и каждый вздох повисал в тишине. Мои ноги то проваливались в колдобину, то спотыкались о бугорки, и тогда я хватался за Ваську — за его рукав или плечо. Васька шагал уверенно и не оступался, словно только тем и занимался, что ходил по ночным дорогам.
В глухой тишине я неожиданно различил какое — то тоненькое треньканье и голоса.
Васька прибавил шагу.
Сквозь деревья виднелся трепещущий огонёк. Голоса и музыка стали внятнее: кто — то пел частушки, играла гармонь.
Лес наконец кончился, тишина и страхи оста лись за спиной. Из мрака выступили избы, а перед ними, под берёзкой, застлавшей чёрной шапкой полнеба, полыхал костёр и плясали пары.
Гармонист играл заунывно, повторяя одну и ту же короткую мелодию, ни шума, ни смеха не было у костра, только раздавался глухой, мерный топот пляшущих.
Когда мы подошли ближе, озорной голос парня, нарочно надрываясь, разухабисто выкрикнул:
По деревне идётё,Играётё и поётё,Моё сердце разрываётёИ спать не даётё-ё!
Снова стало тихо, слышался только топот. Через полминуты, не раньше, словно крепко подумав прежде, девчачий голос, такой же надрывный, пропел:
Через речку быструюЯ мосточек выстрою,Ходи, милый, ходи мой,Ходи летом и зимой!
Мы остановились под берёзой, недалеко от баяниста. Это был совсем пацан. Пожалуй, вроде меня. Он играл, уставившись в землю, ни на кого не глядя, словно выполнял работу, тяжёлую и неинтересную.
Нас заметили.
Тот же парнячий голос, что пел частушку, выкрикнул откуда — то из темноты:
— A-а, Васильевские ребята пришли! — И добавил обидно: — Два сапога пара, два пацанёнка — мужик!
Пляшущие недружно засмеялись, и я почувствовал локтем, как подобрался, напрягся Васька.
— Опять, гады! — прошептал он, а громко, набрав басу, чтоб перекричать гармошку, крикнул: — А што энто за мужики, каких из сапог не видно!
На этот раз засмеялись громче, — видно, Васька попал в точку.
Перед нами возник низкорослый парень в лихо заломленной фуражке. Я, не удержавшись, хихикнул. Парень был намного старше Васьки, а ростом с меня.
— Н-ну зар — раза! — прошипел он.
А в Ваську будто бес вселился.
Он неожиданно подпрыгнул и, отбивая сапогами чечётку, пропел парню прямо в лицо, издевательски улыбаясь:
Оп — па, триц — ца, ца — ца — ца — ца,Гоп — па, дриц — ца — ца — ца-ца!..
Словно пень или колдобину, Васька обошёл низкорослого парня, вошёл в круг, хлопнул, глядя куда — то в сторону, по плечу девчонку с косой, уложенной вокруг головы, замолотил сапогами пыль и запел точно так же, как тот парень, — с надрывом и с натужным весельем:
Ягодиночка, малиночка,Вертучие глаза,На тебя, на ягодиночку,Надеяться нельзя-а!
Ошеломлённый парень — недомерок опомнился, исчез в темноте, но скоро снова появился у костра, выжидая чего — то.
Васька, подмигивая мне, задиристо топал сапогами, но у девчонки, с которой он плясал, лицо было испуганное, вытянутое. Она переступала ногами, озираясь по сторонам, и вдруг — я даже заметить не успел, как это произошло, — исчезла.
Возле Васьки, всё ещё топочущего и улыбающегося, стоял низкорослый парень, а рядом с ним человек пять здоровенных парней.
— Уступи девку! — велел маленький парень.
— Не-е! — весело откликнулся Васька, хотя никакой девки уже не было.
— Да ну? — удивился низкорослый и махнул кулаком.
Васька увернулся и шарахнул парня прямо в нос. Тот пошатнулся, фуражка, которая была, наверное, ему велика, покатилась в пыль, а Васька, согнувшись, как когда — то учил меня, молниеносно ударил нападавшего сперва по одному уху, потом по другому. Парень зашатался, и тут Васька врезал ему в живот.
Всё было по Васькиным правилам — он и мне когда — то говорил, что так надо драться, но размышлять было некогда.
Низкорослый парень лежал в пыли, а Ваську тузили со всех сторон здоровенные парни.
Мгновение я стоял оцепенелый. Потом подхватил из — под ног какой — то дрын и молча, как зверь, кинулся, зажав его над головой, в толпу, избивавшую Ваську.
Помню, что первый удар был удачным. Палка, ударившись о чью — то спину, сломалась. Что — то ^яркое мелькнуло в глазах, мои кулаки сталкивались с чем — то твёрдым. Наконец всё стихло. Парни расступились, а мы с Васькой стояли посреди круга, молчаливого и хмурого.
Не говоря ни слова, Васька схватил меня за рукав, и мы побежали.
— Ходи, милый, ходи мой, ходи летом и зимой! — крикнул вслед побитый парень.
Кто — то по — разбойничьи свистнул, послышался девчачий смех. Гармошка, смолкнув ненадолго, запиликала вновь.
Мы бежали домой, тяжело, с присвистом дыша, не говоря ни слова. Васька свернул с дороги, и мы оказались у ручья. Он лёг на землю и окунул голову в воду. Я сделал так же. Лицо онемело от прохлады.
— Два зуба шатаются, — сказал Васька с тоской. — Губу разбили… А шишек не сосчитать… А ты как?
У меня саднила скула, болел подбородок, из носа текла, всё не останавливаясь жидкая и тёплая кровь.
— Ох, гады! — сказал Васька. — Ох, гады!..
Он помолчал минуту, решительно вскочил.
— Ну, я им сейчас!
Мы побежали снова, напрямик, продираясь сквозь кусты.
— Пошли тише! — сказал я Ваське, падая от усталости.
Но он не остановился.
— Не! — крикнул он. — Надо успеть!
Я не понимал, куда надо успеть.
Но Васька бежал, хрипя и отплёвываясь, увлекая за собой меня.
Серыми, тяжело дышащими тенями пробежали мы по деревне. Мало что соображая от побоев и долгого бега, я нёсся вслед за Васькой и не очень удивился, когда мы оказались не у дома, а возле конюшни.
Васька растворился в темноте. Громко звякнул засов, и тут же зачмокали копыта.
— Иди на сеновал! — крикнул Васька, придержав возле меня лошадь. — Я скоро!
Конь всхрапнул и метнулся вперёд.
— Васька! — крикнул я отчаянно. — Васька! Я с тобой!
Залилась, зашлась в хриплом лае собака за забором.
Васька остановился. В три прыжка я догнал его.
— Чо орёшь? — прохрипел он, но протянул руку.
Я вскарабкался на лошадиный круп.
— Держись крепче! — велел Васька, и мы помчались.
Казалось, будто мы летим по воздуху: земля, деревья вокруг — только угадывались; одно небо, ставшее зеленоватым от приближающегося рассвета, плыло где — то над головой.
То ли отдохнув после дневной работы, то ли с перепугу, лошадь шла ходкой рысцой, и Васька повторял мне:
— Нагни голову!
Я притаился за его спиной, чувствуя, как над нами проносятся ветви деревьев.
Обратная дорога оказалась странно короткой. За кустами замельтешил огонёк, и Васька пробормотал злорадно:
— Поспели.
На опушке, за деревьями, он остановился и велел мне слезть. Разминая затёкшие от неловкой езды ноги, я переступал перед конём и слушал Васькины наставления:
— Иди вон в тот куст! — приказывал он командирским голосом. — Как я поскачу обратно, не мешкай, выбегай сразу…
Я кивал, не понимая ничего толком, костёр и гармошка пугали меня. Ясно было, что Васька затеял что — то отчаянное.
Предстояли новые испытания, может, ещё одна драка, и я опять подобрал с земли дрын, на этот раз покрепче.
Васька подвёл коня к кусту, дал ему передохнуть, потом воскликнул глухо: "Ну!" — и ударил пятками в лошадиное брюхо.
Конь рванул с места крупным галопом, а я раздвинул куст, чтобы лучше видеть, что случится дальше.
Васька мчался к костру молча, прижавшись к лошадиной шее, и там не сразу заметили стремительно скакавшую чёрную лошадь. Её увидели слишком поздно. Гармошка умолкла, плясуны кинулись врассыпную, а Васька промчался прямо через костёр, разметав пылающие поленья.
Всё, что произошло дальше, походило на битву под Бородином. Смешались в кучу кони, люди… Конь был, правда, один, но он стремительно носился, громко ржал, становился на дыбы и снова скакал. Казалось, что коней много.
