Юрий Дьяконов - Приказ самому себе

— Не уходите во гневе. Ведь никто не скажет вам правды так, так я. Вы красивая, полная сил женщина. Но вы нищенски бедны и одиноки. Это страшно. Не держите свое сердце в кубышке, зарытой в землю.

Когда объявили, что перерыв окончен, Елизавета Серафимовна, покинув физика, чуть не бегом кинулась к учительской.

— А Владимир-то Демидович того… с приветом! — шепнула она завучу и покрутила пальцем у виска.

— Что вы! Он мудрец! — горячо возразила завуч. — Мы все советуемся с ним в самых сложных случаях…

— Здравствуйте, товарищи! — входя, сказала Алевтина Васильевна. — Я не всех сегодня видела. Извините, что задержала вас. Я этот грех сейчас исправлю. Знаю, что торопитесь. Новый год не ждет. Завтра в школу придут только дежурные. По графику. Остальным… ну вы и без меня знаете, что делать дома.

Учителя засмеялись, зашумели радостно.

— Теперь об Углове, — лицо директора стало строгим. — Я посоветовалась с товарищами и пришла к выводу, что вопрос этот с повестки дня надо снять. Предлагаю на очередном педсовете заслушать отчет об учебно-воспитательной работе в шестом «б». Поручить комиссии во главе с Владимиром Демидовичем провести проверку и выступить на педсовете с содокладом… Вам, Елизавета Серафимовна, нужно серьезно подготовиться. Будут какие возражения, товарищи?

— Нет. Правильно! — откликнулись учителя.

— Тогда объявляю педсовет закрытым. Желаю всем хорошего праздника. До свидания, товарищи, в новом году!..

Удрученная Елизавета Серафимовна надевала шубу, а сама думала: «Что сулит этот отчет на педсовете? Во всяком случае, ничего хорошего. Уж этот одержимый Владимир Демидович представит дело так, будто я во всем виновата… Да разве один физик такой!.. Все они тут какие-то одержимые… Все против меня!.. Как тут можно работать?.. Заискивать перед мальчишками?.. Нет уж, увольте! Не могу! Да и не хочу!.. Все нервы вымотали…»

На пороге школы в лицо ей хлестнул резкий порыв ветра с колючей ледяной крупой. Елизавета Серафимовна зажмурилась, отвернулась и, подгоняемая ветром, пошла вниз под гору.

Снова, в который уже раз, вспомнились настойчивые просьбы мужа: «Уходи, Лиза… Уходи… Я мигом найду тебе другую, спокойную работу… Ну хочешь, в библиотеку…»

На улице никого. Только она да ветер. Ветер свистит в ушах, холодными струйками обвивает шею, леденит ноги в негреющих капроновых чулках. Заломило виски. Гнев и обида отступили. На смену им пришло чувство одиночества, неуютности, растерянности. Захотелось скорей очутиться дома. «А разве это так уж плохо? — подумала она. — Может, и правда — в библиотеку?..»

Она шла под гору все быстрей и, дойдя до трамвайной остановки, как девчонка, загадала: «Если сразу подойдет первый — пойду в библиотеку! Хватит с меня…»

Из-за поворота появился трамвай. Сквозь летящую снежную крупу она никак не могла разглядеть, какой же это номер. Только когда вагон подошел вплотную, увидела на световом табло крупную единицу и обрадовалась: «Через пятнадцать минут я уже буду дома… В тепле… Правильно англичане говорят: „Мой дом — моя крепость“».

Без десяти десять Елизавета Серафимовна вошла в школу. Никого из ее класса не было. Она забеспокоилась. Выходила на крыльцо. Спрашивала швейцара. «Сговорились и не пришли! — кипела она от возмущения. — Ну, а что же староста и эта… Липкина? Как они могли поддаться!..» В половине одиннадцатого Елизавета Серафимовна пошла докладывать директору о новом ЧП…

Утром тридцать первого декабря ребята из шестого «б» долго топтались в вестибюле. Мальчишки баловались, гоняли по полу баночку из-под сапожного крема. Девочки сбились в кружок, обсуждали последние происшествия. Ждать надоело.

— Мы пошли в снежки играть! — заявил Ваня Савченко.

— Надо ждать Елизавету Серафимовну! — потребовала Сильва.

— А может, она до вечера не придет! А нам загорать, да?!

— И нам домой надо! — поддержали девочки. — Маме помогать. До Нового года сидеть, что ли?!

Сильва и Зойка стали у двери, загораживая всем дорогу.

— Зойка! — позвала Саша. — Идем со мной! А вы подождите, ребята. Мы быстро, — и они побежали в канцелярию.

— Вот и все ясно! — возвращаясь, весело крикнула Саша. — Зоя, бери семь девочек. Тряпки у нянечек. Панели мыть будете. Так? Давай, давай! Не задерживай!.. Мальчики! Вы — монтажники-высотники! Обмести потолки и стены. Натянуть ниточки. Повесить снежинки и шарики. Бригадиры — Сережа и Женя. Вперед!

— Вперед! — подхватили мальчишки и побежали за лестницами. Через пять минут все работали. Осталась одна Сильва.

— А ты чего ждешь? — спросила Саша.

— Так я же вот, — распахнув пальто, она показала красивое, с блестками, платье. — Я не думала панели мыть.

— Ну так иди снежинки делай!

— А на платье вата нацепляется…

— Тогда, знаешь что, — рассердилась Саша — Иди-ка ты, Сильва, домой. Только девочек расхолаживаешь!

— Командирша какая нашлась! Ну и уйду!..

— Жень! Я заходила к Зинке. Никого нет. У вас работы еще много. Так вы поднажмите, а? А потом побежим Зинку искать.

— Ага, Саша. Монтажники не подведут…

— Через час Алевтина Васильевна подошла к «бэшникам». Девочки уже мыли руки. Мальчишки, сидя верхом на лестницах под самым потолком, развешивали последние «снежинки» и пели:

А мы монтажники-высотникиИ с высоты вам шлем привет!

— Молодцы, — осмотрев все, похвалила директор. — И сделали хорошо, и, главное, работаете дружно. А кто у вас командир?

— Саша командир! — закричали сверху мальчишки.

— Иди сюда, — позвала директор. — Ты староста?

— Староста смылась! У нее платье заграничное! — засмеялись «монтажники». — Мы Сашу командиром выбрали.

— Спасибо, Саша. И вы все молодцы! Я очень довольна…

Спустя час в кабинет директора вошла Елизавета Серафимовна.

— У меня снова ЧП! — сказала она. — Весь мой класс не явился уборку. Но я дознаюсь, кто их подговорил…

— Эх, Елизавета Серафимовна, — вздохнула директор — О людях нужно думать лучше. А о маленьких людях — тем более… Вы ведь вчера сами перенесли уборку на восемь часов… Класс пришел вовремя и задание выполнил прекрасно. Я в приказе объявлю им благодарность. А отдельно — Саше Магакян. Отличный организатор…

Зиновий вышел из дому рано. Тянуло к друзьям. Но, вспомнив, что было вчера, он стороной миновал школу. Долго стоял, затерявшись в толпе, у громадной елки на Театральной площади. Бродил по заснеженному парку. Многие аттракционы убраны. А самолет тут. Опущенная вниз стрела противовеса вознесла его, и застыл самолет в зените вверх колесами. Теперь не опустится на землю до самой весны. Зиновий уходил все дальше от дома. Шел и думал об одном: как быть?.. Когда ноги в легких туфлях застывали, он заходил погреться в какой-нибудь магазин.

В четыре часа уже стемнело. Город показывал свое новогоднее убранство. Зиновий любовался маленькими нарядными елочками в витринах, мерцанием надписей, каскадами разноцветных огней. Мимо, обгоняя его, и навстречу спешили хозяйки с набитыми до отказа сумками, мужчины с оттопыренными карманами. Ребята, девчонки — смеялись, кидались снежками.

Все торопились. Только ему некуда было спешить. Идти домой? Но что он скажет маме? Чем порадует?.. И снова шагал по взбудораженному, веселому городу. Потом он заметил: людей поубавилось. К восьми стало еще меньше. А когда часы на Театральной площади показали десять, на улицах почти никого не осталось. Все уже там, у праздничных столов…

Зиновий представил маму. Одну в пустом доме. К горлу подкатил тугой комок. Он махнул рукой и заспешил по Нахичеванскому вниз. На углу Социалистической в ярком кругу света под фонарем приплясывала какая-то фигура. «Чудак! Чего топчется?» — подумал он. И тотчас человек кинулся к нему:

— Зинка! Чтоб ты пропал! Я себе все ноги обморозил. Куда ты задевался? — размахивая руками, кричал Женя.

— А ты чего тут?

— Чего-чего! — передразнила Саша, подбегая от Державинского. — По всему городу с утра, как дурачки, бегаем!

— Так вы меня, ребята?.. Новый год же…

— Ходит, оглобля… где-то… а ты тут волнуйся, как дура! — вытирая варежкой лицо и отворачиваясь, крикнула Саша.

— Ты плачешь? — растерянно спросил он.

— Нужен ты нам!.. Чтоб еще плакать! — выкрикнула она и бросила Зиновию в лицо пригоршню снега. — Бей его, Женька! Бей!

В минуту Зиновий стал белым, как дед Мороз. Женя с Сашей повалили его в сугроб и не давали подняться.

— Дай слово, что не сбежишь больше! Тогда отпустим.

Зиновий, смеясь, поклялся. Они отряхнули друг друга.

— Ну все, — сказала Саша. — Теперь по домам. Нас уже там ругают, наверно…

— Зиночка! — обрадовалась мама. — Наконец-то!