Лев Кассиль - Великое противостояние
— Жаль! — вздохнул Игорек, не сводя глаз с неба. — А я лично все-таки считаю, есть еще где-нибудь жизнь. Верно, Сима?.. Только я рад, что сам я на Земле родился. Это определенно мне повезло. У нас все-таки уже хороню жить. А как там, еще неизвестно. Прилетишь туда, а там, может быть, еще какой-нибудь каменный век только. Кто знает? И был бы я пещерный житель…
— Ну, пещерный житель, хватит тебе философствовать. Спать пора!
— Нет, погоди!.. Ты слушай, Сима. У нас почему хорошо? Доисторическое все уже было? Было. Древние там всякие века тоже прошли; старый режим уже давно кончился. Правда, не везде еще, не на всей Земле, но зато у нас, в СССР! Значит, все-таки на Земле уже люди своего добились, раз такая уже есть страна, как мы! Верно? А там, на Марсе, может, все еще только начинается. Жителям сколько еще веков мучиться!..
Я прервала гордого жителя Земли, сказав, что есть теория, полагающая, будто жизнь на Марсе возникла намного раньше, чем у нас.
— Эх, ты!.. — посочувствовал марсианам Игорь. — Вот уж не хотел бы я в школе у них учиться! Сколько им тогда по истории учить! Древние века, потом средние, потом еще какие-нибудь полусредние, новые, да самые новые, да новейшие, предпоследние, последние — голова лопнет!
— Смотри, чтоб у тебя от ночных фантазий твоих голова не лопнула, — сказала я, вставая с пенька. — Поговорили, и будет!
— Постой, Сима! Не уходи. Еще одну только минуточку! — взмолился Игорь. — Я знаю, ты кем меня считаешь.
— Кем я тебя считаю?
— Шалым таким, вроде лунатика. Да? Ты думаешь, я кто? Болтун? Придумщик? А я только невыдержанный. Я разве вру? Я только иногда фантазирую. А ты, Сима, тоже мечтать любишь. Ты тоже придумщица. Я знаю. Мы этим с тобой даже похожие отчасти. Только ты, конечно, в сто раз меня развитее! Ты здорово развитая, Сима! Как редко кто из мальчишек даже!
— Ну ладно тебе, Игорь! Такая, как все.
— Нет, я знаю. Вон в четвертом «Б» — Ваточкина Катя, вожатая. Разве она с тобой сравнится?
— А по-моему, она очень хорошая, энергичная девушка, — возразила я.
— «Энергичная»!.. «Раз-два, живо сели, три-четыре, встали, взяли, похлопали».
— Вот с вами так и надо! Раз-два!
— Ну да! Когда тебя к нам назначили, я тоже сперва тогда подумал: «Э, тихоня-разиня, будет из нас деточек-конфеточек воспитывать». А ты оказалась вон какая. Главное, у тебя выдержка есть, с тобой считаются. Даже из десятого класса — и то!
— А из четвертого «А», я вижу, не считаются и не дают мне спать.
— Ну иди, ладно, досыпай. Эх, скорей бы уже завтра настало! Интересно, что там у кого в загадалках написано и у кого что исполнилось… Не терпится мне узнать…
Игорь зевнул, засунул руки в рукава пальтишка и замолк.
А над водохранилищем, над молчаливой стеклянной водой медленно поворачивалось звездное небо. Заря на западе погасла, а на востоке уже проступали блекло-розовые оттенки новой зари. Ночной немеркнущий свет Москвы одним своим краем слился с ней.
Я вернулась в палатку, закуталась потеплее в одеяло. Девчонки мои сейчас же, даже не просыпаясь, слева и справа подкатились ко мне, крепко ухватили мои руки, зябко поежились, зарылись головами, одна — мне в плечо, другая — в шею, повизгивая шепотком:
— Ой, Симочка, хорошо как!.. Уютно! Уй-юй-ютно!..
И правда было хорошо! Так хорошо, что запомнилось потом на всю жизнь. И никто из нас семерых не подозревал, что загадочные беды начнутся уже наутро, а вместе с завтрашней ночью в нашу жизнь войдет нечто чудовищно огромное и злое.
Глава 3
Тайник
День начинался чудесно. Запел, затрубил, заиграл наш пионерский горн, громко, настойчиво и раскатисто. Недаром наш Игорек слыл отличным горнистом. Он дул в свою трубу что есть силы, щеки прыгали у него, как литые мячики. Он трубил, закинув голову, подняв прямо вверх свой горн, и, когда переводил на минутку дух, казалось, будто залпом пил из пионерского рога утреннюю свежесть и пахучий лесной воздух. Птицы всполошились на верхушках деревьев, уже освещенных солнцем, и стали кружить над островком. Пионеры мои выскочили из палатки, жмурясь, протирая глаза, разминаясь. Началась возня: «Люда, где мои тапочки?..», «Дёмка, отдай рубашку, не в свою лезешь!..», «Девочки, мыться, мыться…», «Ребята, айда искупаемся!..», «Осторожнее, зубной порошок рассыпался!..», «Кто мой галстук взял?..», «Игорь, хватит тебе трубить!..» В веселом переполохе начинался день, самый большой день в году. Было свежо. Под деревьями еще не рассеялся влажный сумрак, но с верхушек уже сползала по листве золотисто-розовая, с бронзовыми отливами глазурь. Небо на востоке пламенело. И иссиня-зеленый горизонт набухал по краю огнем, еле сдерживая его.
— Приготовиться к встрече! — скомандовала я.
Шестерка моя — все в белых рубашках с алыми галстуками — выстроилась на лужайке, лицом к восходу. Наш барабанщик, Изя, поднял палочки. Игорек стоял, как положено горнисту, отставив руку, уперев раструб горна в бедро. Дёма замер со свернутым флагом у невысокого шеста, заменяющего лагерную мачту.
— Проверить часы! — приказала я.
Дёма взглянул на ручные часы, которые ему одолжил на этот случай Витя Минаев.
— Три часа двенадцать минут по московскому времени, — отвечал Дёма голосом громкоговорителя.
Как я вчера сверилась в календаре, солнце сегодня должно было взойти в три часа четырнадцать минут. Я выждала еще минуту и скомандовала:
— На подъем флага и солнца — смирно!
За водохранилищем в этот самый миг горизонт прорвался посередине, как запруда: слепящее золото ожгло глаза, и все вокруг нас вдруг засверкало, ожило, заполнилось радостным и властным светом.
— Флаг поднять! Солнцу салют!..
И красный пионерский флаг нашего маленького лагеря поднялся вверх вместе с солнцем. Игорь протрубил салют, зарокотал барабан Изи Крука.
— Пионеры! Поздравляю вас с наступлением дня летнего солнцестояния, с началом лета! Вольно!
Конечно, ребятам не терпелось скорее спуститься в подземелье и вскрыть наш тайник, чтобы прочесть «загадалки». Интересно, кто что загадал и как выполнил задуманное! Но я распорядилась сперва приготовить завтрак. Ели наспех, давились крутыми яйцами. Игорь так торопился, что решил не очищать скорлупу, а выгрызал из нее мякоть белка.
Еще не прожевав, с набитым ртом, он вскочил, бормоча:
— Фшо! Бя ботоф… Башви скобее!
Это, вероятно, должно было означать: «Все! Я готов… Пошли скорее!»
Он поперхнулся, закашлялся, и Дёма долго колотил его по спине.
Но вот завтрак был кончен, и мы бегом направились в глубь островка к нашему тайнику. Погребок совсем зарос, но мы сразу отыскали его и склонились над полуобвалившимся люком. Дёма и Витя быстро разобрали подгнившие доски, прикрывавшие отверстие погреба. Оттуда дохнуло таинственной затхлостью. Каждый хотел полезть туда первым. Игорь волновался и толкался больше всех. Девчонки прижимались ко мне, замирая от любопытства… Ведь сейчас все мы узнаем, что было загадано каждым на год, и проверим, что у кого исполнилось…
Надо было спрыгнуть вниз, разобрать несколько кирпичей в каменной кладке, где была замурована старая жестяная ботаническая коробка, служившая хранилищем наших «загадалок». Витя спустился в погреб, держа в руке стамеску. Все сгрудились над ямой, заглядывая вниз.
— Вы мне весь свет загородили! — раздался снизу глухой голос Вити, показавшийся незнакомым.
Я еле уговорила ребят отойти от люка. И они стояли вокруг ямы немного отступя, вытягивая шеи, чтобы заглянуть в погребок. Прошла минута, вторая. Я уже сама начала беспокоиться:
— Витя, ну скоро ты там?
— Скорпион, а роется два часа! — сказала Люда.
— Ну давай, что ли, Витька! — торопили ребята. И вдруг из-под земли раздался глухой, мрачный голос:
— А тут нет ничего.
И из люка вылетела жестянка.
— Как так ничего нет?!
Коробка была пуста. Наши «загадалки» исчезли. Я спрыгнула вниз, в погреб. Здесь было мокро и холодно, пахло прелью. Где-то капала вода.
— Ну вот, смотри, — сказал Витя. — Видишь, тут кто-то лазил. Кирпичи не на месте положены. А вон тут один расколот.
Я осмотрелась. Глаза мои привыкли к темноте. Я увидела битые кирпичи, развороченную кладку мокрой стены. Наши «загадалки» исчезли. Кто-то вызнал, где мы их спрятали, и опустошил наш тайник. Я взглянула наверх и увидела венок из опечаленных физиономий, заглядывавших ко мне вниз. Что я могла сказать?..
— Ну как, Сима, нашли? — кричали сверху.
— Это уже давно залезли, — проговорил Витя и поковырял ногтем кирпичную стенку. — Видишь, тут уже сыро везде стало, потому что открыто было, и банка заржавела, а она у нас была в клеенку завернута. Я сам в аптеке покупал… Кто же это?
Я еще раз оглядела погреб. Холодный, склизкий сумрак. Плесень, гниль и тлен. Битые кирпичи, гнутый, ржавый железный прут, наполовину втоптанный в землю. Вот и все. Дотошный Витя подобрал с полу прут, потом подумал, наклонился, вытер его о трусы. Он был человек хозяйственный.
